По манере или типу произведения — интеллектуальная проза. Настоящая, т.е. не просто рассуждения о высоком учёными словами (тогда был бы философский трактат), а такой текст, где стилистика, образы и метафоры оказываются адекватным и чуть ли не единственно возможным способом разобраться с действительно сложными проблемами, — важными, хоть и не самыми очевидными.

По жанру — мистический боевик или близко к тому (жанр, традиционно хорошо освоенный отечественными авторами этого поколения, едва ли не лучше, чем где-либо ещё). Стремительно раскручивающийся сюжет с постепенным повышением уровня проблем и интриг, где лирические отступления-зарисовки, как и всплывающие в режиме примечаний-подсказок слепки внутреннего мира персонажей, не только не размывают основную линию, но и делают её более яркой и напряжённой. Т.е., где-то я, может быть, и подсократил бы, но сама эта прерывистость изложения настолько гармонична, что отдельные совсем уж грубые сбои ритма повествования теряются в общей динамике эмоциональной раскачки и атмосферы расширяющегося водоворота.

Довольно красивый и убедительный авторский приём: взять штампованные образы, где-то на грани между литературными клише и массовой культурой или фольклором (цыган-конокрад, местечковая еврейка-мошенница, прикидывающаяся светской дамой, беспощадно рациональный жандармский офицер, разбойник-купец и т.д.) — и раскрутить их до неординарых, развивающихся и самобытных характеров.

Но то, что хорошо работает в отношении персонажей, кажется нарочитой искусственностью при создании мира, в котором происходит действие. Метафора карточной колоды хороша для разового применения, но как основа для целой магической системы — простовата и скучновата. Киммерийские эпиграфы могли бы быть занятным эпизодом, но при постоянном повторении становятся навязчивыми и аляповатыми. Пасхалки вообще выглядят безвкусно налепленными там и сям дешёвыми бранзулетками. Вообще этот инженерный подход несколько мешает роману: видно, где авторы берут какой-то инструмент, как его используют, какие штрихи и следы остаются — всё это создаёт ощущение механической сделанности. Сквозь текст просвечивает рабочая схема. Отсюда и некотороая усложнённость (возможно, кажущаяся): авторы разумно добавили того, другого и третьего, сконструировали пошагово продуманную стилистику, сюжет, героев и сеттинг — но забыли сплавить в одно целое. Ощущение сложности именно из-за большого количества слишком заметных швов и стыков.

Но в итоге роман чудный, читается запоем, понятным образом дополняет первую часть дилогии («Пасынки...») до объёмной и красочной картины.

Это настолько плохо, что даже хорошо.

С одной стороны — есть все ингридиенты, необходимые для гадкого и неприятного текста: омерзительный главный герой (он же рассказчик), столь же мерзкие остальные персонажи, утрированная атмосфера классической чернухи, мутная и неприятная общая идея, отвратительные детали, огромное количество штампов — в принципе, почти ничего, кроме штампов.

Вывозит, видимо, талант автора. «Комбинат» — это просто образцовое изложение «чёрного мифа о девяностых»: столичный сноб-либерал, удачно олицетворяющий все адресованные этой группе ярлыки и претензии (только сексуальное извращение очень уж специфичное); сумма всех пропагандистских штампов по поводу «совка», с уклоном в репрессивно-чекистскую тематику; колоритная и проникновенная картина замкадской хтони со всеми обязательными её атрибутами... Почти энциклопедия журналистско-пропагандистских клише. При этом подогнаны они друг к другу весьма ладно, сюжет живой, финал хоть и в чём-то ожидаем, но адекватен, — и в целом получается очень гармоничное произведение (я чернуху не выношу, а тут дочитал до конца с интересом). Очень живые и реалистичные мелкие подробности, бытовые зарисовки — хотя их концентрация, конечно, фантасмагорична.

Будь это другой автор, я счёл бы «Комбинат» идеальной пародией на тексты подобного рода, а так — просто образец жанра и присущей ему идеологии и стилистики. При этом автор ухитряется удерживаться на грани и не доходить до буквальной тошнотворности.

