Герои-симпатичные фашисты! Усталые, отчаявшиеся, умирающие. Все как я люблю.

Написано, пусть и с оверпафосом (но как про Сталинград-то без оверпафоса?) и уж слишком с придыханием и тоской по «Заводному апельсину», но прям глобально хорошо и с музыкой.

Вообще люблю про немцев, да. Помню, читала мемуары немецкого снайпера во вторую мировую на восточном фронте, вот там было все явно сделано по высшему разряду, с литературной обработкой, прямо как у нас про Зою Космодемьянскую. Увы, прекраснейшие наши книги с уклоном в производство(про тех же героев-чернобыльцев) зачастую выпускались as is, что привело к тому, что несмотря на овердофига полезной инфы, читать их для удовольствия невозможно от слова совсем.

А тут, да, мощно задвинул автор, внушает. (причем кулек, как уже было сказано, патриот... пацифист... тьфу, пофигист же! поэтому факт «как написано» и «чего б пожрать» кулька волнуют куда больше, чем какие-то там скрепы, девятое мая и прочие ненужные нормальному читателю для нормального функционирования желудка вещи)

«Гюнтер сбежал из дома, испугался, что убьет мать и брата.»

Во! Кулек сам маньяк в зародыше, очень близка мне эта эмоция.

Читаю и восхищаюсь.

«Настоящий боец Рейха, бесстрашный и тупой, как рельса.»

(кулек прикинул описание на себя, вскинул котомку на плечо («Дон ли, Волга ли течет») и пошел записываться в ближайший Рейх. хотя трусоват кулек, конешн, и руки кривые)

Вы, автор, конечно, имеете скилл самолюбования на уровне как минимум тридцати кульков, и это достойно всяческого этого самого, но ваши пафосные лесенки и мысли из серии «вот так будет красиво» мешают тексту свободно течь: когда иваны пошли с гранатами брать Грозный силами одного парашютно-десантного полка, кулек уже начал путаться в тексте, словно спьяну в чужих штанах. Поэзия поэзией, но о прозе-то тож не забывайте.

Ведь хорошо ж — и река хороша весьма, и слова льются правильно, но шоб нормально МОЖНО БЫЛО ЧИТАТЬ, как ту же самую Космодемьянскую — неа. Хочет автор, чтобы все было по-егонному, и все любили его стиль до кончиков ногтей.

Автор, у вас же эмпатии полные штаны и еще пятилитровая канистра, шо ж вы читателя не жалеете! Вон посмотрите тупой, как Вольхины вампиры, рассказ про таких же вампиров, провалы в логике и зарисовка вместо истории — но он сделан для живых людей, которые его будут читать. Которые откроют рассказ, прочитают до конца, и им будет НОРМАЛЬНО ЕГО ЧИТАТЬ. Я уж молчу про рассказы, где вообще можно рассказ не только читать, но и советовать соседям.

А у вас тут артхаус. Ну и сидите со своими тиражами в три тыщи экземпляров, обгорелой тетрадкой и сушеной розой. И дикой, совершенно дикой фрагментарностью, которая с упрямой немецкой дотошностью каждые семь секунд выбивает читателя из текста.

Ну, с другой стороны, чо тут сделаешь. вот такой вот автор. вот так вот пишет. вот так вот его прет. А так — честно, особо сказать нечего, пойду дальше, мне еще сегодня в рейх записываться.

Но вот чо хочу сказать. Человеческое, слишком человеческое тут и в любой ситуации — спрашивать «почему?» У неба, у бога, у генерала Паулюса, у умирающего Ивана, друг у друга. У кулька, если он будет проходить мимо и загадочно молчать. А у вас тут никто этим вопросом даже близко не задумывается. Куда важнее и ближе им — момент, как они будут срать. Момент важный, не спорю, но. Но за что? За что немцам такая жопа с жаждой, и чойта эти советские (которых, если мы вспомним звериный оскал советских деревень, да и в городах особо гуманизьмом не пахло, тоже в рай живьем брать рано, не Настасья из Настасьино, поди) получили себе все спецуслуги? Это незримая игра с теми читателями, что прочитали Тайный Источник? Да не, вроде по отзывам не видно, чтобы произведение было насмерть сцеплено с чем-то еще, разве что название — трибьют. Тогда что это? Обычно каждое проклятие имеет какой-то да смысл, какую-то да природу. Сказать, что немцев за их вероломное нападение вечной жаждой прокляла сама русская земля — это настолько, ммм, невыигрышно в плане семантики, этики и элементарной эмпатии, что мне аж от одной мысли не очень хорошо становится. Тогда что?

