Мир, где наука одновременно является религией, а знания — оружием.

Книга, в которой герои не преминут поучаствовать в беседах о природе мироздания, попутно спасая оное.

Естественно, сие бытие несколько необычно, и познается оно — как бы вы думали? — конечно же, через незнакомые нам слова. К слову о слове: намного интереснее дать себе труд догадываться о значении многочисленных новых понятий из контекста, а не из словаря в конце книги.

Помимо новой языковой системы (которая не столь сложна, если помнить о древнегреческих и латинских корнях нашей сегодняшней речи, да добавить щепотку постмодернистского воображения), не может не порадовать и сама атмосфера книги: идея поиска истины и знания как самоценности.

Безусловно, это очень неспешный роман, но тяжеловесности не замечаешь, рассматривая изящные узоры его ткани.

Произведение для тех, кто ценит «неолингвистическую» литературу, романтичных рационалистов, а также любителей эклектики.

Книга, к моему глубокому сожалению, не понравилась.

(Нет, не потому, что в ней «такие нехорошие люди, я таких не люблю, плохая книга сделала нам больно!» Ведь наличие в художественном произведении болезненных вопросов и неприятных персонажей — вовсе не повод плеваться. Но...)

Если я увижу, как старичка бьют по голове монтировкой, я буду чувствовать себя чертовски некомфортно. Однако если такую сцену я стану наблюдать раз за разом, мои эмоциональные механизмы начнут скрипеть от натуги, а потом и вообще перестанут адекватно работать. Если бы Ромео был под угрозой смерти не раз и не два, а двадцать, — смогли бы вы всё ещё сопереживать ему с прежней силой?.. Да ещё когда в каждом абзаце сквозят намёки на ожидаемую от вас реакцию (слёзопроливательную, что ли?). Присоединяюсь к bbg, страдания не должны быть статистикой.

Собственно, тут с лёгкостью проворачивается квазиневозможный трюк с кашей и маслом. Так вместо событий, вызывавших бы чувства (!), получается бессмысленный набор действий, с зудящим между строк (и набившим уже оскомину) лейтмотивом «плохие дяди делают плохие вещи, а бедное дитятко от этого страдает!»

В общем и целом, сюжет подменяется гротескным видеорядом, а трогательность — утрированным давлением на жалость. Возможно, всё это было грандиозной авторской самоиронией, и я чего-то не понимаю?

Увы.

P.S. Также не могу не согласиться с be_happy касательно «языка автора». Стиль напоминает манеру речи человека, которому печатное слово по каким-то причинам несимпатично.

Неспешная книга-путешествие, не только внешнее, но и внутреннее. История о девочке, которая умела видеть красоту и верила в чудеса... и умела выживать, конечно же. «Философский вестерн» — с размышлениями о добродетели и справедливости, лишёнными излишней патетичности. Трогательное произведение с внутренне непротиворечивой логикой, где герои делают то, что должно, следуя неписаному кодексу чести — и Фатуму.

P.S. Настоятельно рекомендуется читать в оригинале, ибо невинных жертв на совести переводчика не меньше, чем в классическом зомби-хорроре :)

Сюрреализм, абсурд, психоделика — вот ключевые слова для описания этой книги.

Если произведения Кафки и Хармса не вызывают у вас глубокого недоумения (и вопросов вроде «Что здесь вообще происходит?!», «Здорова ли психика автора?» и «Почему у этого человека в левом ухе живёт бобёр?..»), то книга «Light boxes» вам подходит.

P.S. Для пущей наглядности — отрывок из вышеозначенной книги.

Одно я могу сказать точно: перед нами очень сильный рассказ — и одновременно весьма необычный.

Мне думается, каждый прочтёт его по-своему. Множество мотивов и трактовок, полифония идей... И, пожалуй, это одно из важнейших качеств произведения искусства.

Что мне увиделось в нём? Город, очаровательно сказочный в своей плюшевости. Ясно ощущаемая атмосфера удивительного мира. Мира тряпичных кукол и псов из хлопка в клеточку, Шелковых рек и Мохеровых стадионов...

Мира, где почти не существует смерти. Как же умереть, когда кровь в тебе — алые ленты? Впрочем, здесь обычно и не рождаются. Некоторые говорят, будто игрушки попадают сюда за особые заслуги, настрадавшись перед этим в жизни другой (нашей с вами реальности?), где и жить-то у них возможности не было — где уж тут, когда ни говорить, ни двигаться в той вселенной они не смогли бы. Интересная интерпретация идеи рая, вам не кажется?

