Все отзывы посетителя ratt
Отзывы (всего: 3 шт.)
Рейтинг отзыва
Томас Гоббс «Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского»
ratt, 18 августа 2024 г. 21:52
ЛЕВИА… not so FUN
Давайте поговорим о Гоббсе. И его «Левиафане», конечно. Почему? Потому что несмотря на то, что произведение это крайне старое, до сих пор нередко можно встретить людей, которые на него ссылаются, мол Гоббс что-то там «доказал». Единственный вывод, который можно сделать из такой ссылки на «авторитет» – это то, что сам говорящий «Левиафана»-то и не читал.
Итак, чем ценен Гоббс по мнению современной политологии?
Первое. Идеей о «естественных правах». Идея действительно интересная и полезная, но Гоббс был далеко не первым выразившим мысль, что из наблюдений надо объективной реальностью можно вывести набор некоторых прав человека. Это было ясно ещё с античности (например, идея развивалась Сократом и последователями), Гоббс лишь предложил свой, достаточно разветвленный набор «естественных прав». Они предполагают много неожиданных вещей, наподобие запрета надменности и гордости, а также право первородства. К тому же, одним из основных «естественных законов» по Гоббсу является обязанность каждого человека отказаться от чего угодно, что требуется для «мира». Такой закон, разумеется, открывает широчайшее поле для злоупотреблений, но об этом мы поговорим чуть позже.
Второе – «общественный договор». Идея, что даже если люди не согласились на что-то, то они всё равно на это согласились. Вы удивитесь, насколько мало в книге обсуждения этой концепции. И несложно понять, почему — доказать, что есть договор, которого никто не заключал, достаточно сложно.
Для того, чтобы вы почувствовали вкус моральной философии Гоббса, можно привести характерный его тезис. Оказывается, обещания, данные под угрозой физической расправы, обязательны для исполнения так же, как и добровольно данные обязательства! Откуда у Гоббса такая мысль, понять несложно, это можно даже считать некоторым гуманизмом. Идёт такой взгляд от средневековых феодальных свар, ведь если обязательства и клятвы верности, данные побежденным при угрозе его жизни, необязательны для исполнения, то для победителя будет единственным рациональным ходом убивать всех побежденных, дабы избежать угрозы от них в будущем. Понять-то такой взгляд можно, но принять современному человеку вряд ли. Это по сути лишение человека всех прав более сильным человеком или группой. И да, из таких-то рассуждений и родился знаменитый «общественный договор». Радуйся, что государь тебя не убил, вот и весь договор.
Эти два пункта это мелочи, довесок, для того, чтобы сделать из автора выдающуюся фигуру. На самом же деле причина прославления Гоббса всяческими деятелями, финансируемыми государством – в третьем пункте:
«Война всех против всех»
Ведь без государства все всех поубивают, правда же? Гоббс ведь доказал!
Я здесь приведу «доказательство» полностью (всё полторы страницы!):
Люди равны от природы. Природа создала людей равными в отношении физических и умственных способностей, ибо хотя мы наблюдаем иногда, что один человек физически сильнее или умнее другого, однако если рассмотреть все вместе, то окажется, что разница между ними не настолько велика, чтобы один человек, основываясь на ней, мог претендовать на какое-нибудь благо для себя, а другой не мог бы претендовать на него с таким же правом. В самом деле, что касается физической силы, то более слабый имеет достаточно силы, чтобы путем тайных махинаций или союза с другими, кому грозит та же опасность, убить более сильного.
…
Из-за равенства проистекает взаимное недоверие. Из этого равенства способностей возникает равенство надежд на достижение целей. Вот почему, если два человека желают одной и той же вещи, которой, однако, они не могут обладать вдвоем, они становятся врагами. На пути к достижению их цели, (которая состоит главным образом в сохранении жизни, а иногда в одном лишь наслаждении) они стараются погубить или покорить друг друга. Таким образом, выходит, что там, где человек может отразить нападение лишь своими собственными силами, он, сажая, сея, строя или владея каким-нибудь приличным именем, может с верностью ожидать, что придут другие люди и соединенными силами отнимут его владение и лишат его не только плодов собственного труда, но также жизни или свободы. А нападающий находится в такой же опасности со стороны других.
Из-за взаимного недоверия – война. Вследствие этого взаимного недоверия нет более разумного для человека способа обеспечить свою жизнь, чем принятие предупредительных мер, т.е. силой или хитростью держать в узде всех, кого он может, до тех пор пока не убедится, что нет другой силы, достаточно внушительной, чтобы быть для него опасной. Эти меры не выходят за рамки требуемых для самосохранения и обычно считаются допустимыми. Так как среди людей имеются такие, которые ради одного наслаждения созерцать свою силу во время завоеваний ведут эти завоевания дальше, чем этого требует безопасность то и другие, которые в иных случаях были бы рады спокойно жить в обычных условиях, не были бы способны долго сохранять свое существование, если бы не увеличивали свою власть путем завоеваний и ограничились бы только обороной. Отсюда следует, что такое увеличение власти над людьми, поскольку оно необходимо для самосохранения человека, также должно быть позволено ему.
Мало того, там, где нет власти, способной держать всех в подчинении, люди не испытывают никакого удовольствия (а напротив, значительную горечь) от жизни в обществе. Ибо каждый человек добивается, чтобы его товарищ ценил его так, как он сам себя ценит, и при всяком проявлении презрения или пренебрежения, естественно, пытается, поскольку у него хватает смелости (а там, где нет общей власти, способной заставить людей жить в мире, эта смелость доходит до того, что они готовы погубить друг друга), вынудить у своих хулителей большее уважение к себе: у одних – наказанием, у других – примером.
Таким образом, мы находим в природе человека три основные причины войны: во-первых, соперничество; во-вторых, недоверие; в-третьих, жажду славы.
Первая причина заставляет людей нападать друг на друга в целях наживы, вторая – в целях собственной безопасности, а третья – из соображений чести. Люди, движимые первой причиной, употребляют насилие, чтобы сделаться хозяевами других людей, их жен, детей и скота; люди, движимые второй причиной, употребляют насилие в целях самозащиты; третья же категория людей прибегает к насилию из-за пустяков вроде слова, улыбки, из-за несогласия во мнении и других проявлений неуважения, непосредственно ли по их адресу или по адресу их родни, друзей, их народа, сословия или имени.