Чудесная книга. Спокойное, плавное повествование (несмотря на интриги); убедительная конкретика описаний, надёжно ассоциирующаяся с историческими и литературными сюжетами, но не до степени смешения. Красивая, пусть и несколько избыточная, общая идея; захватывающий и вполне логичный сюжет. Да и вообще чтение увлекательное, не оторовёшься, — правда, сюжет начинает провисать в середине второго тома, но это отчасти компенсируется калейдоскопом финальных твистов.

Вообще сеттинг исторического фэнтези с ненавязчивой, почти структурной магией, у этих авторов выходит замечательным — и здесь, и в других романах.

Есть, конечно, и нюансы. В первую очередь — маркеры т.н. «женской прозы» (не в смысле гендерной идентификации авторов, а в смысле жанровых особенностей). Герои достаточно картонные: разновидности романтических идеалов, чрезвычайно клишированные (впрочем, можно это списать на фэнтезийный канон, не страдющий избыточным психологизмом). Вопреки ожиданиям, это не «про отношения»: рассказчик колеблется между двумя эмоциональными состояниями, обожание и стыд за неловкие действия, а остальные персонажи действуют в рамках шаблонных реакций, по 2-3 на каждого. Что-то постоянно происходит, но это как шахматная партия, где ходы могут быть разными, а вот свойства и атрибуты фигур — неизменные: не отношения между людьми, а настолка. Зато вещи и декорации описаны очень живо и умело, — и являются чуть ли не участниками действия. К концу второго тома некоторых персонажей перестаёшь различать (не сказать, что они и в начале различались, хотя вроде бы должны: формальные характеристики разные), — но вот кто во что был одет, какова меблировка и обивка стен, запоминается намертво.

Тем не менее — читается с удовольствием, и ещё бы почитал. Язык хороший, в чём-то даже своеобразный.

Перечитал заново (первый раз — 20 лет назад): по-прежнему лучший роман у Олди.

Это, конечно, фанфик по греческой мифологии, — и в этом смысле совершенно не подходит для знакомства с ней: возникают неизбежные вопросы о том, кто все эти люди, почему их периодически зовут по-разному и т.п. Заходить сюда имеет смысл, уже пройдя по классической дороге Кун — Гаспаров — Голосовкер, а то и Овидий с Грейвсом.

Прелесть античных сюжетов как раз в том, что каждое время даёт им свою интерпретацию. Персонажи по умолчанию знакомые, каждое имя отзывается долгим эхом, а упоминание каждого из прозвищ — не случайно, но эта запоминающаяся и откликающаяся яркость персонажей всегда натыкается на нехватку связности. Читатель античных мифов не может ни выкинуть эти яркие образы из головы, ни объяснить для себя, почему герои ведут себя так, а не иначе (если, конечно, он не профессор антиковедения). Для того и нужны интерпретации: добавить связности, объяснить понятным для современника способом не только что произошло и как, но и почему.

У Олди получается, с детства знакомые фигуры становятся живыми, — а ритмичность и плавность авторского слога делает это незабываемым чтением и безотносительно персонажей.

Скучно. Вроде всё на месте, а скучно. Худший роман во всём цикле.

Кажется, лучший роман в серии о космооархеологах и один из лучших у Макдевитта. Хорошо видно, почему его называют наследником Азимова — и по проблематике, и по сдержанному оптимизму, и по выстраиванию сюжета. Несколько назойливая характеристика персонажей (автору недостаточно показать глупость и фанфаронство одного из действующих лиц — он 10 раз назовёт его глупцом и фанфароном ещё до того, как представить) отчасти тоже часть этой литературной манеры, не лишающая, впрочем, сюжет динамизма, а персонажей — возможностей развития.

Хорошо слепленная интрига с несколькими твистами, небанальные проблемы и яркие герои.