В общем, походил кулек вокруг рассказа, покидал мыслей под яблоню, и пошел себе куда-нибудь еще. Как обычно, негромко вздыхая: я таки артхаус, конешн, уважаю, но еще больше я уважаю артхаус, близкий простому человеческому сердцу. Артхаус, который становится классикой и мигает радостной зеленой лампочкой «я понял, холмс, я понял!» в массовом сознании.

А массовое сознание — штука важная и нужная.

Но рассказ несомненно гениальный, за что снимаю шапку с ближайшего (близлежащего) фрица.

Очень хороший рассказ, который грех не откомментировать. То есть есть еще хорошие рассказы, ясен пень, а есть в этом туре и такие рассказы, что кулек прямо вот не шучу, взял и сохранил на память, чтобы перечитывать и через десять, и через пятнадцать лет. Но это лирика. А тут прям на рассказе написано красивым се... серьёзным голосом, что он хочет, чтобы его откомментировал кулек, поэтому именно этим кулек и займется. Да. Вот если на вашем рассказе тоже будет это написано, то кулек придет и к вам.

А написать такое на рассказе достаточно просто. Всего лишь нужна героиня, похожая на кулька. Или даже не обязательно на кулька — просто живая несчастная девчонка. Несчастная. Это важно. Почему? Потому что про счастливых читать, конечно, приятно — ведь когда суровый демон или, скажем, Светлый Лорд встает на колено и предлагает избраннице колечко, или адмирал Акбар ставит её во главе великолепного крейсера, все тут же рыдают и бегут кидать денежку автору на крейсер... тьфу, на яндекс. Но чтобы в двадцатой главе порадоваться за девочку, нужны еще девятнадцать глав, где она, су... сурово страдает. Обязательно. Потому что это ДРАМА И КОНФЛИКТ.

Ну что я вам прописные истины рассказываю. Нет, все-таки повторю: живая несчастная девчонка — это успех любой истории. Потому что девочки увидят в ней себя, а мальчишки увидят кого-то, кого можно согреть и защитить. Посочувствовать. Побыть старшим братом, пусть только в собственной голове.

Естественно, для этого рассказ должен быть написан русским языком межнационального общения, и написан руками. Давайте проверим, ТАК ЛИ ЭТО, а то тут вот старшие товарищи дают советы, чтобы, значит, не канцеляритом, и чтобы, пролетая мимо гнезда кукушки, с головы не сваливался «Сникерс». Сваливается ли тут «Баунти» с ушей читателя вместе с лапшой?

Нет, не сваливается. Автор очень правильно (как когда-то Лукьяненко в «Лабиринте отражений», первом по-настоящему современном фантастическом романе, который я в жизни прочитала) взял настоящее время, и это сразу повышает динамику текста: действие, чтоб ему хорошо было, совершается ЗДЕСЯ И СЕЙЧАСА. Даже Джа-Джа Бинкс одобрил бы.

Ясен пень, нет в мире совершенства, поэтому время не выдержано: оно, зараза, скачет и норовит в прошедшее прыг и еще скок. Это все совершенно нормально, у меня вот в романе, который я редактирую, абсолютно то же самое, потому что тяжело — хочется в настоящем, а надо в прошлое. Хочется в прошлом — а надо настоящее. Это лечится только редактурой через месяц после написания, когда глаз хоть немного размыливается. Иначе никак. (но это обязательно перед публикацией надо сделать).

Давайте я скажу важную вещь про Европу и «Прометея» всё-таки, пока не забыла. Враги сожгли родную хату. Да. Проклятые враги лишили героя всего, он был вынужден сотрудничать с ними (с проклятыми врагами), и они в общем-то действительно довольно проклятые, и им за проклятость было бы неплохо отомстить. И еще проклясть. Это тоже да. Я вот если бы кто-нибудь взял и меня убил, мстила бы страшно. Ну, или вот зашел в наш литературный чятик и тоже всех убил. Ну, или я не знаю, я плохо в абстрактных материях разбираюсь, но понятное дело, я вижу, что война — это и месть тоже, и я сочувствую героям. Я понимаю, что движет отцом девочки. Я вообще понимающий кулек.