При отсутствии гражданского состояния всегда имеется война всех против всех. Отсюда видно, что, пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех.
Все! После этого автор считает свой тезис доказанным и больше к нему не возвращается. В этом анализе игнорируется масса факторов, все из них сразу и не перечислишь – это и асимметрия обороны и нападения, и расчет затраты-выгоды при нападении, и самодоместификация людей (если в обществе присутствуют особо агрессивные на среднем фоне индивиды, о которых упоминает Гоббс, они обычно ликвидируются совместными усилиями остальных), и просто добровольная кооперация людей без участия Левиафана. Последнее наиболее интересно, поскольку о добровольном сотрудничестве для безопасности Гоббс упоминает и в этом отрывке и на следующих страницах – но – без государства мир никак не возможен, точка! Яркий пример того, как человек видит только то, что хочет видеть.
Для книги, которая претендует на логически разработанную стройную философскую систему, «Левиафан» содержит непозволительно большое количество внутренних противоречий. Помимо упомянутого выше, автор попеременно утверждает, что подданный обязан подчиняться суверену абсолютно во всем (да-да, суверен не может совершить абсолютно ничего, что для Гоббса было бы основанием для неповиновения или свержения), то что право на защиту жизни – неотчуждаемое право человека. А что же правильно (по Гоббсу, конечно) делать человеку, которого суверен приговорил к смерти? Ответ на это – молчание. Поскольку этот вопрос очевидно заводит автора в тупик, автор вопрос игнорирует.
Что самое неожиданное для читателя – это то, что все эти рассуждения на общественные темы автору достаточно быстро наскучивают и он начинает рассуждать о гораздо более интересном для него – он начинает трактовать Библию! Серьезно, половина «Левиафана» – это авторское прочтение Святого Писания. Прочтение невыразимо оригинальное. Тут вы узнаете
Так что если вам было интересно, за что Католическая церковь запретила «Левиафана», то вовсе не за социальные построения, а вот за все эти, скажем прямо, оригинальные трактовки.
Насколько тогда такие взгляды были возмутительны, настолько же сейчас они нерелевантны. Хорошо, если один из ста человек, взявшийся сейчас читать эту книгу, дочитает её до конца. Ничего при этом не лишившись.
Книга слаба даже по стандартам того времени (например «Рассуждение о добровольном рабстве» Этьена де Ла Боэси написано куда как убедительней). В качестве единственного плюса можно упомянуть то, что Гоббс часто нащупывает уместные факты (как например то, что на международном уровне царит анархия, над государствами нет своего над-Левиафана), однако же никаких выводов из них не делает (что подавляющее большинство государств не находятся в состоянии войны друг с другом).
В целом, «Левиафан» это книга, написанная автором в результате психотравмы, нанесенной ему гражданской войной в Англии (хоть по большей части он провел это время за границей) и вся её политическая часть есть выражение этой травмы – «Наведите же хоть кто-нибудь порядок!» Пусть суверен делает что угодно, казнит кого угодно, принимает или изменяет религию по своему усмотрению, казнит невинных и виновных – лишь бы все тихо сидели и не слова сказать не смели.
По общему настрою книга сильно напоминает знакомый нам результат схожей травмы. Мы все таких видели в Интернете – постсоветский кандидат технических наук, придумавший всеобщую философскую теорию всего, с проистекающим из неё единственно верным государственным устройством. С этатизмом, нередко доходящим до фашизма – точно так же, как и построения Гоббса.
Так что если вас текст интересует не как исторический документ, то читайте лучше к.т.н. Их теории хотя бы укладываются в два-три экрана текста.
Айн Рэнд «Атлант расправил плечи»
ratt, 5 мая 2024 г. 18:46
Размышления об «Атланте»
Здесь я представлю не привычный разбор романа, а ряд мыслей о нем.
Насколько права Рэнд была в своих взглядах и насколько хорошо они соотносятся с либертарианством вообще, в статье намеренно обсуждаться не будет. Это текст о романе, а не о философии Рэнд.
1. Рэнд как анти-Толстой. Влияние русской классики на Рэнд очевидно. Это в первую очередь нетипичное для американской литературы поучение автором читателя – что в силу необычности тоже помогло популярности «Атланта». Однако из всей классики влияние Толстого в целом и «Войны и мира» в частности наиболее сильно. Прямое влияние на поверхности это, очевидно, большой объем произведения и жанр эпического романа. Однако по духу Рэнд обратна Толстому. Говоря языком соционики, равно как Толстой ненавидит Т-людей (думающих), Рэнд равно ненавидит F (чувствующих). Такого сметания в мусорку эмоциональных аргументов, как в «Атланте» вы вряд ли встретите в каком-либо произведении.
Это редкость для художественной литературы, потому что, как и от искусства вообще, во многом мы ожидаем от произведения скорее взывания к чувствам и эмоциям, а не к разуму. Для «Атланта» это абсолютно не так, что даже без обсуждения идей по сути для многих читателей является шоком.
Скорей всего, именно этим обусловлены претензии к «плохому языку». Язык «Атланта» и на треть не так плох, как можно было бы подумать, читая отзывы. Он просто рационален. Отдают ли речи героев канцеляритом? Немного. Но если часто канцелярит выдаёт неумение автора писать по-другому, то здесь мы имеем дело скорее с нежеланием. Рэнд рациональна – она хотела написать рациональную книгу о рациональных людях. Вы ведь не ожидали от таких людей, что они будут читать оду в стихах? Они этого и не делают.
2. Советское (точнее раннесоветское) влияние на Рэнд очень сильно. Конечно, «Атлант» это и манифест и женский роман – но очень во многом это и производственный роман. С характерной индустриальной романтикой и идеализацией технического прогресса. Некоторые цены из производственной жизни Реардена и Дэгни можно дословно переносить в советские производственные романы 20-30-х годов и они там будут смотреться не на своем месте разве что потому, что, скажем честно, художественный уровень этих конъюнктурных произведений заметно ниже, чем у «Атланта».
3. Когда говорят про мэрисьюшность Дэгни, критики конечно правы. Однако при этом почему-то обычно не обращают внимания на нехватку одного звена в её броне идеальности – все теоретико-философские вопросы ей всё же объясняют её мужчины.
