Набоковская «Лолита» не произвела на меня большого впечатления. Да уж какое там впечатление! Я ее даже не дочитала. Точнее, окончила чтение статьей на Вики с кратким пересказом. А потом еще долгое время рассказывала знакомым, как эта книга меня разочаровала.

Возможно, дело в ее скандальности, которая программирует читателя на некоторые ожидания. Например, я ждала леденящую кровь историю педофила и его жертвы. А получила довольно развитую девицу, которая чуть ли не сама плетет сети вокруг главного героя. Ло показалась мне распущенной и самой себе на уме. А Гумберт слабохарактерным и с прибабахом.

В то время я еще не знала про такие слова, как «созависимость», «токсичность», «абьюзивность». Но их отношения по ощущениям напомнили мне подобное. Я в упор не видела линии жертвы. Не видела психологи жертвы. Я видела только нарушения общественного табу на связь с несовершеннолетней, которая при этом вела себя не как несовершеннолетняя. Видела манипулятивные замашки Ло и одержимость Гумберта Гумберта.

Еще в этой книге было много Гумберта и мало истинной Ло. Я не могла ее прочесть. Не могла понять мысли ее персонажа. И, таким образом, «Лолита» не стала для меня каким-то откровением. Да тут даже спорить и скандалить ни с кем не надо, не надо вести полемические беседы – книга оказалась обманкой. И как-то быстро вылетела у меня из памяти.

Чуть позже. когда я уже начала писать сама, я опять взялась за Набокова, прочитала последний «русский» его роман «Дар», влюбилась бесповоротно в его сложность. Влюбилась в Набокова вообще. Но с упорством (хоть меня и никто не спрашивал) делала вид, что «Лолита» – это что-то «по пьяни», не серьезно.

На самом деле, это только преамбула. И эти дофига слов служат эдакой лесенкой к «Моей Темной Ванессе». Роману, с которым я провела последние несколько дней.

Изначально я купилась на контрастную обложку, которую мне подкинула таргетированная реклама (ну, знаете, гуглишь шины – вся реклама в шинах, покупаешь где-то труселя – выскакивают труселя; выбираешь книги на Лабиринте: ловишь обложки на сторонних сайтах). Потом: название. Оно очень пафосное, таинственное и почти готическое. Как Джейн Эйр.

Мой шипперский мозг, охочий до бисёненов, забил сирену – наверняка там есть некий темный пластелин и возможность кого-нибудь с кем-нибудь пошипперить от души. Короче, я предвкушала женский такой роман со всеми его сахарными штампами.

А оказалось, что это современная интерпретация «Лолиты», где главная особенность: повествование от лица такой вот «Ло». Понимаете? Представилась возможность заполнить некие пробелы, возникшие из-за непонимания оригинального романа.

Конечно, и тут были свои ожидания. Я опять почему-то думала увидеть леденящую историю о педофиле и его жертве, где все сразу ясно: каков мерзавец, а, какой ублюдок; и какая несчастная девочка. Еще я думала, что роли будут расставлены категорично. Ну камон, это же роман для женщин. Там должно быть что-то категоричное.

В общем, я упала в этот запутанный клубок с разбегу, не боясь обжечься в силу своих предубеждений.

И как оказалось, ошиблась. Вообще промахнулась.

Но о чем эта книга?

О 15 летней девочке/девушке и ее 42летнем учителе. О кленовой листве, о заиндевелых еловых лапах, о подъездных дорожках к кампусу, о столовых, где толкаются люди, об учебниках и заметках на полях, о рисунке клубничек на тонкой ткани, о старых автомобилях, о паре изо рта, о колготках, о собаках, о родителях, о телефонных звонках, об алкоголе, о подшивках, о партах, об операциях, о фланелевых пиджаках и о многом другом, что послужило декорациями для этой горькой, как испорченный мёд, истории.

Я никогда не была любительницей спойлернуть. Поэтому просто скажу, что в книге дается обширный ответ на вопрос: как и откуда все начинается, к чему может привести, но к чему приводит в итоге.

