Андре Жид «Тесные врата»

Боюсь, в моём отзыве восторжествует то детское восприятие, которое побуждает относится к персонажам, как к живым людям, адресуя им то негодование и сочувствие, которые испытываешь к своим знакомым- и к себе самому. Пожалуй, слишком часто сюжетные коллизии и переживания героев вызывали у меня непрошенные воспоминания.

carex69 написал прекрасный отзыв, но, как мне представляется, автор романа достаточно определённо даёт понять, что причиной произошедшего является не религиозность героини, а особенности её характера, побуждающего столь оригинально толковать Писание. По сути, в её душе торжествует гордыня- с религиозной точки зрения, корень всех зол, наиболее сатанинский из пороков, -а не добродетель, о чём она периодически сама начинает подозревать, но расположена в минуты отчаяния роптать скорее на Бога, чем на себя. Примечательно, что Алиса цитирует «Характеры» Лабрюйера («сильнее запретных утех может оказаться лишь соблазн развить в себе умение отвергать их из одной только добродетели») словно в поддержку своей линии поведения, не в состоянии понять, с какой иронией это высказывание разоблачает особенности искуса, которому она поддаётся.

Конечно, в самом по себе отказе от счастья взаимной любви, в этом своеобразном умерщвления плоти, в наслаждении сознанием своей «жертвенности» и «целомудрия» не было бы большой беды, если бы героиня не была свято убеждена, что имеет право брать на себя ответственность за судьбу другого человека, что она лучше знает, каким образом ему следует искать спасения (в этом отношении Алиса здорово похожа на заглавную героиню «Тёти Тулы» Мигеля де Унамуно, ещё одну незаурядную, наделённую сильной волей, глубоко добродетельную и самоотверженную женщину,

Патетические возгласы Алисы про необходимость отринуть земные представления о счастье и стремиться к Богу предельно далеки от подлинной любви, от простой способности сопереживать ближнему или хотя бы близкому человеку, и даже в её стремлении выдать сестру замуж за Жерома (неудивительно, что бедняжка Жюльета пришла в такую ярость) гораздо больше фарисейского тщеславия, чем подлинного самоотречения. В конечном счёте, добродетельная Алиса столь же непоправимо ломает жизнь влюблённому в неё человеку, как и её самозабвенно отдавшаяся пороку мать (впрочем, последняя оставила супругу гораздо больше возможностей для утешения).

Вообще говоря, Жером может показаться вполне подходящей парой для Алисы, принимая правила игры «станем-ка праведными вместе», но, как это нередко бывает в отношениях людей, вроде бы разделяющих сходные, скажем так, девиации, в наклонностях Жерома и Алисы постепенно проявляются коренные различия, вынуждающие бедолагу замереть перед бездной патологии на краю нормы. При этом можно сказать, что, как и Алису, с религиозной точки зрения

Вместе с тем, достойно сожаления, что, подобно своему дяде, герой оказался не способен должным образом оценить свою возлюбленную и возблагодарить Бога за избавление от бремени столь болезненных отношений. Впрочем, пожалуй, готовность Жерома с горьким сладострастием копошиться в прошлом и гоняться за столь малопривлекательным на сторонний взгляд фантомом- вместо того, чтобы отправиться на поиски новых радостей и невзгод, -многим из нас покажется едва ли не самым драматически узнаваемым в романе.

Это первое мое знакомство с достаточно известным и хорошо переведенным на русский язык французским автором рубежа XIX-XX и первой половины ХХ века. Повесть, а это именно повесть, история достаточно локальная, один центральный персонаж, от лица которого ведется рассказ-воспоминание и две девочки-девушки-женщины, сестры из ближнего круга знакомств семьи. Естественно романтические переживания возникают в детстве и, в той или иной степени, продолжаются в период взросления. Парень, по видимому, относительно автобиографичен, хотя течение событий отличаются от реально происходивших в жизни писателя. История любви главного героя грустна, ему сочувствуешь, но только до очередного приступа рыданий, а рыдает он не редко. Алиса это вообще клинический случай. И единственный вменяемый персонаж — Шарлотта, принявшая в юности трудное решение и с честью несущая его последствия.

В принципе истории религиозной одержимости, бреда, фабулой которого является собственная интерпретация священного писания, встречаются не часто. При желании можно усмотреть очень смелое для своего времени предостережение от вовлечения в религию детей. В конечном счете началом конца послужила проповедь местного пастора на известную евангельскую цитату по поводу широких врат, ведущих в смерть, и узких, ведущих, соответственно, в жизнь (в оригинале вечную). Максима конечно очень спорная, но популярная и до ныне.

На самом деле в повести недостаточно данных, чтобы с уверенностью отличить истинный психоз от пограничного расстройства. А это важно. Ведь фабула для бреда найдется всегда, не одно так другое, в этом смысле история этих молодых людей была предрешена. А вот если мы имеем поведенческое расстройство, вызванное высоко актуальным ранним подростковым переживанием (та самая проповедь), то все могло быть и по другому. Хотя, вряд ли.

В любом случае книга написана хорошо, переведена хорошо. Читать достаточно легко, этакий один из последних романтических приветов из XIX века. Не читать людям, не любящим демонстративную чувственность. Не читать людям, в принципе не приемлющим истории про «мальчик девочку любил, в конце жили долго и счастливо или в конце все умерли, или любой из промежуточных вариантов). Остальным вполне можно попробовать.