Кстати, претензии к фанерности персонажей обоснованы гораздо меньше мэрисьюшности Дэгни. У персонажей происходит внутреннее развитие (и Дэгни и Реарден всё-таки в конце делают иной выбор, чем делали в начале), персонажи теряют иллюзии (Шерил, Реарден), переходят на сторону добра («Наш Нянь») – правда, в книге нет примеров обратного, кроме разве что доктора Стадлера, но он во-первых, никогда не был на стороне добра, а только обладал потенциалом, а во-вторых выбор им был сделан за рамками романа, ещё до начала событий. То есть эволюция персонажей вполне присутствует. Что же до характеристик многих из них (людей, из которых не то что гвозди, железнодорожные костыли можно делать) – так это сделано Рэнд целенаправленно. Тут мы опять-таки видим и советское влияние, и влияние русской классики. Очередное издание «Что делать».
4. Роман имеет любопытное свойство – многие читатели читают в нём то, чего там на самом деле не написано. Как, читая большинство негативных отзывов, можно понять идею романа? «Богатые/капиталисты молодцы, потому что заработали много денег» — примерно так. Так вот, такого тезиса в романе нет. Да воспеваются богатые и капиталисты – но не потому что у них много и прочих заводов и пароходов, нет. А потому, что они хорошо делают своё дело. Да, они получают за это материальное вознаграждение – а кто его должен получать? При этом критиками игнорируется то, что куда большее внимание в книге уделяется моральному вознаграждения – удовлетворению от сделанного хорошо дела. Это описывается подробно многократно и эмпатически. Люди делают своё дело не потому, что за это можно получить деньги (их можно получить и от государства, причем проще), а потому что это их жизнь. Они буквально живут на работе. Для них больше ничего не существует. Когда желающие «отнять и поделить» разрушают их мир – всё остальное просто ответные действия на агрессию.
Что Рэнд на самом деле говорит в книге (и что игнорируется большинством критиков, как и то, что материальные активы для героев это не цель, а средство) – это то, что хороший человек это тот, кто делает своё дело с полной отдачей и требует за это законное вознаграждение – тот и есть настоящий человек. Он не должен быть обязательно богатым и обладать сверхспособностями – об это неоднократно говорится, даже приводится пример – Эдди Виллерс. Герой Рэнд не обязательно богатый и предприимчивый капиталист, любой, кто работает в полную силу и живет на честно заработанное – герой.
5. Интересно очередное проявление единства и борьбы противоположностей, на этот раз на идеологическом уровне, но не на его поверхности, а в глубине. Что там говорит Рэнд? Что а) люди, честно делающие своё дело с полной отдачей, являются б) сверхлюдьми и владыками мира. Причём, прямо вроде это в романе не говорится, но, судя по всему, этими сверхлюдьми они рождаются, а не становятся. Что в романе точно присутствует, это классификация тех, кто не хочет жить честно заработанным, а хочет жить за чужой счет, как «недолюдей». Таким образом, сложив а) и б) мы приходим к неожиданной формуле. На эмоциональному уровне,
сталинизм + гитлеризм = рэндианство
Такая вот диалектика, которая была бы наверняка неожиданной для самой Рэнд, учитывая то, что в левой части два разных вида социализма, а в правой – его абсолютное неприятие.
6. А почему же не получилось? Непонятны претензии критиков к экономической и политической составляющей части романа – с ними как раз всё в порядке, тут даже нет никаких фантдопущений. Однако мы не скатились в полную антиутопию, и в противовес ей не возникла рэндианская утопия. Почему?
Увы, либо к счастью, рэндианских сверхлюдей в мире не нашлось. Предприниматели, даже вполне себе увлеченные своим делом, сначала игнорировали рост вмешательства государства, а потом оказалось, что они не могут и дернуться, чтобы не быть им раздавленным. Рэнд недооценила государственный аппарат подавления и переоценила идеологическую стойкость бизнеса. Оказалось, что государство интуитивно хорошо чувствует, где ещё можно общипать гуся, чтобы он не сдох. К тому же, оно – единая организация, а бизнес разрознен и по самой своей сути конкурирует внутри себя. Пока что государство откусывает от бизнеса по чуть-чуть, не давая ему полностью умереть или перестать развиваться (хотя многие отрасли таки были задавлены на корню), при этом играя кнутом («будешь ерепениться – закроем твою лавочку») и пряником (“а если будешь дружить с госаппаратом – закроем твоего конкурента”).
Бизнес оказался коллективным доктором Стадлером.
Стоит ли читать «Атланта»? Я отвечу – смотря кому. И дело вовсе не во взглядах на социализм, а в вашем ТИМе. Если вы человек чувствующий и ожидаете от литературы взывания к чувствам же, книга вам гарантировано не понравится. Если вы человек думающего типа, то при любых социально-политических взглядах вы найдете в «Атланте» тезисы для плодотворных размышлений.
Юваль Ной Харари «Хомо Деус: Краткая история завтрашнего дня»
ratt, 30 мая 2022 г. 23:30
Homo Servus
Если вам нужен короткий вердикт – книга на редкость плоха. Никакого комплексного рассмотрения будущего человечества в книге нет, выбор тем обусловлен личными пристрастиями автора, рассмотрение их тенденциозно, книга изобилует как фактическими, так и философскими ошибками. К тому же, исключительно плохи намерения автора.
Есть ли причина, по которой вы можете захотеть её прочитать? Есть – если вы хотите представить себе, какое отвратительное будущее нам навязывается.
Книга структурирована как набор глав, рассматривающих какие-то, выбранные автором, тенденции современного мира, их историю и к чему они, по мнению автора, должны привести в не столь далёком будущем. Основное, что хочет доказать автор, это то, что в результате развития науки и техники в будущем люди утратят не только многие свои права, но и даже само философское обоснование для существования этих прав. Выглядит эта идея, конечно, не очень хорошо, поэтому автор то и дело демонстративно разводит руками и говорит, что мол, ничего-то тут не поделаешь, «наука доказала», так что смиритесь, граждане.
Скорее всего, целевая аудитория книги – граждане не слишком умные, в противном случае не использовались бы такие примитивные манипуляции. Не нужно даже высшего образования, чтобы знать, что философия, как и математика, это метанаука, и наука, изучающая свойства нашего реального мира, никак не может опровергнуть философские и математические построения, поскольку они относятся ко всему, что в принципе логически возможно, и наш реальный мир – это лишь засечка на спектре всего того возможного, что метанауки рассматривают. Единственная роль науки для философии и математики – иногда подкидывать вопросы, которые по каким-то причинам оставались без внимания.