В книге 2 временных параллели: когда героине было 15 и когда ей чуток за 30. Для меня такой ход стал откровением. Потому что мне тоже было 15 и теперь мне тоже 30. Это дает возможность погрузиться в свое личное прошлое, попытаться представить себе ситуацию с позиции себя-ребенка и с позиции себя-взрослой. И сравнить, насколько эти две точки видения отличаются между собой.

На некоторых травмоопасных лично для меня моментах два восприятия соприкасались. Например, взрослая версия кричала: блин, это ведь тревожный звоночек; а детская версия как бы утешая: нет-нет, мы бы тогда этого не поняли и не заметили.

И действительно. Я вспоминаю, как выгуливала вечером собаку. Было холодно, а я была по-деревенски одета: в шортах, куртке, каких-то ботинках; в гараже возился сосед. Мимо шел довольно взрослый парень. И вдруг он, посмотрев в мою сторону, сказал: «вау, какая классная девчонка». К тому моменту на улице уже стемнело, но светил фонарь. Я была возле дома,

Мне было 13. И я не испугалась.

Мне было своего рода тягостно-приятно. Это когда ты чувствуешь нечто такое запретное, но тебя к нему тянет.

К счастью, дальше комплимента дело не двинулось. Парень как шел, так и прошел.

Но я отчетливо помню свое самоощущение в тот момент.

…

В книге есть множество отсылок к различным произведениям, что делает ее интеллектуально прекрасной и притягательной. Шекспир, Набоков, поэты, стихи. Так что я назвала бы ее идеальной для темного меланхоличного вечера; для любителей пить кофе и курить сигареты; для людей, которые зашторивают окна.

Естественно, я не такая. Я валялась в постели и у меня постоянно затекала шея. А еще я читала с телефона.

Но я чувствовала вот этот декаданс, готику, упадок книги. И ее печальную красоту.

Но больше, естественно, меня поразила «втютельку-втютельная» психологичность, детализированное отражение психотравмы – как она из брошенного семени, прорастая, начинает пронизывать человек от пят до макушки.

Набоков не показал этого; он пренебрег чувствами Ло, а сам Гумберт не смог транслировать их читателю. Интересно, ощущал ли Набоков свою Лолиту именно так, как ощущает Ванессу Кейт Расселл, автор «Ванессы»?

гжендович мощь, гжендович стронг

книга представляет собой шкатулку с небольшим прологом и эпилогом (они образуют собой целостный рассказ в итоге), между которыми запрятаны пять повестей примерно по 100 страниц

связующая тема: вмешательство неопознанных сил еще более неопознанной природы в жизнь обыкновенных людей; это такая крепкая мистика в стиле сумеречной зоны временами с налетом фэнтези, временами с налетом хоррора и даже немного с налетом фантастики

небольшой пролог сначала как бы настраивает на городское фэнтези в духе Макса Фрая, но первая же повесть в итоге обманывает всех и вся, вводя читателя на опушку угрожающего таинственного леса

пан Ярослав демонстрирует психологическую выверенность и изящность главных героев своих повестей -- наподобие Кинга, только без жести, а как-то более реалистичнее, по-бытовому понятнее и сопереживательнее

так что мало того, что идеи выбраны хорошо (кстати, каждую идею у Гжендовича можно вместить в одно предложение), они и реализованы наслаждабельно -- неспешно накидывая петельки психологического саспенса до полной кондиции

в итоге я знаю уже как минимум три сильных польских писателя, которые почти классика в своих жанрах: Сапковского, Лема и вот теперь Гжендовича

ну согласитесь, удивительно для маленькой страны

как то я читала отзывы на Пруста, и там была такая цитата «вот Пруста жуешь-жуешь, а потом им живешь-живешь...»