Но я вот как-то все-таки еще и массовый читатель, который бомбардировки Дрездена и прочую 9/11 не очень одобряет, и скорее на стороне жертв, чем на стороне парней, которые это сделали. Даже если они прекрасные отцы. Ребят, давайте будем откровенны: да, потрясающие злодеи вроде профессора Квиррелла работают, да, Че Гевара — наше все, но если ты взял и в своем талантливом тексте хладнокровно устроил бойню невинных — скорее всего, тебе прилетит. Даже если это не чисто поржать, а показать, что это проклятая месть проклятым врагам за дело. Проклятое.

Есть Причины. Например, как в «Тройном контакте», когда надо взорвать звездную систему, чтобы спасти человечество. В Америке, например, оправдывают ядреную бомбу (две) тем, что иначе бы погиб целый миллион целых людей вместо ста тыщ. И тут как-то правда задумываешься и начинаешь — ну, не кивать, но хотя бы понимать, что ПРИЧИНА БЫЛА.

А тут нифига! Тут теряется ВСЯЧЕРТПОДЕРИСИМПАТИЯ! Да, это символично — тот самый корабль, что получил те самые повреждения в исторической битве при Ганимеде, где погибла несчастная мать героини. Отец героини вроде как отомстил. Да, пожалуй, где-то это красиво.

Но я не зря рассусоливаю тут на пять абзацев. Я хочу твердо и по-кульковски сказать: нельзя просто взять и убить живых невинных людей в таком количестве ради даже самой красивой и символичной мести, если вы хотите сохранить живого невинного читателя. Даже виновного читателя. Уйдет, и не удержите. Нельзя так делать.

Вот вы представьте: есть у вас друг Денис. Хороший парень, жена, дочка, пишет рассказы, ходит на конкурсы, вот даже рецки пишет вам. И вот едет он в отпуск, скажем, в Польшу, пьёт пиво, гуляет с друзьями, с семьей — а ему обломки лайнера на голову и радиоактивный дождь на дочку. И никаких рецок он больше не напишет. За что? Зачем? Какая высшая цель? Ну нельзя ж главного условно-положительного героя выставлять террористом И идиотом. Он же мало того, что теряет симпатии читателя (ибо чо мы, мужику, который взорвал ВТЦ, будем симпатизировать?), он еще и в своем мире теряет симпатии населения Земли, которые, на минуточку, важны для его дела.

(Вот будет весело, если кулек все понял НЕПРАВИЛЬНО, и «Прометея» на Польшу обрушил вовсе НЕ ПАПА. Упс, неудобно получилось).

Это было про недостатки рассказа, и, да, это было слишком кулечно и слишком подробно. Извиняться не буду. Но серьезно, мне тут недавно сказали главную цыганскую тайну: герои должны быть симпатичными. Я умею писать интересно, но не умею симпатичных героев. Автор этого рассказа умеет писать интересно И умеет симпатичных героев, просто его герои делают совершенно ненужную вещь («Прометей»), которая лишает их симпатии читателя. Убери эту ненужную вещь — останется и интересно, и симпатичные герои. (Обычно с такими вещами перед отправкой на конкурс справляется бета-ридер).

Этот рассказ в меня очень попал, потому что я сама уже третий роман пишу об отце (с которым после взрыва тоже произошло много интересного) и дочери, которые оказались на проигравшей стороне и мечтают отомстить — но они используют для этого мирные методы. Вот и в этом рассказе, когда в финале девочка улетает на Марс, чтобы стать сильнее и умнее и понять, что делать дальше — летит, отказываясь от воинственного пути матери, — это очень классная придумка же, это как раз про меня, про героев, о которых я хочу рассказать, про героев, про которых я хочу прочитать. Потому что они андердоги, потому что сочувствуешь проигравшим, и если эти проигравшие не роняют «Прометеев» на всякие Нидерланды, это очень даже интересные проигравшие. Зуб даю. Чей-нибудь.

Что тут еще сказать хорошего? Начало. БОЛЬШИЕ БУКВЫ. Господи, как я люблю большие буквы. Когда орут, когда прожекторы, когда опасность и все летает и взрывается — зовите кулька, не прогадаете. Может, и роман ваш купит.