Чтобы дать вам почувствовать качество приводимых аргументов, рассмотрим здесь некоторые тезисы более подробно:
«Наука доказала» часть первая: Человек ничем принципиально не отличается от животного
Добрая половина главы «Антропоцен» почему-то состоит из веганских рассуждений. Хотя ладно, вы, как и я, знаете, почему – автор сам веган, а они не могут удержаться от попыток завлечь других в свою секту.
В целом, стратегия пропаганды «люди=животные» у автора следующая: раз у животных есть какая-то нервная и мыслительная деятельность, то людям нужно относиться к животным так же, как к другим людям.
Автор совершает ошибку, привязывая сознание к схемам работы мозга, к конкретному устройству нервной системы. Но нет, сознание – это наше субъективное ощущение от мыслительной деятельности. Именно мыслительную деятельность мы можем фиксировать объективно, через разнообразные техники сканирования мозга. У животных, конечно, есть некоторая мыслительная деятельность. Но – отсюда никак не следует, что они ощущают её образом, подобным нашему сознанию.
Рассуждая о вопросе сознания, автор задается странными вопросами – например, зачем, когда нас что-то пугает, помимо пересылки нервных импульсов мы ещё и чувствуем страх? Такие вопросы ещё раз напоминают, что автор видимо плохо понимает, о чём говорит.
Чувство страха – это наше субъективное ощущение прохождения тех самых нервных импульсов. Спрашивать «зачем оно нам?» это примерно то же что спросить «зачем мы, положив руку на грудь, чувствуем сердцебиение?» Да просто потому, что наш организм так устроен. Для автора, претендующего на то, что у него научное мировоззрение, он злоупотребляет вопросом «зачем?». С точки зрения науки, никаких «зачем?» в мироустройстве нет, есть только «почему?». В данном случае ответ – у нас есть субъективное чувство страха при прохождении определенных нервных импульсов, потому что это было полезно (или хотя бы не вредно) для выживания наших предков.
Рассуждения о страхе (и памяти) нужны автору опять же для уравнивания людей и животных. У животных же есть чувство страха, так какая между нами разница?
Он рассуждает, что беспилотный автомобиль не испытывает страха столкновения, но откуда он это знает?
Ещё лучше будет спросить, откуда он знает, что другие люди что-то испытывают? Мы можем это только предполагать, опираясь на свой опыт и то, что мы схожи с другими людьми. Но это не доказательство, субъективные ощущения потому и субъективны, что они находятся внутри субъекта и только он сам их может испытать. Так что вывод, что беспилотный автомобиль «не боится» столкновения делается только потому, что автомобиль достаточно непохож на человека. Да, у него нет наших рефлекторных реакций на страх, но его электронные импульсы вполне могут быть аналогом наших электронных импульсов в нервной системе – тех самых, субъективно ощущаемых нами как страх.
Если вы думали, что на эти грабли автор наступает случайно, то нет. Замечательное «научное доказательство» отсутствия принципиальных различий между людьми и животными автор приводит, рассуждая про исследования антидепрессантов на крысах. То, что антидепрессанты действуют на мозг крыс и людей схожим образом и то, что у людей они приводят к улучшению субъективного настроения, никак не означает, что они приводят к улучшению настроения у крыс. Мы никак не можем знать, есть ли у крыс настроение вовсе. Мы можем знать только, как крысы себя ведут.
Автор находится в плену сциентизма , где отказывается верить, что существует что-либо, кроме объективной реальности. А между тем, у реальности есть и субъективная сторона, так что то, что мы можем только предполагать наличие сознания у других людей, это не загадка. Это разгадка. Можно регистрировать внешне признаки сознания, можно даже как-то пытаться вызвать у себя ощущения схожие, как мы предполагаем, с ощущениями другого человека, но это всегда будет лишь наша субъективная симуляция. Мы не можем полностью стать другим человеком, а значит и воспроизвести в себе его внутренний мир. Здесь нет вопроса, это ответ.
Что интересно, что когда рассуждения автора начинают подходить ближе к пониманию этого факта (так например, он признает, что мы никак не можем узнать, есть ли у компьютера сознание и больно ли ему, когда он подцепит вирус, а также что сознание – это субъективное ощущение умственной деятельности), он сразу обрывает разговор.
В конечном итоге мы признаём сознание за другими людьми не столько даже потому, что они ведут себя подобным нам образом, а потому, что это облегчает взаимодействие с ними. Взаимодействие с животными иногда требует квази-признания у них сознания (любимая собака), а иногда нет (например, у вредителей).
Поскольку вопрос сознания никак не может быть установлен объективно, он решается прагматически – как это удобней в сложившейся ситуации. И как раз потому, что объективного ответа на вопрос не существует, этот способ оказывается морально верным.
Почему, в таком случае, такое количество ученых, поминаемых в книге, говорит о том, что сознание у животных есть? Вряд ли все из них настолько слабы в мышлении как автор книги, что не понимают существования объективного и субъективного. Скорее всего, они прекрасно понимают. Тогда почему же они делают такие заявления?
Выше был дан ответ. Потому что им в сложившейся ситуации это удобно. Это выгодно. Как от государств, так и от медиасферы есть запрос на создание у людей чувства вины от нормального образа жизни. Большинство людей в мире не против есть мясо – значит нужно эту традицию очернять.
Напоследок автор пускает в ход козырь. Он выдаёт свой собственное определение: «разум – это поток субъективных переживаний» и с помощью этого подложного определения, ясное дело, оказывается, что животные разумны! По крайней мере, если вы примете позицию автора, что из наблюдений над животными можно делать какие-то выводы об их внутреннем мире. А дальше всё просто – вы же не будете есть разумных существ? Шах и мат, мясоеды.
Банальное обращение к Википедии дает куда более вменяемое определение разума: «разум — философская категория, выражающая высший тип мыслительной деятельности, способность мыслить всеобще, способность анализа, абстрагирования и обобщения.» А как мы знаем из практики, в способностях к абстрагированию и анализу между животными и человеком лежит пропасть. Зря автор стал поминать разум, т.к. рассмотрение с этой стороны как раз показывает, что разница между людьми и животными есть, и не количественная, а качественная.