это про Уоллеса или Фостера или Дэвида, я не знаю как лучше к нему обращаться

чтение трудноватое, чувак был мессией «Новой искренности», и это не секта, а вполне себе литературное течение, которое сказало -- ХВАТИТЬ СМЕЯТЬСЯ, постмодернисты, пора говорить правду, но правду говорить так искренне, что не поймешь -- автор шутит или автор серьезен, автор поехавший ублюдок или автор светоч единственного островка того самого настоящего, которого давно погребли под слоем лицемерной культуры морали и нравственности

я сначала думала, что его надо бояться как автора, ну в смысле он написал запутанный роман в 1300 страниц Бесконечная Шутка, его стопудов надо бояться

что мы же боимся и восторгаемся авторами, которые нам внушают интеллектуальное превосходство?

ну боимся же

а тут автор иногда так искренне кекал, что я прониклась к нему почти дружественными чувствами

типа если я говорю КЕК, вы же меня не боитесь, вы наверное думаете, ну автор шутник, его рассудок вряд ли принадлежит инопланетной форме мышления, если автор КЕКАЕТ он вряд ли захочет высокомерно доминировать над читателем, заниматься самолюбованием и делать метафорической ножкой «эть как я могу»

я решила, что смогу не бояться Фостера, что мне не нужно его бояться

наоборот, хорошо было бы с ним покекать, задуматься, сказать, ну и душнила ты, Дэвид, в некоторых моментах

он умер в 2008 году, проделав самоубийство

я тогда только окончила последний класс

между нами вообще всё что только возможно

но мне хочется к нему относиться дружественно и как будто он еще живет, возможно обращаться к нему Дэв или вообще запикивать его имя или ограничивать до Д. или называть авторствующая личность, но чтобы с большой буквы

и как будто он будет понимать о чем это я, и подмигивать в ответ

это сборник сложных, иногда вовсе нечитаемых рассказов, где автор препарирует психические ощущение от всего на свете: от лучика солнца на стене, до последка мысли десятилетней давности, лежащей на дне сознания героя

иногда они очень красивые, почти набоковские, иногда они шокирующе приземленные, почти как паланиковские приемы (чак паланик чак паланик намотал кишки на краник), иногда настолько морально тяжелые, что от них устаешь

ну и форма, тут над всем властвует форма

что иногда прямо хочется сказать, чувак, хватить гробить свой талант на эту хрень, хватит двигать литературу вперед, просто сконцентрируйся на том, в чем ты силен

а Дэвид очень силен

он любит препарировать человеческую психику до самых ее низких и мимолетных порывов, до ее тайных страхов и микрофобий, такое практически никто так маниакально не делает

зачастую весь костяк рассказа держится на какой-то зудящей детали, которая не дает покоя автору и автор всю плешь ею проедает читателю

что не понимаешь, болезненно ли это или сверхкруто, или то и другое вместе взятое

мы сталкиваемся с мальчиком, который переживает встречу с вечностью на пике бассеиновой вышки, мы сталкиваемся с личность в депрессии, которая настолько зудяще в депрессии, что хочется уже самолично ее прибить, мы сталкиваемся с очаровательно-омерзительными подонками, чьи интервью настолько смешные и настолько шокируют, что думаешь ЙУХУ МНЕ СНОВА СЕМНАДЦАТЬ И Я КОНТКУЛЬТУРЩИК, мы сталкиваемся с отцом, который только при смерти признается, КАК СИЛЬНО он ненавидел собственного сына

да много еще с чем и с кем сталкиваемся

это омерзительно, это так омерзительно, виртуозно, искрометно, круто

что, блин, Уоллес, иди-ка ты нафиг, я не собираюсь тратить свои человекочасы на твой искренний бред

хотя ладно, я так сильно не собираюсь это делать, что собираюсь прочитать Бесконечную Штуку

серьезно

вот такой вот кек

книжная томина начинается с того, что сноп разрозненных внутренних диалогов куда-то идет, о чем-то думает, что-то делает

конечно за внутренними короткими диалогами кроются люди

это люди куда-то идут, о чем-то думают, что-то делают

но представлено это в форме репортажа очевидца, будто реалити шоу, когда кто-то приходит, садится перед камерой и начинает рассказывать