Хороший производственный роман — в том смысле, в котором хорошие фантастические производственные романы «Понедельник» или «Далёкая радуга» Стругацких. Главное отличие — роман насквозь американский, в каждой строчке: в условном рейтинге самых наглядных описаний американского характера он был бы в первой десятке, независимо от жанра. Очень яркое представление того, как всё получается, когда каждый хочет своего и по-своему прав. Финал за уши притянут, но это требование жанра, так что в чём-то даже уместно.

По сравнению с замечательными внесерийными романами того же Макдевита, да даже с вполне неплохим циклом про Бенедикта, «Двигатели бога» — унылая бессвязная тягомотина. Лучше вообще не читать — и время не тратить, и не портить впечатление от автора, другие произведения которого ярки и самобытны.

Хорошая по духу, но не очень убедительная по исполнению картина мечтаемого будущего. Роман значительно проигрывает первой части дилогии («Смертеплаватели»), хотя и является её прямым продолжением, отчасти — с теми же персонажами. В ранних произведениях Дмитрука чувствуется жизнь, а тут действительно какая-то ефремовская картонность. Но любителям жанра или автора прочесть стоит, совсем уж ниже планки текст не падает, а вместе с первой частью формирует вполне законченное произведение.

Советская фантастика бывает разной — нудная, казённая, простоватая, яркая, трогательная. У Дмитрука — трогательная. Без какой бы то ни было снисходительности: хорошо, что это написано так; сегодня такого уже не напишут. А, может, дело не в советскости, а в эпохе в целом: у Брэдбери очень похожие по стилю вещи.

Прочёл в своё время с удовольствием как беллетризированный учебник социологии — с экскурсами с социальную психологию и политэкономию. Редко когда удаётся так хорошо совместить познавательный заряд, вполне актуальный на момент написания, и художественную образность и связность, — уж точно лучше «Карика и Вали» или Нильса с дикими гусями. Фантастичность сеттинга позволяет автору показать, как общество создаётся с нуля, не отягощая себя историческими реалиями. В общем обезьяний мир и история главных персонажей вполне симпатичны.

Автор делает рельефный и детальный слепок современного общества (преимущественно российского) во всей его неприглядной наготе. Каждая тенденция доводится до абсурда, каждый сюжетный ход становится фантасмагорией, каждый персонаж превращается в жутковатую карикатуру. В этом мире выставлено напоказ то, что обычно прячут — и почти незаметно то, что считают приличным. То же самое с языком: высокохудожественное использование автором мата, неологизмов, англицизмов и сетевой фразеологии делает чтение шокирующе лёгким.

Книга издевательская, и в этом смысле сразу находит своего читателя: или отвращение и рвотный рефлекс с первых же страниц, или такое чтение, что не оторваться.

Книга постмодернистская, что проявляется и в многослойности аллюзий, и в нелинейном сюжете, нанизанном на событийную нить известной детской сказки, и даже в том, что книга осталась незавершённой, как если бы так и было задумано. Эта незавершённость её парадоксальным образом дополняет.

Книга энциклопедичная и плотно укоренённая в современности. Если мы хотим увидеть не лакированный образ какого-то общества, и даже не рассуждения об официально разрешённых проблемах, а его вывернутые внутренности — нужно читать Рабле, Гоголя, Ильфа с Петровым и Харитонова.

Довольно бодрая трилогия, первое ощущение от которой — симмонсовский «Гиперион \ Эндимион» на минималках. Межпланетная федерация, заговоры, корпорации, тайные ордена, нависающий над технологиями мистический туман, уходящие в божественность главные герои. Ключевые персонажи, инопланетная фауна и быт выписаны неплохо, даже есть попытка показать что-то вроде мистической доктрины, — но и некоторая подростковая наивность тоже присутствует, хотя развитие персонажей вполне убедительно и жизненно. Жестокость и секс — тоже на минималках, без излишнего натурализма. Судьбы главных героев сначала формируются независимо друг от друга, потом сплетаются в финальном хоре.

Русского перевода не видел, но в оригинале язык ясный и адекватный, читается легко.