В завершение можно сказать, что хорошим первичным критерием для отделения разумности от неразумности является дееспособность. Никто кроме людей этот тест не проходит.
«Наука доказала» часть вторая: души нет!
«Нет ни одного научного свидетельства, что Homo Sapience наделён душой.» Это не шутка, это цитата из книги.
Для читателей, которых эта фраза не рассмешила, нужно пояснить подробней, что тут не так.
Из трех сторон реальности, а именно объективной (то, что существует независимо от моего сознания), субъективной (то, что существует исключительно в моём сознании) и трансцендентной (то, про что невозможно узнать, существует ли оно), наука работает только с первой. Это нормально, наука и создавалась исключительно как инструмент работы с объективной реальностью, она просто не предназначена для двух других.
Из-за успехов науки последних столетий и десятилетий, у группы людей (слабо пересекающейся с ученым сообществом) получил подпитку взгляд на мир, утверждающий, что трансцендентной реальности не существует. Разумеется, никак нельзя доказать неправильность этой точки зрения, равно как и её правильность. По определению трансцеденции, мы ничего не можем узнать о ней достоверно, это некоторый перпендикулярный наблюдаемому миру пласт реальности.
Так вот – можно ли считать, что всё сущее полностью познаваемо и ничего трансцендентного нет?
Конечно, можно. А можно верить, что есть. Можно не верить в трансцеденцию вовсе или верить в какой-то её вариант, на то она и трансцеденция, что является чисто вопросом веры.
А вот чего нельзя делать, так что это рассматривать трасцедентные понятия как часть объективной реальности. А душа (как и, допустим, бог) понятие трансцедентное, невозможно о ней ничего сказать, проводя наблюдения над материальным миром. Вменяемые люди никогда и не говорили, что душа материальна.
У автора в дело идут похабные рассуждения об эволюции, мол раз мы произошли в её результате, как и всё живое, то и душе появиться неоткуда.
Эти рассуждения совершенно убоги и если и могут пошатнуть чью-то веру, то только веру тех, чьи представления о ней так же убоги. К сожалению, в жизни нередко можно встретить таких необразованных людей, которые в физическом мире ищут следы доказательства существования души, бога и других высших сил. Мы имеем две стороны, обе из которых не понимают трансцендентности и спорят о том, доказывает ли их общее непонимание религии её ложность.
«Наука доказала» часть третья: без плача по экологии невозможно издать книгу
Никак не может издаваемая на Западе книга без апокалиптичных прогнозов гибели людей от «экологического коллапса». Не обошлось без этого и тут, хотя я был удивлён, что автор смог продержаться аж до двадцать девятой страницы.
Несмотря на то, что в наше время уже как-то и неудобно всерьез объяснять, почему грядущая гибель человечества от «глобальной экологической катастрофы, вызванной деятельностью человека» вряд ли состоится (все, кто был способен это понять, уже поняли, остальные не поймут), хочется указать хотя бы на вопиющие ошибки автора по вопросам экологии.
Начнём с первого и главного. Если вы где-либо читаете про «экологическое равновесие» можете смело отправлять текст в помойку. Автор просто не понимает, о чём говорит – или надеется, что не понимаете вы.
Никакого «экологического равновесия» не существует и никогда не было. Поясню. По определению равновесие бывает двух типов – статическое (ничего не меняется) и динамическое (всё меняется циклично). Но и то и другое определение просто не увязывается с понятием эволюции. Эволюция – как раз нециклическое изменение. Одни биологические виды возникают, другие исчезают. Невозможно одновременно верить в эволюцию (на которую автор регулярно ссылается) и в «экологическое равновесие». Экология – сильно неравновесная система, в противном случае жизнь, раз возникнув, так и осталась бы на уровне простейших.
Из фактических ошибок стоит упомянуть и широко растиражированное заявление, что с 1970 года популяция диких животных сократилась вдвое. Как сейчас известно (см. статью в Nature) это утверждение основано на неправильной методике подсчёта, где 3% быстро вымирающих популяций уделяется слишком большой вес. Остальные же популяции животных либо остаются стабильными, либо вовсе растут.
По словам автора, ни один биологический вид не менял всю экологию в одиночку, а вот человек меняет. Здесь хотелось бы автору напомнить, что цианобактерии (хоть это, конечно, и не один вид) преобразовали нашу Землю настолько, что влияние человека просто ничтожно на этом фоне.
«Наука доказала» часть четвертая: люди — это алгоритмы
Я разделяю ваше недоумение. Даже чисто формально люди материальны, а алгоритм нет.
Автор, будучи гуманитарием, прочитал много научно-популярной литературы, но то ли её не понял1, то ли намеренно искажает прочитанное. Второе вероятнее. В книге утверждение про алгоритмы повторяется в самых безапелляционных формах, например: «в последние несколько десятилетий биологи пришли к твёрдому заключению, что человек… – тоже алгоритм», «сейчас считается истиной в последней инстанции, что организмы – это алгоритмы, а алгоритмы могут быть представлены математическими формулами.» И только на самой-самой последней странице книги автор (то ли чтобы обезопасить себя от критики за использование очевидно неверного утверждения, то ли наоборот, для читателя в качестве закрепляющего вопроса) спрашивает «а действительно ли организмы это алгоритмы?»
1 Здесь я не могу удержаться и не привести пример, демонстрирующий потрясающую «квалифицированность» автора в научных вопросах.
Автор рассказывает про то, как в недалёком будущем хирург, находясь в Стокгольме, сможет оперировать пациента на Марсе. Автора не смущает, что время прохождения сигнала с Земли до Марса – от 5 до 20 минут, так что каждое действие, которое производит хирург, будет происходить с задержкой в лучшем случае в 10 минут. Вряд ли такого рода операция приведет хоть к каким-то приемлемым результатам.
Что побудило автора делать (многократно!) утверждение «люди — это алгоритмы» и что вообще навело на такую мысль? Начнём со второго вопроса.
Пойдём с самого низа, с атомов и частиц. Человек материален, и как любой материальный объект, он подчиняется законам физики. Всё, что мы делаем, определяется ими. Но человек состоит из огромного числа атомов, так что на него влияют уже и законы химии. И биологии. И законы социального движения влияют тоже. Определяют ли объективные закономерности действия человека? Вообще говоря, да. В XVIII-XIX в. в научных кругах было распространено мнение, что, зная с абсолютной точностью все параметры всех частиц во Вселенной, можно так же абсолютно точно предсказать будущее всех объектов во Вселенной, что подразумевает при этом, что и действия каждого человека тоже.
