Пищеблок — это то некрасивое здание на окраине пионерлагеря с «тусклой лампочкой над служебным входом, в свете которой судомойка баба Нюра кормит объедками лохматого пса», т.е. все почти что так, как пел некто Летов (тот, который Игорь Федорович по паспорту) в своей небезызвестной аутентичной песне про товарища Ким Ир Сена.

Тот, кто пишет о вторичности романа, де «да я такое уже читал вот здесь и вот здесь», не увидел в романе главного: под соусом легкомысленного адалт-чтива на примере пионерского лагеря подается модель пищевой цепочки советского коллективизма. Возможно для кого-то слишком прямо и бесхитростно, но тем не менее.

Вот вам элита 80х — всесоюзные пенсионеры, вечные как революция, вот вам мейнстрим 80x — идеологически правильные и не очень пионеры — истинные хозяева лагеря, вот вам кружки — как пример широты выбора для самореализации в системе, вот диапазон свободомыслия: от тараканов в голове Анастасийки Сергушиной до танца обезьянок. А вот все остальные, пытающиеся во всем этом как-то тупо выгрести.

В романе два главных героя: филолог Игорь — критический ум автора, и пионер Валерка — чистая душа конца 70x, когда общество еще грезило полетами в космос и городами на Марсе, со всеми ее гуманистическими девиациями, дитя поколения, еще верившего в то, что твой личный поступок — это единственно возможный способ сделать неправильное — правильным.

Начало 80-х — апофигей стагнации «коммунистических» идей с их дальнейшим вырождением. Здесь стоит вспомнить, что уже через 10 лет после олимпиады придут т.н. «святые девяностые» с совсем другими идеями и пищевыми цепочками. И пищеблок уже будет, видимо, не на краю пионер-лагеря, а в престижном бизнес-центре из стекла и стали.

В связи с этим меня лично беспокоит единственный вопрос: такие пертурбации — это результат взросления юного главного героя, либо, что более вероятно, следствие его скоропостижной мистической кончины? Непонятно.

В общем, как справедливо пишут в интернетах: настоящая литература и автор продуманный.

ЗЫ: Все-таки роман называется «Пищеблок», а не «Прыщеблок». Поэтому незамысловатые пионерские шутки здесь скорее не ради самой шутки, но ради передачи духа времени. Такие дела.

Этот цикл напоминает мне м/ф «Малыш и Карлсон», если точнее, то «Карлсон и Малыш». Не по сюжету, естественно, но по сути.

Линия Карлсона мне показалась менее интересной. Этакий супермен, в полном расцвете сил, который исследует свои возможности на предмет чего он не может. А поскольку может он все: быть деревом, быть деющим демиургом, быть безвольным мешком картошки на улетающем космолете, даже быть негром, невидимым для спец.техники. То в конце-концов становится скучно, потому как сквозь повествование понятно — этот сможет.

Линия Малыша более интересная. Если бы не линия Карлсона, могла бы быть еще интереснее. Но как есть.

Видимо этот цикл изначально задумывался, чтобы на примере отдельно взятого мира решить вопрос о том, кто такие боги и какое они имеют право. Тут и новые боги, и старые боги. И «война богов». И вертикаль богов на секретном острове. Но что-то как-то эта тема замята в левелапе экпириенса, крошилове и переселении народов. Разочарован.

Зато у Малыша есть <s>«собака»</s>, т.е. собственная обетованная Палестина, а Карлсон — «он улетел, но обещал вернуться».

Скучная книга. Сплав жанров «короче, все умерли» и «убийца — садовник».

ГГ скачет из койки в подворотню и меняет партнеров, которые умирают раньше, чем успевают раскрыться перед читателем. Вроде как, по разумению автора, от этого должно появиться чувство «правды жызни», а на деле — ощущается только вкус картона (как в чае из чайных пакетиков, кхекхе)

Если сравнивать с более успешными произведениями автора, то, например, Лед из цикла Приграничье мотивирован сверхидей остаться самим собой несмотря ни на что, а Ренегат в этом смысле просто интриган и осколок человека на службе у, без какой-либо серьезной своей игры.

Поэтому, когда в конце книги неведомые силы утягивают ГГ в «to be coninued», дальнейшая судьба Ренегата совсем не так интересна, как вопрос, соберешься ли ты с силами когда-нибудь дочитать этот цикл до конца.