Чо про курсив. Да, курсив мешает. Да, заставляет морщиться. Нет, это не критично, но я бы советовала таки обходиться нормальным шрифтом. Читатель не тупой, он все нормально поймет и нормально прочитает. А всякие разные живые классики, не обязательно которые Стругацкие, а которые просто книжки в магазинах, они так не делают. И это важно. Реально важно: если живые печатающиеся писатели так не делают, это повод задуматься. (Чорт, я начинаю читать поучения. Простите, у меня бывает).

Секс очень хорошо сделан — намеками, набросками, кинематографичной картинкой, плюс он добавляет к — и раскрывае образ героини. Это я крайне одобряю. Впрочем, я вообще считаю, что секс — это хорошо, и хорошая любовная линия и эротическая сцена (если она имеет смысл сюжетно и добавляет к этим самым образам и конфликтам) только улучшает рассказ. Ну, гм, естественно, все зависит от вкусов автора — где-то Вита Ностра и белые трусы и вырвало золотыми монетами, а где-то дона Окана и гнилой запах из декольте.

Оценку ставить не буду, потому что ну нафига? В топ поставила, десятку рядом с товарищами Стругацкими давать неудобно, съедят, восьмерку-девятку ну возьмите виртуально, если нужна. Так что ненене, без оценок, пойду-ка я от греха подальше.

Или еще про рассказ поговорить? Ну давайте.

Что мне еще очень тут нравится, так это динамика. Я за такую динамику бы отдала душу с концами (не свою, свою жалко), потому что каждая сцена интересна, каждая продвигает дальше сюжет и добавляет черточек к героине, и каждая сцена очень кинематографична. Это вообще очень удачная работа, и если бы не чертов «Прометей», я бы вот прям вообще была в восхищении. (И, да, «Прометей» реально чертов. Ну вот в Вавилоне-5 люди страдали на Марсе и хотели независимости, и да, Пси-Корпус и военные подавляли их очень-очень жестко, особенно когда наступило время Кларка. Но разве они взрывали Лондон какой-нибудь? Да ни разу. Потому что общечеловеческая мораль и финики. Нельзя забывать о финиках).

Хорошей смерти, братья — тоже очень классный лозунг. Вообще тут, кажется, еще должна быть тема конкурса, но я уверена, ее за меня найдут старшие товарищи.

Вот «Воу полехчи» (ну просто Воу, ок) — это ниоч, потому что отсылает нас вот сюда и еще в ВК и Телеграм и Твиттер, а там в рассказе блох в свитере нет, я бы нашла. Так что Воу лучше не надо.

Противостояние между Деушем (мощный террорист такой, прям брутальный, ну, и да, экспроприирует у экспроприаторов, Маркса с Кафкой читал) и более мягким Лео (у которого, по ходу, даже немного есть МОЗГИ), кулек заценил. Ну, и двойственность героини «взорвем папеньку/мой папа — герой» хороша. И мне нравится, что автор, чтобы показать преображение героини от «мочи козлов» к «ох елки чо ж я делаю-та» использует образ Роджера Янга. Обычного живого человека, который жил, любил, а потом его убили. Она и убила-с. И это ее очень сильно ломает и меняет.

Но блин «Прометей». Ведь что происходит в рассказе? Есть Анна Фара, которая дерется до конца, которая погибает, и которая практически перумовская Далька с алой лентой. И Никки изначально делает выбор «за маму, за папу», то есть только «за маму» — и отнюдь не ложку кашки. Никки сражается и убивает и готова и убить, и погибнуть за свою правду.

А потом она вроде как становится... умнее? мягче? ближе к стороне ДОБРА И СВЕТА? ...

... вроде бы да.

А вроде бы — она переходит на сторону доброго папы, который только что, простите, немножко устроил Европе пару десятков Чернобылей.

А вроде бы — она бросает Лео и других своих однопол... однотерр... в общем, друзей и союзников на нищету и смерть, а сама улетает в богатство и безопасность. И еще желает им хорошей смерти, что звучит НЕСКОЛЬКО по-издевательски. Гм.

И вот это не та двойственность, которую я бы назвала архиудачной. Я бы тут подумала. Я бы тут сильно подумала, есть ли возможность 1) дать сильный намек, что девочка вернется к друзьям, не бросит друзей, что она вытащит их в новую жизнь, что они прекратят бездумно бросаться на штыки, 2) убрать чортов Прометей нафиг и дать вводную, что отец пытается драться за независимость изо всех сил, и не брезгует при этом ничем, но вот миллионы невинных как-то ВНЕЗАПНО решает не убивать. Внезапно.