Так вот, основываясь на том, что человек действует каким-то образом и при этом подчиняется законам физики и биологии, автор нас подводит к выводу, что наши действия детерминированы. Мы запрограммированы и просто выполняем некую заложенную физическим миром в нас программу. «Алгоритм.»
В общем, свободы воли нет, говорит нам автор (он действительно это говорит), мы играем по заложенной программе, люди – роботы.
Понятие «алгоритм» здесь приходится очень кстати для внедрения такой картины мира, ведь “алгоритм— конечная совокупность точно заданных правил решения некоторого класса задач или набор инструкций, описывающих порядок действий исполнителя для решения определённой задачи.”
Подождите-ка. А какую задачу решает человек, он же алгоритм? Выживание? Но в мире полно самоубийц. Размножение? Опять же, много людей не заводят детей по собственной воле. Просто получение удовольствия от существования? Тоже не подходит, далеко не все люди – гедонисты.
Не получается найти никакой единой задачи для всех людей, как ни старайся. Каждый человек-алгоритм решает свою задачу? А она одна на всю жизнь или может меняться? Очевидно, может.
Как-то это всё плохо согласуется с концепцией, что свободы воли нет, а люди запрограммированы.
Ну хорошо, скажет нам автор, человек – самообучающийся алгоритм. Причём самообучающийся настолько, что он может сам менять собственные задачи… Хм, нет, не надо думать в эту сторону, это всё как-то слишком начинает напоминать свободу воли. Видимо, поэтому в книге автор и не употребляет слов типа «самообучающийся».
Давайте определимся, что для нас в практическом смысле означает «свобода воли». В конечном счёте, для того, чтобы сказать, что свобода воли у человека есть, достаточно одного – чтобы никто точно не мог сказать, как человек поступит в будущем. Чтобы лишить нас свободы воли, это знание должно быть практически идеально точным, т.к., например, живущие с нами родственники могут предсказывать наши действия очень точно – но всё-таки не идеально и мы не воспринимаем такое знание нас родственниками как отсутствие у нас свободы воли.
Пусть наши поступки определены и законами физики и нашим геномом – важно не это, а то, знает ли кто-то другой, как именно они определены. Если нет, то сам факт этой определенности не имеет значения. Фаталисты в мире существовали и тогда, когда до современных технологий оставалось ещё очень далеко, и вели себя примерно так же, как и другие люди.
Неважно, предопределено будущее или нет – важно, что его никто не знает. Всё, что может противопоставить этому автор и его единомышленники – это несколько анекдотических примеров.
Был проведён, стало быть, эксперимент, в котором людям предлагалось нажимать по желанию кнопку правой или левой рукой, так вот с помощью сканера мозга, ученые могли определить, какую кнопку нажмёт человек ещё до того, как он её нажал. А раз кто-то знает заранее, то свободы воли нет-с.
Эта неверная интерпретация эксперимента встречалась мне во многих источниках. На самом деле, результаты никак не означают, что кто-то за меня решил, какую кнопку нажать, и поставил меня перед фактом. Они значат, что на осознание своего решения мне просто нужно некоторое время, машина может это сделать чуть быстрей, вот и всё.
Ну а то, что Гугл и Фейсбук могут на основании вашей активности предсказать с некоторой степенью вероятности мои будущие действия, часто точней, чем ваши близкие? Давайте будем справедливы, вы и общаетесь с Гуглом и Фейсбуком гораздо больше и откровенней, чем с близкими. Так что ничего удивительного. Точность их предсказаний и близко не подходит к порогу, у которого можно говорить, что они знают все ваши будущие действия.
Не нужно переоценивать возможную степень предсказания наших действий, т.к. они определяются не только нашими внутренними процессами (неважно, объективными или субъективными), но и внешними. Говорить о точном предсказании наших действий на сколь-нибудь серьёзный срок – это то же самое, что говорить о точном предсказании будущего вообще. Наши действия зависят и от внешних событий. При чём не только действия, но и наши задачи и мотивации могут меняться при значительных происшествиях. Очень маловероятно, чтобы путём наблюдения за нами можно было бы узнать что-то большее, чем наши общие вкусы и предсказать что-либо, кроме сиюминутных побуждений и порывов. Что, впрочем, весьма полезно для продаж – и уже активно используется на этом фронте.
Так насколько сильно наши действия предопределены объективными законами? Что можно узнать со стороны? Не то чтобы многое. Гены, конечно, влияют на наши действия, но как выразился один из популяризаторов биологии «гены – не проект здания, а только лишь учебник архитектуры». Ни наше тело, ни тем более наши действия, не определяются генами жёстко. И то и другое плод взаимодействия генетики и внешней среды.
А что насчёт физики? Более новые научные концепции, конечно, ставят под сомнение что принципиально возможно знать одновременно все параметры, но интересно упомянуть даже не это. Допустим, вы знаете параметры всех частиц в мире с большой степенью точности. Даёт ли это вам возможность предсказать будущее и, в частности, поведение одного человека? Нет, не даёт. Многие системы, включая, как уже упоминалось, живые, являются неустойчивыми. То есть сколь угодно малые отличия в значении параметров могут приводить к сколь угодно большим отклонениям в будущей траектории. Вы можете знать параметры с большой степенью точности, но не можете знать их с бесконечной точностью. А раз этого нет, то и невозможно предсказание на любой срок, кроме минимального.
Всё, что может предложить технология в предсказании человеческой деятельности – это электронный концлагерь, в котором человек находится под наблюдением постоянно, что даёт возможность с достаточной степенью вероятности знать его действия на маленький отрезок будущего.
Зачем автор приводит все эти рассуждения о том, что люди алгоритмы, а свободы воли нет? Только затем, чтобы вы смирились с тем, что ваши действия и так известны и просчитаны и меньше сопротивлялись тотальной слежке.
Здесь стоит отметить ещё один забавный момент. В своём желании убедить читателя в его несвободе, автор начинает противоречить не только себе, но и элементарному жизненному опыту. По его мнению, единой личности у человека нет, т.к. в человеке противоборствуют разные желания и в итоге воплощается в действие какое-то из них. Личности нет, есть лишь хаос побуждений, из которых всплывает на уровень действий то одно, то другое.