Совсем другой мир. Другой...

...Мир, где игрушки заняты своими отнюдь не игрушечными, а совсем человеческими делами. И это тотчас смещает фокус твоего восприятия. Вот ты смотришь на игрушек. Но вот — и ты смотришь уже на людей. Медсёстры и пожарные, супруги и друзья; религия и преступность, государства и детское бродяжничество. Радиация, пьянство и нежелательные беременности. Вездесущая жестокость и чуть-чуть доброты... И здание с чудным названием Глотай-стейк-билдинг последним ударом сшибает тебя на землю. На нашу землю. Потому что ты наконец узнаёшь её — в этом отнюдь не другом мире.

Чем для меня стала эта книга?

Рассказом о мучительно настоящей жизни. Чудовищной и прекрасной в одночасье.

Произведением о нескончаемой войне. Войне мужей и жён; войне стран и городов; войне мужчины и женщины. Проклятии вечной Кошки и вечного Пса. Люди никак не могут измениться, и лишь меняют роли, но суть остаётся той же... Ведь, топя своего мучителя, ты попросту становишься на его место. И равновесие блюдется, пусть и хранимое незыблемостью борьбы человека с самим собой.

А ещё, как ни удивительно, это книга стала для меня и словом о Боге. О мужчине и женщине, соединённых воедино. О творце посмертного воздаяния. О создателе и властителе жизней («...Взрослые из мира вещей создали кукол по своему образу и подобию. Но если это правда, то почему Взрослые обрекли кукол быть немыми и беспомощными игрушками детей?»). О том, к кому стремятся наперегонки, порой оттирая друг друга, преклоняются и слепо обожают... и чьих слов не могут расслышать, ибо даже слушая, не слышат. И потому всё обречено, повторяясь без конца, оставаться неизменным, и Бог, и весь мир — если только однажды тем, кто его населяет, не придёт в голову изменить себя по-настоящему.

... Но, быть может, это проклятие повторяемости — и есть то, что длит существование мира. И вне жестокой борьбы — лишь конечность и застывание...

Этот рассказ непрост. Он заставляет видеть в слиянии жуткое и чудесное, забавное и глубоко трагическое. И понимаешь, что неправильной точки зрения здесь нет. Правильны обе. Всё это — одно неразрывное целое. И это справедливо в отношении не только разных сторон жизни, но и каждой вещи, события, существа. Серьёзное и шутливое, красивое и отвратительное, настоящее и игрушечное — едины. И это тоже очень похоже на жизнь.

И напоследок — моим личным маленьким чудом оказалось открытие того, что бесконечна не только борьба. Пронзительно искренняя дружба мальчика и девочки — тоже вечна. ...И, наверное, это то, ради чего стоит жить.

Эта книга принадлежит к числу лучших сказок, которые я когда-либо читала.

Она необычна — тем, что в ней много вроде бы «недетского». Всё и чудесно, и страшно одновременно.

Читаешь — и тебе становится тепло, и грустно, и жутко, и смешно порой. Мир этой книги насквозь мифологичен, но очень реален, в нём и удивляешься множеству диковин, и принимаешь их как должное.

Чувствуешь внутренне замирание перед непонятностью жизни (и смерти, если уж на то пошло) — и жажду всё это исследовать, и некое смирение с тем, что, быть может, ничего и не поймёшь.

Здесь всевозможные опасные и пугающие создания — естественная часть мира, хотя и становящаяся каждый раз небольшим открытием, и ведут они себя согласно своей природе и каким-то невообразимым законам этого странного мира.

Пребывание в этой книге похоже на сон, после которого ты просыпаешься и начинаешь скучать по чудовищам. Они могут тебя и съесть. Но они настолько дивные, что ими невозможно не восторгаться. Даже сквозь слёзы. А ещё эти существа зачастую одиноки и всегда — загадочны.

Странная, странная сказка. Печальная и меланхоличная, пронзительная, подчас абсурдная, но очень нежная, добрая, и в то же время завораживающая своими чудесами. И восприятием жизни как чего-то большого, небезопасного, но такого... удивительного и, несмотря ни на что, ничуть не злого.

Бессмысленного отчасти — да, несправедливого — иногда, непостижимого — постоянно, но не злого. Это просто есть, и ты можешь наблюдать или, если повезёт (или нет, уж как посмотреть), коснуться.