Опасался знакомства с Мураками по причине закрепившейся за ним наравне с Коэльо репутации писателя модного во всякой недомозглой звездатой тусовке, да и с японской культурой знаком слабо, а их мировоззрения не понимаю я. Тем удачнее получилось, что главный герой, впитав в себя творчество американских и английских писателей и музыкантов, мыслит на стыке двух культур, а потому его мысли и поступки легче осмыслить, примерить на себя. Сама книга получилась искренняя и пронзительная и под соответствующее настроение заставить себя прервать чтение почти невозможно.

Лишь начало первой и последней глав несет некий оттенок обреченности, в остальном же мне передалось настроение светлой грусти, которую стоит иногда пережить, дабы вновь начать ценить жизнь. Тема смерти, ключевая в романе, наверное так и осталась мною непонятой до конца (как наверное и главным героем) – мотивы самоубийств героев за исключением Наоко, для которой просто иных вариантов и не оставалось, какие то размытые и неявные. Ватанабэ, испытывающий схожие проблемы и также не питающий желания погружаться в пучину настоящей жизни, все же находит способы справиться с переживаниями, сочетая конструктивные способы (чтение классики, учеба, забота о подруге) с деструктивными (алкоголь, случайные связи). Хотя от того образ Ватанабэ, за исключением его типично подросткового принципа «дал слово – держи» (наверное и заставившего от заботы перейти в отношениях с Наоко к любви), кажется несоответствующим возрасту — слишком уж взрослый он .

Очень интересен фон событий – Токио вполне можно заменить любым европейским городом, пропитанным мелодиями Битлов и надеждами бунтующей молодежи. Собственно и ловил себя на том, что подставлял порой при чтении кадры из фильма «Мечтатели», где акценты иные, но герои аналогичным образом отделены от серой массы сверстников, решая куда более важные для них вопросы.

«Амирё»: через трио Ватанабэ-Наоко-Рэйко этот пансионат представляется утопией, где сломленные от тягот и невзгод души находят покой и отдых, вновь оживают, где различий между доктором и пациентом практически отсутствует, где возможно существовать в замкнутом самодостаточном мирке… Но смерть Наоко и отчаяние Рэйко быстро ставят все на свои места и доказывают, что и этот мирок лишь не самая удачная попытка, лишь антиутопия, не приносящая исцеления, но прививающая страх к «внешнему миру».

В общем, для меня эта книга Мураками определенно подпадает под исключение из установленного им правила, озвученного Нагасавой.

Не удаются Глену Кук своеобразные связующие романы между подциклами (этот и «Серебряный Клин» в придачу). Точнее роль то свою они выполняют, мягко и плавно завершая сюжеты подциклов, рассказывая судьбу покидающих нас персонажей, готовя нас к новой порции событий и интересных героев порции, но вот удовольствия от чтения самый минимум. Но приходится перебарывать себя, ведь даже в такой тягомотной манере нам, как оказалось при прочтении следующего романа, умудрились рассказать историю становления одного из столпов Отряда...

Как самостоятельное произведение «Суровые времена для меня» слабы — сюжет топчется на месте, будучи в общих чертах уже известен нам, игры со временем, появившиеся без всяких на то предпосылок, раздражают, а сам новый летописец слишком эгоистичен и излишне склонен к рефлексии. Летописи Костоправа ощущаются как «Я и Отряд», Госпожа с присущей ей бескомпромисностью пишет «Я и есть Отряд», а творчество Мургена в лучшем случае тянет на «Дневник моих неврозов». Вся ценность романа открывается в процессе чтения «Тьмы», где Мурген наконец ощущается как личность, но все равно слишком уж большую честь для такой «мелюзги» оказал Кук, отведя на полноценное знакомство с ним целый роман.