на несколько страниц, на пару абзацев, на пару строчек

из доносимой обрывками информации и субъективной призмы восприятия складывается контр повествования

читатель начинает контровать вместе с 34ей Ордой до недосягаемого непознанного Верхнего Предела, в поисках которого доселе помирало множество людей

походу дела ты узнаешь специфику всего вообще — мироустройства, трассы, философии, истории и судьбы героев, которых 23

кто-то тебе нравятся, за кого-то ты переживаешь, кто-то тебя неприятен и ты его судишь

тем временем текст поэтичен, многоступенчат, красив, но лаконичен

каждый герой воспринимает окружающую среду и своих соордийцев по-разному: через фильтры своего характера и своих функциональных обязанностей в Орде

а окружающая среда жестока, в ней дуют страшные ветра, в ней водятся аномальные сущности, в ней существуют локации за гранью понимания и за гранью преодоления

но героям надо их понять и преодолеть

иначе они не дойдут, иначе все будет зря

их ведет честь, физиология требующая преграды, вера, надежда и поиск ответов

они совершают огромный растянутый на года, на десятилетия подвиг, смысл которого постигается тобой медленно, по мере отсчета страниц

а ты просто жучок, заплутавший в чьём-то рукаве

ты маленький соучастник происходящего

ты запутался как и всё в этом мире

и последнее что тебе остается — это подслушивать, смеяться и плакать

По сути роман «Один из нас» Крейга Дилуи является гиперреалистичным переосмыслением «людей икс» и супергероики.

И в отличие от нашумевшего «Червя» Джона Маккрея (который тоже умеет в переосмысление) там вообще нет супергероики.

Там есть зачатки Кадзуо Исигуро «Не отпускай меня», где если бы вместо детей-доноров в бараках жили дети-генетические-мутанты, но такие мутанты, которые не как люди икс, внешне привлекательные, а прям отвратительные, где сразу эффект зловещей долины, душа в пятки, рвотные рефлексы и всякое такое.

Где вроде дети, а вроде такие уроды, что никакому «дому странных детей» и не снилось.

И вот на этой их особенности и отношении к этой особенности обычных людей строится главный конфликт романа «один из нас».

Эта книга о не сказать чтобы новой теме -- о ксенофобии, о тотальной ксенофобии.

Кого защищал автор в итоге, чью проблему метафоризировал, тех меньшинств, этих меньшинств — совсем неважно, потому что автору удалось сделать вообще все — показать ксенофобию так, как она есть всегда везде и повсеместно, вне зависимости, по отношении к кому она испытывается.

Потому что вспомним, что делали американцы с индейцами, что делали испанские конкистадоры с аборигенами южной америки, что делали повсеместно колонисты с народами африки.

Что уж говорить о страшных детях-мутантах, ну в самом деле

В конечном итоге книга один сплошной кровавый ошметок (не треш, не смерть ради смерти, не насилие ради насилия, а именно такое понятие как свобода и мечты, которые не редко купаются в крови и черном дегте прежде чем обрести смутную реальность)

Говорить, что это стекло — не говорить, что это стекло

Это не стекло

Это просто реальность

Научная фантастика от автора-женщины — это всегда редкий и долгожданный сюрприз. Не так давно наше книгоиздание обратило пристальное внимание на рынок польской и чешской литературы, ведь оказывается, он полон чудес! Что, парадоксально, но не удивительно, если помнить тот факт, что сам Станислав Лем, один из любимейших моих писателей, являлся польским фантастом.

Если взять в руки первый том цикла «Мицелия», то на обложке мы увидим антропоморфно-подобное длинноногое насекомое обсидианового цвета, вылупившееся из темнокрасного яйца. Вкупе с ужасно-притягательным названием, обещающим обилие грибных гифов, рассмотренное насекомое создает впечатление, что перед нами научно-фантастический хоррор с обилием зловещих насекомых и грибов.

Видимо некоторые, заручившись подобным впечатлением, ждали от книги не совсем то, что предлагает в итоге автор. Поэтому если смотреть рейтинг на фантлабе, то он будет не очень высоким.

