Баурджан Момыш-улы «За нами Москва»

По словам писателя Субботина, который помогал корректировать книгу Момыш-улы, между А.Беком и Бауржаном существовал конфликт.

Дочь Бека пишет, что Момыш-улы считал себя соавтором «Волоколамского шоссе».

Если вы прочтете «За нами Москва» и «История одной ночи», а затем пару произведений А.Бека, то вопрос по поводу непроставленного соавторства будет казаться достаточно обоснованным.

приведу отрывок рассказа А.Бекапро тот же панфиловско-Талгарский полк.

Атака

«Развертывался наступательный бой. Прижавшись к земле, которую рвут мины и снаряды, над которой несется, сбивая сухие стебли прошлогодней травы, невидимый вихрь настильного огня, бойцы ползли к линии вражеских блиндажей.

Это медленное, страшное и, казалось бы, однообразное переползание в действительности вовсе не однообразно. Это напряженная борьба, в которой каждая минута драматична.

Вот бойцы в нерешительности остановились перед открытым гладким местом, где мелким пунктиром взлетали комочки земли: удар нашей батареи — одна очередь, другая, третья; вот наконец попадание — разворочен гитлеровский блиндаж, разбит пулемет, исчез страшный пунктир. Надо уловить это мгновение, чтобы броском проскочить вперед, пока противник не восстановил огневую преграду. Кто-то кидается первый. Кто это? Кто, какой корректировщик, какой наводчик, разнес в нужную минуту блиндаж? Кто, какой боец, двинулся первым? Кто, какой санитар, отважно перевязывает и выносит раненых? Кто, какой снайпер, перебил гитлеровцев у автоматической пушки, оборвав ее проклятый лай? Все это хочет знать Костромин. Он сам не раз бывал под пулями; сам, случалось, в критический час боя поднимал талгарцев в атаку. Его и сейчас тянет туда — ближе к бойцам.»

Это про бои под рождественно, которые, кстати. упоминает и Бауржан

Вот как описыает бои под Соколово Момыш-улы.

«Бессонные ночи меня утомили. Не успеваю прислониться к стене — охватывает дрема.

Не знаю, надолго ли я забылся... Вдруг засвистели пули, где-то застрекотали автоматы. Неужели наша охрана была застигнута врасплох? Вздрагиваю, просыпаюсь.

Сквозь туман в маскхалатах движутся цепи немцев. Они идут во весь рост, идут на нас, стреляя длинными очередями, не давая возможности поднять нам головы.

Ни один немец не падает. Цепь идет, брызжет свинцом.

Что случилось с нашими бойцами?! Где командиры?! Почему не стреляют?..

С каждой минутой расстояние от немцев до наших траншей становится меньше и меньше. Вот уже не более трехсот метров. Сейчас они бросятся в атаку, ворвутся в окопы. Неужели с утра мы рыли себе могилы в этих сугробах?

Рядом кто-то со стоном падает. Оглядываюсь. Это старший батальонный комиссар Гусев, недавно назначенный к нам заместителем начальника политотдела дивизии. Его рот в крови. Я хочу его поддержать, он, отстраняя меня, ослабевшим голосом говорит:

— Не надо, дорогой, после. Займись боем.

Под прикрытием стены сарая пробегает Малик Габдуллин.

— Малик! — кричу я.

Он остановился, оглядывается.

— Что там наши молчат? Бегите скорее. Подымайте живых. Встречайте огнем эту обнаглевшую цепь...

Он пригибается, рывком бросается вперед.

Немцы подошли уже на бросок.

Справа из-за сугроба подымается белая фигура в развевающемся маскхалате. Кажется, она не идет, а сказочно летит по полю; следом — еще пятеро, за ними — взвод, рота. На ходу, стреляя из автоматов, с криками «урра» люди бросаются на вражескую цепь. В рядах врага замешательство....кто был тот сокол, что первым, распрямив крылья, понесся на стаю вражеских коршунов? Кто был вожак этой пятерки, что первая налетела на противника? Жив ли он?

Я посылаю адъютанта выяснить все это, доложить мне о наших потерях.»

Если вы почитаете еще Бека, производственные романы, к примеру, то виден явный почерк — писать как описывают Стругацкие в «Хищные вещи века».

Надо почаще упоминать «приказал», «приказали», и т.п.

Герои у Бека уж слишком казенно-абстрактные. Генерал Белобородов у него то и дело смеется. резко обрываясь, командир Талгарского полка Костромин и вовсе изображен карикатурно. Впрочем, чего не отнять у Бека, так это добросовестного фиксирования «рабочего материалы» , он то и дело пытается перенять ту или иную манеру речи, но стилист он мягко говоря плохой.

В 3 произведениях Бека то и дело автор упоминает себя. Я ездил, я написал, я говорил, я записал то, что мне рассказали...При этом большая часть повести сводится к перечислению действий других персонажей. Генерал встал, генерал заходил, пришел один человек, пришло два человека...

Без подсказки и осмысления такого человека как Момыш-улы, роль Бека сводится к стороннему наблюдателю за непонятными пппппперемещениями каких-то людей. Автор даже не вполне владеет военной лексикой, «пришли разведчики в белых штанах, белых рубахах и белых капюшонах».

Еще одно отличие Записок Момыш-улы, это уместное приведение цитат, поговорок, метафор и стихов, несмотря на нелюбовь автора к поэтическому в военной литературе. Кроме того, Момыш-улы не боится отклоняться от центральной линии сюжета и часто описывает запомнившиеся эпизоды разговоров, мимолетных встреч с самыми разными людьми.

То и дело он перечисляет всех своих погибших друзей. подчиненных, рассказывает о разногласиях с вышестоящим командованием и упоминает несправедливую отставку комполка майора Елина..

А в эпиграф Психологии войны у него вынесены такие поэтические строки.

«Коль судьбе угодно было сделать меня очевидцем потрясающего человеческого страдания, хоть и не владею я искусством нанизывать концом стального пера на белую бумагу складную речь, по той простой причине, что рук моих, привыкших к эфесу боевого клинка, рукоятке пистолета и управлению боевым конем, лениво слушается ручка, и язык мой, привыкший к резкой команде устава, медленно поворачивается к словопроизношению, но, чтобы не оказаться в числе скупых (подобно Карымбаю, перед смертью бросившему свое богатство в море), я долгом своим считаю перед памятью павших, пострадавших, честных моих солдат — не умолчать, а поведать пережитое немой бумаге, дабы она приобрела язык свидетеля происшедшего.»

Короче,

Не воздам Творцу хулою за минувшие дела,

Пишет кровью и золою тростниковый мой калам