Хорошее, крепкое паразитирование на теле Сапковского (и «Ведьмака», и «Рейневана»): если кому-то хочется вариаций на те же темы, в похожем антураже, но с усиленным церковно-магическим колоритом — «Страж» — удачный выбор.

Ярких персонажей тут не найти — среди человеческих героев, по крайней мере, — но если их рассматривать как фишки или фигуры в какой-то игре, то ТТХ каждой фигуры прописаны грамотно и последовательно. Сюжет динамичный, язык хороший, некоторая неочевидность концовки присутствует.

Лучшее, что читал у Пехова\ Бычковой\ Турчаниновой (в этом и в других сочетаниях) — «Хроники Сиалы», например — что-то тошнотное, меня хватило только страниц на 50.

Интересный мир, различимые характеры — причём занятные, — яркое визуальное шоу, многие сцены и персонажи просто рельефно вылепляются в воображении. Сюжет ладный и динамичный — порой очень динамичный, не продохнуть. Вполне живой и правильный язык.

Здесь меньше, чем в других вещах этих авторов чувствуется их обычная вторичность (или третичность, четвертичность — в общем, это кто-то уже жевал до них, и не один раз). Возможно, потому что я с миром манги совсем не знаком — мне показалось свежо.

Странно, что комментаторы пишут о какой-то сверхвысокой плотности текста: она вполне обычная для литературы постмодернистского толка, а для Лазарчука «Опоздавших к лету» — так даже и значительно ниже среднего. Первое впечатление (давнее, книга читана сразу после выхода) — «надо же, Лазарчук умеет писать почти для детей». Недавно перечитал: да, хорошая, динамичная и довольно простая история, хорошо слепленная и увлекательная.

Жанр — вполне уже привычный мистико-философский боевик в сеттинге «Семнадцати мгновений весны» или около того: т.е., это не криптоистория, а скорее криптофанфик — с вполне самостоятельными героями, сюжетом и концепцией мира.

В книге много яркого: интриги, персонажи (включая экзотических), сам формат «верхнего мира», — но всё это хорошо и крепко связано, некоторая конспективность характеров компенсируется приключениями. И чем-то ещё цепляет — возможно, нарочитой обыденностью главного героя, несмотря на его фантастические способности и невероятный событийные коллизии.

Есть несколько важных свойств этого квеста по пространству, не разделяющему внутренний и внешний мир персонажа, которые делают повесть восхитительной и уникальной.

Если учитывать, что это вбоквел к «Хроникам убийцы короля», то понятно, почему история Аури потребовала отдельной повести: такая непохожая на всё остальное вставка разрушила бы повествовательную ткань романов — а так она достраивает авторский мир, показывая его неоднозначность и многоуровневость даже больше, чем приключения в стране фей.

В то же время, это убедительная демонстрация того, насколько внечеловеческими (или нечеловеческими) являются некоторые персонажи. Вообще такое удаётся фантастам редко: странность и непривычность другого мира чаще показывается через отдельные экзотические детали, или через небольшие отклонения, но не за счёт изначально, структурно другого мировосприятия.

О поэтичности другие рецензенты уже писали. Она не только в языке: это просто такой мир, состоящий из поэзии, с её спокойным достоинством и безмолвной речью.

Типичный Еськов. Любителям: не хуже предыдущего, надо читать. Нелюбителям: открытий не будет. Тем, кто Еськова вообще не читал: если нравится альтернативка про прекрасную Россию прошлого — читать, если хочется лучше понять манеру автора и увидеть более яркий текст — лучше начинать с «Последнего кольценосца».

От Харитонова, пожалуй, только некоторая злободневность — подавляющее большинство пасхалок и аллюзий завязаны уже не на литературных персонажах из круга чтения подростка 1970-х, а на актуальной политической повестке. Зато — никакой порнографии, чего я опасался, когда соавторство было анонсировано.

Впрочем, литературные аллюзии тоже никуда не делись — и источники те же.