Но опять же, это только мое мнение. Моя мораль вообще крайне гибкая штука — если я вижу веселого робота Бендера с надписью на футболке «Убить всех человеков!» — я вполне могу поиграть и в эту игру. Но тут текст серьёзен и «не убий» таки торчит красной тряпкой из пары утюгов, поэтому рассказ начинает сам себе НЕМНОГО противоречить.

Чорт, кажется, весь этот отзыв можно зачеркнуть и написать сверху «братва, не стреляйте друг в друга!» (рвет на груди футболку) Ну вот так получилось.

Ладно, пойду теперь уже точно, а то понаписала тут графомани. Отличный рассказ, очень люблю, когда и динамика, и героиня живая, и папа вот такой папа. Удачи автору.

Аелита 13 — один из тех сборников, что интересно читать. Его можно взять с собой в электричку или в самолет и не заметить, как пролетит время, а можно читать по рассказу за вечер, растягивая удовольствие, но в каждом случае читатель не остается внакладе, получая что-то новое и интересное.

Например, приключения. Обычный поход за грибами, который оборачивается путешествием в параллельный мир, и простенькая вроде бы история о коте, которая оказывается очень теплой и душевной. Легко представить себе кота, который скучает без хозяина и оглашает окрестности ревом и мявом, когда тот исчезает, правда? И еще легче представить себя на месте самого хозяина — и с облегчением выдохнуть, когда кот на поводке сопровождает тебя в лес и даже приносит грибы.

Стандартная вроде бы история о девушках, которые поменялись телами — но это только завязка, и вот уже жертва берет судьбу в свои руки и, казалось бы, побеждает ту, что украла у нее тело, но и тут не все так просто, и чтобы восстановить баланс, просто победить недостаточно: нужно еще уметь отдавать.

Вообще сборник во многом о восстановлении баланса: чаще всего, конечно, это инь и ян, рассказы о любви, но тут есть и политические разборки(даже если город, в котором происходят разборки, умещается в обычной квартире), и дерзкое журналистское расследование, что никогда не может быть опубликовано, и мир, в котором одинокая девушка-блоггер пишет о феноменах, которые ее второе «я» тем временем стирает из реальности. И, конечно. вечный выбор, кому жить и кому умереть — тут он представлен как минимум двумя неплохими рассказами.

Некоторые рассказы, быть может, смотрятся в сборнике несколько инородно, напоминая о проектах вроде Семьи.NET — фаст-фэмили, дети напрокат — и тут же уходят в хоррор-тематику(не будем углубляться в детали, но в одном рассказе столько физиологических деталей, что читать его было действительно трудно — автор, конечно, молодец, но такому явному хоррору место все-таки скорее в ССК). Но в остальном сборник выглядит цельным — иногда переход от истории к истории происходит настолько плавным, что кажется, что рассказы писал один человек.

Аэлита — это и сказочный сборник тоже. Здесь есть и история дерзкой и коварной табуретки, распихавшей по щелям золотые монеты и отправившейся на поиски приключений, и сказка старого пианино(которая, кстати, так и называется), и подлинная и настоящая история Бабы Яги, и просто добрые и смешные истории о наших питомцах, от анимика Птицо до хомяка Григория.

Вообще сборник очень добрый. И очень читабельный. Я рекомендую.

Когда у меня в руках оказалась эта толстенная книжища с интригующим @Элита, я сразу заинтересовалась. Например, названием. Элита ли вы, как бы гордо спрашивает книжка? Или элитка? или полуэлита, шоколад наполовину темный, наполовину из неизвестно чего, зато с изюмом и финиками? А с другой стороны, это, конечно, не призыв читателю задуматься о своем месте в объективной реальности (хотя никогда жеж не поздно), а родной и знакомый призыв любого автора к своему читателю: ну прочитай же меня, прочитай! Я так раскрыл душу, мое сердце болело здесь, я выплеснул всего себя, скажи же, что это было не зря! Что тебе понравилось!

Понравилось. Хотя невычитка тут, увы, приложила свою темную руку — прекрасный рассказ «Десять танков», к примеру, особенно страдает от грубых опечатков. Дедлайны дедлайнами, но мы, читатели, перечитывать ведь будем, с горкой фиников под правой рукой и чашкой чая с лимоном под левой! А нам тут запятых недокладывают. Непорядок!