Я в свою очередь, прошарив этот злосчастный рейтинг, не ждала от книги вообще ничего.

Но книга мне настолько в последствии понравилась, что я аж пошла гуглить фото прекрасной создательницы Мицелия. И (!!!) нашла изображение настолько милой обаятельной женщины, которая производит настолько ламповое и спокойное впечатление, что не будь она чешским фантастом, я могла бы ее увидеть, допустим, в каком-нибудь другом амплуа — в роли добродушной соседки, школьной учительницы, доктора в поликлинике.

Мне бы и в голову не пришло, что такая женщина может создать столь мрачное, полное таин, завораживающее произведение. Это к вопросу о том, что писательство — вещь коварная и с внешностью ну вообще никак не коррелирует. А еще: у нас так мало писательниц вне тех жанров, которые стереотипно считаются больше женскими, чем мужскими — янг эдалт и ромфант, — что многие по-сексистски полагают, что женщины не умеют в литературу серьезного характера . А вообще-то умеют и умеют НАСТОЛЬКО, что приходят на ум слова моего университетского историка: «женщины-правители в Европе и России —- явление нечастое, но если смотреть на факты, то за редким исключением окажется, что женщины-правители правили блестяще».

ПРО ЧТО НАШ МИЦЕЛИЙ?

Цикл Мицелия — это про ксеноантропологию. Ранее я в основном охотилась на концепции ксенобиологии и не обращала на инопланетную психологию. Но мицелий конкретно так подправил мою поисковую направленность.

В нескольких словах: цикл Мицелия построен вокруг инопланетной расы, которая обладает мицеливыми органическими технологиями, на коих в обществе этой расы работает вообще все — начиная с социальной иерархии, заканчивая межзвездными кораблями.

Раса глубоко- и сложно-религиозная, псионическая и по человеческим меркам социопатичная. В глубоком будущем Земля сталкивается с ней на просторах космоса и начинает РЫНОЧНЫЕ отношения.

Иными словами под влиянием грибной расы (они не ГРИБЫ как орки из Вахи, но очень любят ГРИБЫ) человечество начинает претерпевать культурную ассимиляцию. Только представьте, как если бы мы начали фанатеть от расы ДРЕВНИХ, описанных Лавкрафтом, и везде возводить их храмы, наполнять наши жилища их элементами культуры, учить их язык, торговать с ними, брать от них невиданные технологии и даже заниматься с ними сексом.

Ах да, еще ПИТЬ ИХ ЧАЙ (в описанном цикле инопланетный чай исключительно ИЗ ГРИБОВ).

На этом фоне Вильма Кадлечкова знакомит читателей с основными героями. У нее это неплохо получается, потому что герои выпуклые, намеренно гипертрофированные и поэтому хорошо мотивационно-прослеживаемые. Честно сказать, я балдела не от их типажей даже. А скорее от того, как они прописаны. А они все такие разные и у всех у них разное отношения к грибной расе. Здесь есть фанаты, есть ксенофобы, есть подобие супер-героев, которые видят в этой расе угрозу мирового уровня. И все они сплетаются в один узелочек, который непонятно во что распустится, если потянуть.

Параллельно Вильма набрасывает ТАЙНЫ и сюжетные обороты, что в относительно небольшую книгу помещается экшн, ксенофантастика, агентурный боевик, романтика, драма и всякое другое вкусное.

Читаются 500 страниц влёт и быстро. Тем более что стелятся они ярким, хорошо слаженным, стилистически подогнанным языком – тут я не знаю, кого благодарить: автора или переводчика.

К тому же книга не просто развлекалово на пару вечеров, в ней заложены довольно интересные, яркие размышления на философские волнующие темы.

Да. Это было хорошо. Единственно, не хорошо, что мицелий — цикл из 5-ти книг, из которых переведены и изданы пока только две.

Вторая уже ждет на полочке своего часа. Но, насколько я знаю, она тоже заканчивается на самом интересном. Поэтому мне и хочется и колется...