Швов практически не видно, стиль по-прежнему забористый и цветистый — в этот раз с некоторыми усилиями в сторону стилизации, но это скорее полупоклон историческим романам, чем реальная попытка.

Хорошая, дельная утопия — редкий жанр в современной фантастике, уже одним этим цикл чрезвычайно интересен.

Общий сеттинг — ближайшее будущее с обилием полинезийских реалий, добавляющих экзотики, и с актуализацией уже существующих сегодня изобретений, открытий и технологий.

Манера и стилистика близка классическим утопиям: периодически персонажи становятся в позу лектора и начинают длинные монологи, не особенно связанные с сюжетом. Но монологи зажигательные, — хотя, конечно, мы помним, что каждому свободному гражданину для счастья нужны хотя бы 4 раба, даже для анархо-коммунистического или либертарианского счастья.

Сюжет — в основном шпионские страсти, хотя детали часто теряются на фоне описания социально-политической системы, искренне любимой автором, а потому живой и увлекательной. В целом — персонажи Стругацких, решившие переделать мир пулемётом и интригой, или персонажи Жюля Верна, попавшие в пост-современность.

Цикл делится на два подцикла (собственно «Конфедерация Меганезия» и многотомный приквел), каждый из которых связан общими героями и логикой событий, но между собой — только схемой мира , между ними дистанция в 20 лет, с точки зрения событий и персонажей.

Возможно, не всем понравится долгое и зачастую нудное перечисление ТТХ территорий и девайсов, хотя общая динамичность сюжета отчасти это сглаживает. Персонажи, кстати, тоже определяются набором ТТХ и практически не меняются, да и между собой различаются слабо, так что легко спутать их друг с другом — но это опять-таки дань классической утопии, от Мора до Вольтера.

Одна из интересных особенностей (возможно, не предусмотренная автором) — весь цикл представляет такую экскурсию с гидом в мозги технаря, задумавшегося об общественном устройстве; иногда это познавательно, иногда экзотично, иногда неправдоподобно: что, они и вправду так думают? Куда тем Стругацким или Ефремову.

Для знакомства лучше начинать с «Депортации» или с «Чужой в чужом море».

Язык лёгкий.

Лучший из появившихся в последнее десятилетие отечественных фантастических романов — или один из лучших, по крайней мере.

Уточнения:

- роман хорош для тех, кому достоверность и необычность выстроенного автором мира важнее сюжета (тестовый пример — «Иные песни» Дукая), хотя сюжет достаточно увлекательный, детективный, пусть и с роялями в кустах

- несмотря на солнечную экваториальность сеттинга, по стилистике это довольно классический нуар, потому привлекателен прежде всего для любителей этого жанра

- явные и неявные отсылки к Борхесу \ Кортасару \ Стругацким, больше стилистические, чем сюжетные, тоже очерчивают некоторые границы.

Если кратко — Кафка в гостях у Борхеса играет в «Хищные вещи века».

Роман-центон, величественный памятник тому поколению, которое читало все источники и может распознать все образы и явные \ скрытые цитаты и вспомнить тогдашние грёзы. Ностальгический монумент для книжных детей 70-х, и в этом смысле подлинный шедевр.

Остальным вряд ли интересен: то ли крепко слепленный полупародийный мистический боевик, то ли комический ребус — в этом смысле Дэн Браун порезче, а Умберто Эко помасштабнее.

Хороший стиль и остросюжетность, впрочем, делают роман более универсальным чтением: даже не разглядев центона можно получать удовольствие от мастерски сделанного повествования и общего настроя.

Остальные книги цикла ни в какое сравнение с этим не идут.

Восхитительный коктейль из Пелевина и Лукьяненко (обоих — ранних урожаев, не нынешних), с добавлением того, сего и третьего. Это не говорит о вторичности текста — скорее, о вторичности читательских впечатлений, но тут уж никуда не деться.

