По атмосфере это напомнило мне сериал «Чёрное зеркало» (скорее даже одну конкретную серию) или пятую часть цикла о Темной Башне — «Волки Кальи» и я все ждала, что это будет либо иллюзией, как в первом случае, либо развязка будет примитивно-реалистичной, сыгранной на том, что страху свойственны преувеличения и искажения — как во втором. Но оказалось интереснее и заставило задуматься о теории нетождественности нас всему окружающему в результате того, что мы удостоены частицы Божьего начала, «святого духа», вменяющего нам и ответственность, и превосходство, и вечное скитание в поисках разгадки своей «ни на что не похожей» природы.

Это та красота, что неожиданно отыскалась в мусульманской философии и способна увлечь не как убедительная, но эстетически выверенная теория.

Это могло бы дать определённую веру в то, что такие — временами ничтожные — организмы, как люди, кроют в себе ту бесконечность, которую математики способны найти внутри любого максимально сжатого интервала числового ряда. В этом случае можно даже допустить, что если мы найдём способ научить животных высшей математике — языку вселенной — или другим интеллектуальным причудам, то человеческих — высших духовных — качеств это им все равно не прибавит. Звучит это скорее, как утешение, но взывает, наверное, к «светлым сторонам» нас.

Во всяком случае, иногда мы и сами доказываем себе, что высокий интеллектуальный уровень (или уровень образования) не добавляет нам духовных качеств и самые эрудированные из нас способны на проявление агрессии и беспочвенной злобы (при всей высокопарности всех этих фраз).

Я слишком что-то разошлась для такого маленького рассказа)

По итогу:

• мне понравился герой, способный к самостоятельным мыслям, но независимый от того образа, который он может создать, «молчавший тогда, когда ему нечего было сказать»;

• это было увлекательно;

• и, все-таки, мысль о превосходстве человеческих качеств над интеллектуальными, тоже понравилась, пусть согласиться полностью и сложновато. Но хотя бы простоту и доброту выделить можно.

Я так поняла, все творчество писателя строится на историях из его жизни (могу ошибаться) и сборник составлен из тех из них, которые оказались недостаточно пригодными для целостных произведений, но терять которые было жаль, как выкидывать недоеденный пирожок. При этом, некоторые имеют чисто воспоминательную ценность, частную, не совсем понятную стороннему читателю.

Первая половина сборника мне показалась интереснее второй и в начало как будто помещены истории, над которыми автор больше старался даже в языковом плане, но я готова полюбить эту книгу целиком за один единственный рассказ. Который — не стану раскрывать)

Интересно то, что обращаясь к читателю, автор использует исключительно женский род и если задуматься, не представляешь мужчин, читающими эту книгу, хотя я бы не отнесла ее к «женской прозе» с этой точки зрения.

Ещё можно отметить, что такая литература приближает нас к пониманию мужского восприятия и их отношения к некоторым вещам, пусть в данном случае и казалось, что автор прикрашивал и подстраивался, лукавил и льстил, только бы подкупить.

«Когда-то, в далеком 95-ом, я просто спятил»

Всегда внушительная сила слова, сказанного где-то в начале или на середине твоего пути, имеет свойство странного, но твердого воздействия, как последний и самый значимый элемент внутренних изменений. При этом нужно обладать достаточным талантом или навыком, чтобы найти такое слово. И смысл его, — как воспоминание из детства, отобранное памятью — просто отражение сегодняшнего тебя.

В мою точную цифровую реальность вошел таким словом когда-то Питер Абрахамс, дав место новым звучаниям. Именно ему удалось привить любовь к чтению заядлому и безнадежному технарю, убежденному Горьким и Гоголем, что не стоит тратить на это свои часы. Какое-то время моей старшей сестре приходилось читать мне вслух эту книгу, чтобы вызвать мой интерес.

Уже совсем недавно, спустя много лет, я ездила покупать ее с рук на другой конец города.

Наверное, кое-что с такого момента меняется в человеке, перебрасывая его на противоположный берег реки, куда никогда не попадают те, что так и не открыли для себя мир книг. И очень часто — это дело случая.

О содержании мне бы не хотелось говорить много. Затронуты две темы, всегда болезненно мною воспринимаемые: равенство и свобода (не путать с лозунгом французов). И происходящее заставляло меня проводить в определенной мере параллель между описанным народом и моим, пересматривая свои ценности. Это рассказ о решающихся и тех, кто жертвует собой, задавая новый вектор истории. О героях, чьи воля и желание достаточно сильны, чтобы бороться.

Что есть океан, если не множество капель? (с)

Революционны его мотивы, отвергающие всякие из рамок в пользу человечности и того общего, что сильнее в нас любых различий.

Книга о важном, а я о том, что у разных возрастов, все-таки, разные категории литературы и нужно успеть увлечь человека как можно раньше, чтобы максимум пробелов в нем было заполнено.

Эта книга — рекомендация поэта, от которой я многого ждала и разочарования в отношении которой боялась. Но закон ожидания здесь не сработал: она оказалась большим, чем я могла бы объять, не теряя душевного равновесия.