В жизни, конечно, ведут себя как личности и почти всегда их действия не выглядят непредсказуемыми, но при этом отличаются от человека к человеку – что в общем очень похоже на поведение «личности», существование которой автор отрицает.
С другой стороны, у автора все психические процессы определяются объективным законами и таким образом для личности вообще не остаётся места. Неважно, что вы чувствуете себя личностью, говорит нам автор. Это всё ваши иллюзии, а на самом деле вы полностью запрограммированы объективными законами.
Разумеется, это всё пишется для подведения к тому, что вашу свободу, дорогие читатели, нужно сдать компетентным органам. Но не стоит переживать, т.к. её у вас и не было. Наука доказала.
Эти мотивации автора понятны, но не особо интересны сейчас. Сейчас мы занимаемся вопросом свободы – и тем, как автор её не понимает.
Свобода воли – это по определению то, как люди действуют. Влияют ли на действия человека объективные законы? Конечно, действия человека определяются ими полностью – или почти полностью, в зависимости от ваших религиозных воззрений.
Даёт ли это возможность иногда предсказать, как человек поступит? Конечно. Но это было возможно и раньше, в философском смысле современные научные достижения ничего здесь не добавили.
Дают ли они возможность точно предсказать, как поступит человек? Нет, не дают. А это и есть свобода воли.
Что наука не доказала – или автор не захотел услышать.
Здесь мы подошли к винегрету неверно понятых общественно-экономических концепций, которым автор кормит читателя.
Рассуждения автора в стиле очередного «конца истории» выглядят так: раньше, при либерально-гуманистической картине мира, считалось, что люди – личности, поэтому считалось, что хорошо удовлетворять их потребности и давать им возможность влиять на принятие решений (демократия), но теперь-то «наука доказала», что люди никакие не личности (см. предыдущую главу), а значит свобода так или иначе отменяется. Пройдёмьте-с в ГУЛаг.
Почему часть рассуждений после «но» неверна, мы рассмотрели ранее. Теперь остановимся подробней на непонимании автором либерализма. Автор удобно перечислил по порядку свои неправильно понятые постулаты либерализма, так что здесь можно пройтись по списку.
Итак:
1. “Человек является единым и неделимым индивидуумом”. – На самом деле, ничего про единость и неделимость либерализм не говорит. Человек – по определению личность. Это требует к нему соответствующего отношения, вне зависимости от того, как личность/человек устроены внутренне. Зачем в постулат введена неделимость – обсуждалось выше.
2. «Моё подлинное я абсолютно свободно» – никто в здравом уме не говорит, что «свобода личности» это свобода от объективных законов природы. Просто никто.
Опять же, свобода воли – это просто свойство, атрибут личности.
3. «Я знаю о своей личности нечто, что не может узнать никто другой, а значит никто другой не может решать за меня». Чувствуете, куда автор клонит? «А раз «наука доказала», что ни свободы ни личности нет, то…»
На самом деле, конечно, право решать за себя не связано с лучшим пониманием себя. Самопринадлежность – просто аксиома либерализма. Она не нуждается в выведении из каких-то фактов, это принцип. Люди имеют право действовать в соответствии с собственным пониманием и целиком пользоваться плодами удачи своих действий – или расплачиваться за их неудачу, так же целиком. Самопринадлежность – не научный факт, соответственно, никакие открытия науки не могут его изменить. Это моральный, или, если хотите, волевой принцип. Люди свободны и посторонние не имеют права решать за них.
4. Дополнительно к этим тезисам, автор ещё и делает странное заявление, что либеральный взгляд на мир предполагает рациональность человека, что автор с удовольствием опровергает примерами нерационального поведения людей. Я боюсь, что я надоедаю читателю указанием на это, но тут опять мы слышим от автора посыл «люди нерациональны, так что конечно решать за них нужно кое-кому рациональному».
Что же до самого тезиса, то он опять придуман автором. Либерализм и, в частности, либеральная экономическая теория никогда не исходила из того, что человек рационален, скорее даже наоборот. Настоящая либеральная экономика говорит, что человек своими действиями добиваться своих целей, ничего не говоря ни о целях, ни об эффективности действий. Насколько хороши как цели, так и средства, судить должен сам человек. Почему-то этого важного постулата либерализма мы не встречаем в книге.
С помощью подтасованных аксиом и набора «наука доказала», автор предвещает либерализму смерть, а нам всем, соответственно, лишение всех его достижений.
Как обычно, для большей убедительности, неправда приправляется правдой. Стоит отметить, что замечания про общий кризис демократических систем небеспочвенны. Вопрос тут в другом – либерализм тут при чём?
Во времена ранних теоретиков либерализма демократия действительно казалась либеральной идеей. Этому имелось правдоподобное обоснование, вроде как при демократии люди сами голосуют и таким образом сами решают своё будущее. Первые трещины в этих рассуждениях стали появляться во времена Великой Французской революции, когда стало понятно, что в тройке «свобода, равенство, братство» последние две категории не особо уживаются с первой. Однако эти трещинки старались не замечать, что в итоге привело к появлению в начале ХХ в. социалистических (как национал- так и интернационал-) режимов, имевших некоторую демократическую легитимизацию, но при этом абсолютно нелиберальных. Ко второй половине века стало очевидно, что демократия – безбилетник на поезде либерализма, попавший туда по ошибке.
Демократия, как и любая власть, принципиально несовместимы с либерализмом, т.к. дают возможность одним людям решать за других. Более того, у демократии по сравнению с другими формами власти, есть крайне неприятные черты, как например анонимизация власти и следующая из неё безответственность решений. Для примера, если король поднимает налоги, то всем понятно, чьё это решение, и в случае сильного несогласия с ним, король понесёт ответственность – по закону или нет. Король это знает и это знание не даёт ему принимать совсем уж вопиющие меры. При демократии такого нет, власть избрана «народом» (хотя на самом деле, какой-то, часто небольшой, его частью – никогда не всеми людьми), что превращает её просто в орудие анонимного большинства. В итоге ответственных вроде как бы и нет, но одни люди принимают решение за других. Что явно не то, что подразумевает либерализм. Проблемы концепции демократии требуют отдельного серьёзного обсуждения, здесь же эти тезисы приведены просто для пояснения того, что кризис демократии никак не влияет на концепцию либерализма, более того, он скорее играет в её пользу, высвечивая проблемы нелиберального устройства общества.