Похоже на искрящуюся автоэпитафию постмодернизму вообще и сетевым текстам в частности: текст сам себя препарирует, готовит, поглощает и извергает, но процесс закольцован. Количество мемов, аллюзий и пасхалок зашкаливает, но получается удивительно складно — даже и не замечая их можно прочесть роман как бодрое повествование о будущем с детективным сюжетом.

К киберпанку это не имеет отношения, несмотря на обилие электроники в тексте: она занимает то же место, что и гаджеты, автомобили или одежда в любом тексте о современности — роман не про это, просто люди так живут. Ну, и киберпанк — жанр американский, а тут и персонажи, и интрига, и стиль очень по-русски прочувствованы.

Заметки при перечтении «Павла II»

Действительно стремительно устаревающая хроника: то, что ещё 10 лет назад читалось, как фантасмагорическая и парадоксальная хохма, сейчас воспринимается чуть ли не дотошными мемуарами. Т.е., эффект предсказанных погод продолжает действовать.

Автор, конечно, злобствует, и весьма подкожно — но для стороннего читателя это не обидно, скорей увлекательно.

И в самом деле конец энциклопедического романа как жанра: весь этот объём информации и аллюзий, для одного человека рекордный, сейчас считывается за один вечерний просмотр новостной ленты.

Если описывать это в терминах воображаемого «мира» или «вселенной», где происходит действие, то бывают вселенные, строго заточенные под конкретную историю и сюжет: шаг в сторону от основной линии — и там вакуум. Бывают вселенные намеренно расширенные и проработанные, как у того же Толкиена, там основная история и некоторое количество запасных или фоновых. Здесь же — то ли в силу авторской манеры, то ли в силу знакомых бытовых деталей — вселенная представляется бесконечной, по ней можно бродить сколько угодно в любую сторону. То, что оказалось в книжке — чуть ли не случайные фрагменты, насаженные на живульку на основной сюжет; вообще же возможных тут историй — и подспудно подразумеваемых — сколько угодно.

Роман(ы), конечно, по духу удивительно советский, — такой слепок эпохи.

Поскольку роман энциклопедический, там ожидаемо выстраивается некоторая архитектура русской жизни (про заморские страны — это скорее архитектура советской и переводной литературы о заморских странах). Краеугольных камня три: пьянка, е*ля, ожидание. (Ни в коем случае не секс и уж тем более не любовь, это совершенно очевидно). Герои не живут на сухую ни дня, трахаются как дышат и постоянно чего-то ждут, даже если активно пытаются что-то делать, — не важно, с опасением, надеждой или просто хоть бы что-нибудь. На всём этом вторым этажом ставятся чревоугодие, некоторая перелётность (персонажи постоянно снимаются с места, но сама дорога \ путь как что-то особенное не показана вообще никак, т.о., речь не путешествии, а именно что о неусидчивости или неукоренённости) и служба (сразу и долг, и утомительная рутина, и подначальность). Ну и маковкой — нечто вроде поиска \ обретения призвания, даже если неожиданно или вовсе вопреки собственным желаниям. Вот если б не маковка, можно было подумать, что речь идёт просто-напросто о семи смертных грехах (хотя и она вполне соотносится с гордыней). Скуповатость, конечно, тоже всем героям свойственна, но скорее как забавная родинка, чем как сюжетообразующая черта.

Если искать литературных аналогий, то они достаточно очевидны. С жанровой точки зрения, кажется, вполне сюда подходят «Гиперион» Симмонса, «Барочный цикл» Стивенсона или даже «Песнь льда и пламени» Мартина, — т. е., полифонические эпопеи, не замкнутые на одну простую мысль, которую персонажи всю дорогу думают, как у Херберта или Толкиена. Но, разумеется, Толстой с Гоголем тоже из-за угла выглядывают. С точки зрения материала — тут и Данте, и Рабле, и Вийон с элементами Бокаччо: обесcмерчу всех знакомых, выставляя их позлее в качестве персонажей. Стилистические кивки в сторону Булгакова, Ильфа и Петрова либо Маркеса так и остаются кивками — как и многие другие.