Я припрятала шутку про близнецов в индийской книге, но чем дальше я уходила, тем меньше мне хотелось пускать ее в ход. Эта история с отголосками абрахамской, — в темно-белых пятнах людских предрассудков, заблуждений и результатах их действия.

Линии постоянно меняются, беспорядочно путаются, разветвляются и разрастаются. Эта многослойность сбивает с пути, но притягивает и придаёт четкие очертания самым мелким штрихам в общей картине. Она — следствие и причина. Дорисованные детали, при этом, признаны указать на что-то необъятное, не имеющее границ и даже замыкая круг, они как будто говорят тебе, что всего узнать невозможно, — это лишь веха, только часть, в которую ты можешь быть посвящён.

Несмотря на мрачность, картина пёстрая, — настолько, насколько бывает пестрым восточный витиеватый узор на ковре, воспринимающий красоту, как отсутствие простоты, как благородную яркость.

Помимо четко выверенного слова, в хеговских или тарттовских текстах ты находишь глубинную синхронию с твоими внутренними личными ощущениями и чувствами. С Рой все иначе — красота текста, воспринимаемая немного со стороны, как чужая культура. Но это не лишает тебя чистого непричастного восхищения.

Эта история о выходе за границы врожденного. Ведь если ты был мальчиком-мечтателем, росшим в строгой патриархальной семье, в которой восхваляется сухая сдержанность, не оставляющая места твоим сердечным порывам, ты постоянно будешь оглядываться назад, убивать в себе слабости, пытаться дотянуться до силуэта настоящего безжалостного мужчины, как недостижимого образца и это стремление постепенно срастется в тебе с подавлением себя, с двуличием, а оно — с нормой. Но всегда есть минимум два пути.

Если ты был ребёнком, росшим в бедной семье, ты можешь привиться чувством «довольства малым», сжиться с ним, принять за неисправный код и не вмешиваться в его настройки, — перстень судьбы, который не изменить. Но всегда есть минимум два пути.

Большинство из нас выбирает тот, что не требует сопротивления, помня, что предел есть у всего, в том числе — у печали. И в Асгард нам никогда не попасть.

Мне жаль, что мне пришлось расправляться с этой книгой в таком ускоренном темпе, что создало издержки в виде эстетических упущений и смысловой сжатости. Я надеюсь когда-нибудь прочесть ее повторно с другой скоростью и другой целью.

Возможно, надо мной посмеются в каких-то научных кругах, и я буду тем самым профаном, который высказывая что-то, кажется кому-то смешным и смотрится глуповато, но мне нравится верить в то, что структура воды наших тел – составляющая большую часть нас самих – идентична структуре воды тех мест, в которых мы родились. Это как пугающие, но красивые теории о временных петлях или нашем абсолютном нетождестве, выталкивающем нас из всякой иной – живой и неживой — среды и обосновывающем наше постоянное внутреннее стремление добраться до самой сути, при всей принципиальной ограниченности возможностей нашего познания. Потребность заполнить одиночество и отыскать что-то схожее — в пространстве чужого. И в литературе норвежцев читаются те фьорды, за дизайн которых герой Адамса получил премию. Норвежская литература, от самых имен населенных пунктов и персонажей (с их бесконечными «ё» и твёрдыми знаками), до структуры предложений и их содержания – сплошь завораживающие виды бескрайних просторов, полных свободы и тоски, для кого-то состоящих из клише и приторных банальностей, но для меня – художественно выдержанных настолько, что не могут не трогать. Это сочетание морозной нещадности с визуальной мягкостью, хорошо вписывающиеся в примитивно-наивное видение идеалистов.

Несбё — мое знакомство с жанром, потому что я пропустила всех этих Агат Кристи, Конанов Дойлов и По (при всем уважении), а Хег в моем представлении – не совсем традиционная детективная форма. И я впервые испытала это нетерпение знать, кто убийца и прав ли ты был в своих догадках, которых у тебя бессчётное количество. А еще страх – когда ты ночью, уткнувшись в книгу и неспособный оторваться, читаешь о чьих-то приклеенных ко дну ванны ступнях и боишься добежать до кухни за водой, а затем мучаешься снами в роли мужчины, пытающегося раскрыть запутанное преступление.

В иерархии персонажей конкурировать с Бэлисом Кэрью может только Харри Холе. Я немного попутала с порядком книг, поэтому в этот раз меня преследовала зрелость леопардовского Харри, хотя здесь – в Нетопыре – он, кажется, куда моложе. Но также офигенен.

Мне нравится язык автора, отношения между его персонажами, сами персонажи, — сила их характеров и какие-то хемингуэевские баланс и гармония в распределении ролей между полами. Привязка к местам, живые описания природы и глубина, которую сложно охарактеризовать.

Ещё Несбё, также, как Хег, касается темы столкновения культур и очень точно пишет о том, о чем принято судить стереотипно, одним этим полностью выполняя свой писательский долг по части смысловой нагрузки.

В общем, это потрясный цикл.