Луи-Фердинанд Селин «Mea culpa»

Завтра у Селина юбилей — сто тридцать классику стукнет. Я люблю такие даты у любимых или просто знаменательных авторов отмечать чтением. На один из неосвоенных пока романов Селина времени, к сожалению, не нашлось. Так что пришла пора ознакомиться с одним из знаковых его текстов, обойденных доселе моим вниманием.

В этом эссе, а скорее манифесте, всего пятнадцать страниц, хотя он и издавался отдельной книжицей. Так что по большей части порефликсирую вообще о роли Селина в истории, нежели о содержании самого текста.

Суть его, в сущности, проста. Человек — скотина. Только не в ругательном, а во вполне естественном смысле слова. Частично жестокий хищник, частично жвачное непарнокопытное. Ни о чем, кроме жратвы и комфорта, думать он не в состоянии. Он остается послушным инструментом чужой злой воли. И годен лишь на то, чтобы либо быть загнанным железной рукой в рай «светлого будущего», либо он будет развлекаться на выпасе, пока бессмысленно не подохнет.

За рай отвечают коммунисты, выпас отдан на откуп буржуазии. Комми омерзительны тем, что насилуют животную природу человека, внушая ему мысль о том, что внутри его есть некий возвышенный светлый дух, под который и надо преобразовывать мерзкую реальность.

А «буржуины»... Селин попросту пишет, что в каждом буржуа живет частица Ландрю (известный о ту пору серийный убийца), и это те же скоты, которые мерзки тем, что возомнили себя высшей расой по отношению к прочему поголовью.

В принципе, уже и так понятно, почему Селина ненавидели и левые, и правые. Но не только из-за его площадной ругани в адрес всех политических течений.

Вообще, трудно понять остервенение ненависти, презрения, тот остракизм, которому был подвергнут Селин. Даже зная контекст середины 20 века.

При чтении «Меа кульпа» я почему-то вспомнил, как в освобожденном Париже обривали налысо женщин, которые спали с оккупантами. Ассоциация пусть и вольная, но не случайная.

Селина, как и этих несчастных, называли оппортунистом, предателем. Это в нем было, несомненно, но прежде всего он был, и навсегда останется, пророком.

Когда-то в детстве маленькому Луи в глаз попала льдинка, сотворенная жестокой Снежной Королевой, и с тех пор он видел мир искаженно, но ясно и с большим увеличением по шкале хронологии. И он отражал увиденное вовне, как зеркало, говорящее пусть искривленную, но правду.

Пророк не знает, когда воплотятся в действительности те горячечные видения, которые охватили его пылающий в лихорадке разум. Селин явился слишком рано. И пророчествовал о вещах, которые начали сбываться полвека спустя и позже.

Он говорил коммунистам, что главные их враги — мещанство и лакировка действительности. Человек перестает верить в пустые лозунги, начинает искать коммунизм без коммунистов и получает только хаос и бардак. Холодильник побеждает за миг до краха системы. Что мы и увидели в горбачевскую Перестройку.

Для буржуазии, решившей, что она схватила Бога за бороду, у него тоже плохие новости. И об этом он пишет изнутри, как соучастник. Откуда в нем этот антисемитизм, расовая ненависть, жажда правого реванша, триумфа воли?

Он показывает, каким будет европеец в конце первой трети 21 века. Прямо перед тем, как будет низринут в пропасть.

Никакого духовного лидерства у «белых господ» нет, а технические не помогут. Вот вам его пророчество о 5 нанометрах: «Самая стильная машина никогда никого не освободила. Она отупляет человека еще более жестоко, вот и все!»

А в чем, собственно, вина автора сверхкороткого трактата «Mea culpa»? (Сейчас вот подумал, что, возможно, это пародия на трактат «Моя борьба» известного австрийского художника — тот еще способ снискать славу у фашистов).

А вина Селина всего лишь в том, что он, на миг соблазнившись левацкой пропагандой, возомнил, что для человека и человечества есть шанс на счастливое и позитивное Завтра, что человек может возвыситься и стать Человеком. Короткая и грустная поездка в СССР его в этом разубедила. Прах вы и в прах возвратитесь — вот его окончательный вердикт.

Конечно, я не согласен целиком и полностью с личной философией Селина. Но не могу не быть завороженным его пророческим пафосом, самой грандиозности его запросов к мирозданию. Ко всему прочему, что делает его по-настоящему большим, подлинным писателем, который, может, в вечности и не останется, но долго еще, к сожалению, будет важен — он не циник, ни в коем разе. Он просто отчаялся.

Но опровергать его отчаяние, его плачи по несбывшемуся надо не запретами и «отменой», а позитивным созиданием. Пусть за нас скажут наши дела, а не слова.