Отдельно стоит рассказать про уровень понимания автором экономики. Итак, почему люди прошлого жили беднее, чем нынешние? Объяснение гениально: «раньше не было роста, потому что не было кредита, а кредита не было, потому что не было роста». А виновата в этом всём… священные книги! Дескать, не велено было искать новые знания, что, как сейчас модно говорить, делало экономику неинновационной.
Эти рассуждения, мягко говоря, наивны. Проблема роста-инвестиций является чисто математической и не упирается в психологию. Древнему человеку элементарно было негде взять достаточного количества ресурсов для того, чтобы инвестировать в расширение и улучшение производства. Это не вопрос того, что в кредит не давали, потому что не было видно заметного роста, как это пытается показать автор. Инвестиций не было элементарно потому, что почти нечего было инвестировать. Превышение производства над потреблением (минимально необходимым для выживания людей) было крайне малым. Любой значительный кредит вызвал бы гибель большого количества людей от голода и в целом спад, а не рост, экономики. Понадобились сотни лет сбережения и концентрации капитала, чтобы его инвестирование постепенно увеличило темпы роста экономики до приличных размеров.
Ну а священные книги никак не виноваты в нежелании людей инвестировать. Они просто отражали общий консервативный настрой людей, который был важен для их выживания. Хоть в древности, хоть сейчас инновационная деятельность рискована и большая часть проектов проваливается. Сейчас у нас значительно больше ресурсов, чем необходимо для выживания, поэтому мы можем рисковать излишками. Древние люди таких излишков не имели и любые инвестиции в новые проекты почти наверняка стоили бы им жизни. Отсюда консервативная приверженность людей прошлого старым проверенным методам хозяйственной деятельности.
После того, как автор в своём понимании разгромил либерализм, он полирует ум читателя банальным социализмом, у которого постепенно начинает проявляться какой-то нехороший знакомый привкус.
Начинается всё «Карлом Марксом с его блестящими экономическими прозрениями», к ним добавляются набившие оскомину байки про то, что «бедные беднеют» (это не так, благосостояние бедных растёт) и про «8 человек, владеющих большей частью богатства мира» (этот известный псевдорезультат получен с помощью абсурдного метода подсчёта, по которому африканец, живущий на два доллара в день, обладает большим богатством, чем врач-интерн в США (который с большой вероятностью скоро станет миллионером, как многие американские врачи), потому что у американца есть долги в виде кредита на учёбу, а у африканца нет) и луддизм в стиле «из-за роботов люди утратят экономическую ценность». Позвольте, но автоматизация по определению проводится для высвобождения людей от неприятной им деятельности, так что она благо. А люди хотят чем-то заниматься. В итоге высвобождение людей просто приводит к возникновению новой индустрии. Что автор вроде как понимает, но говорит, что это не экономический закон (хотя это как раз он). И у этого закона есть любопытная деталь: новые виды деятельности кажутся «несерьёзными». Вот раньше-то люди работали на заводе, гайки точили, а вы, молодёжь, чем занимаетесь – в игры играете? Подразумевается, что новые виды деятельности это «ненастоящая работа» – что доходы от этих новых видов деятельности с легкостью опровергают. Если говорить упрощённо, то научно-технический прогресс делает удовлетворение абсолютных потребностей людей всё проще. Более того, стоимость каждой конкретной услуги становится всё более низкой по мере развития2.
2Я знаю, что вы можете привести массу вещей, которые дорожают. Каким образом это вызывается государственным регулированием, а не рынком, мы обсудим в других публикациях.
Тут карты автора вскрываются. Люди, играющие в игры, оказывается «бесполезные». Мне как-то неприятно, что кто-то со своей субъективной точки зрения делит людей на «полезных» и «бесполезных». Но это я, я либерал, а либерализм, как объяснил нам автор, устарел.
Автор демонизирует рынок, говоря, что он плох, т.к. служит «своим интересам», что должно хорошо ложиться на размягченное социалистической риторикой сознание, но вообще-то является абсурдным утверждением: у рынка никаких собственных интересов нет, это просто совокупность интересов людей. В отличие от систем, основанных на силовом принуждении (в т.ч. государств), рынок основан на добровольных транзакциях. Удовлетворяя потребности людей, рынок (какой ужас!) даёт возможность властям бездействовать, а это, по мнению автора, нехорошо. В то время как это крайне хорошо, поскольку власти можно просто распустить. И да, этим решится так волнующая автора проблема, что дескать элиты смогут решить, что незачем заботиться о бедных. Решать за других могут не какие-то абстрактные “элиты”, а властные элиты, а саму власть по мере развития можно будет прекрасно упразднить. А вопрос доступа к, скажем, здравоохранению решается не милостивым повелением властей, а постоянным удешевлением услуг.
Так к чему же автор ведёт? Если опустить муть про «датаизм» – новую религию, она же научная догма (не смейтесь, сейчас будет не до смеха), то всё очень просто: людям придётся смириться с цифровым концлагерем. Все люди будут под постоянным наблюдением, «система» будет за них решать. Милые цитатки: «Система будет везде, она будет контролировать абсолютно всё», «Это означает вообще ВСЁ – и наши тела, и машины на улице, и холодильники на кухне, и кур в курятнике и деревья в лесу»), личности растворятся, однако, как упоминается в другом месте, есть шанс что «при этом останутся те, кого нельзя будет ни заменить, ни расшифровать, но они образуют малочисленную привилегированную элиту усовершенствованных людей. Эти сверхчеловеки будут обладать неслыханными способностями и беспрецедентным креативным потенциалом, что позволит им по-прежнему принимать многие из самых важных для всего мира решений. Они будут предоставлять системе важнейшие услуги, в то время как система не сможет ни понимать их, ни управлять ими».
Вот такое вот очаровательное будущее подготовил нам Ю.Н. Харари. От него можно было бы отмахнуться, как от просто частного мнения, но его дружба с Клаусом Швабом, бессменным президентом Всемирного экономического форума в Давосе, как и близкое пересечение их «мнений», заставляет отнестись к этому сценарию будущемего гораздо серьёзней.
Я надеюсь, что все усилия по слому свободы воли потерпят поражение и мы останемся личностями, сколько бы наук не доказывало, что нас нет.