А вот по содержанию — особенно, надо признать, по прекрасной первой части, доставившей мне особое удовольствие (и легкий недосып от чтения в три часа ночи) хочется сказать много кулечного и хорошего.

Здесь есть и потрясающие истории любви, закрученные вихрем хорошего сюжета, дающие легкую, перечно-горькую надежду, и одновременно разрушающие мечты, как в «Ловце снов». И мир-антиутопия, где по сюжету (прекраснейшего «Железа», конечно же) можно пройтись, только цепляясь за руку героя — невозможно живого и уязвимого. И, как в моем любимом рассказе, «Ступая по прочному льду», планета страха и серости и смерти, где каждый вдруг оказывается личностью, и на мир спускается покой. Благодать. Все-таки «время кормить птиц» — моя любимая фраза здесь. И забавная, чем-то напоминающая «Иронию судьбы» история про Гарри и Надю и новые тела, и...

... и «АВТОНОМНЫЙ РЕЖИМ», на середине которого я перестала читать текст недели на три, потому что такого душевного потрясения я не испытывала давно. Рассказ кончается логично и просто, и мир за окном мало отличается от обычного рождественского апокалипсиса, но эти ночи стоит прожить вместе с героиней.

«Не в ответе за тех» прямее и суше, поскольку мальчик-подкидыш, в отличие от эмоционального и яркого героя «Вишневого кота», слишком мало знает о себе и человеческих эмоциях, но рассказ все равно запоминается, а отъезд сестры героя в «Вишневом коте» так же ярок, как прощание с героями межзвездной экспедиции в «Пандеме». «... Падение» — очень дяченковский рассказ, тоже с открытым финалом,и читатель тоже замирает с недоеденным фиником во рту: кем они будут, герои — будущими менеджерами и дизайнерами, или... или... или?

Меня очень впечатлила идея насильственного спасения в «ЧУР!» — вот это было выписано отлично. «Бинокль» вышел отличный такой грустный, ведь у всех, наверное, были истории о первой любви, которая так быстро или не вовремя закончилась. И завершающий в этой части рассказ, «Гул затих», пожалуй, вышел одним из самых интересных — ведь тут и любовь, и прекрасное фантдопущение, и любимое дело соединены воедино.

Про «Общую жизнь» я уже писала, так что просто похвалю ее еще раз — прекрасное украшение и жемчужина сборника, и здоровенный, чего уж там, фрагмент реальной жизни.

Очень чистый и красивый рассказ в тон, «Искупление» — здесь нет огромного детального мира, нет ничего, кроме самой истории героя, его жертв, и зла, которое он вольно или невольно принес в мир. И — освобождения. Был он хорошим человеком, как очень деликатно подсказывает рассказ, а больше я ничего не скажу.

В «Воде живой и мертвой» мне очень понравилась завязка сюжета, библиотека, карта, легенда, монстры, желающие стать людьми, человек-проводник — пальчики оближешь.

Как ни странно, «Фальшивые елочные игрушки» с первого раза мне не приглянулись — я большая поклонница хэппи-эндов. Но когда я прочитала их здесь. в сборнике, я поняла, что именно так все и должно было произойти.

Десять танков — прекрасный мужественный рассказ с живым и нелепым и самым храбрым из героев. Ужасно, что столько ляпов в тексте, но что делать. «Искра» рисует нам красивый мир и красивого героя, что само по себе уже много — город, который видишь перед глазами, даже когда выходишь из рассказа. «Клок-ворк сердце» и жертва часовщика были просто прекрасны, поклон автору. И, конечно, все мы вспомнили «Смерть и деву» Брэдбери, прочитав «Один день весны».

«Милые камни» — еще один из моих любимых

рассказов на конкурсе, страшноватый и привлекательный одновременно. Ну, и , конечно, «Будет война» просто выше всяких похвал.

С юмором у авторов и составителей тоже все в порядке, одна парочка Великих (Гэдсби, который скорее Гадсби. и Рандом, который все никак не может платье выбрать) чего стоят. Прекрасный дом со внутренними мультивселенными тоже очень хорош, спасибо авторам. Ну и тени здорово повеселили художника.

Конкурсные рассказы тоже очень хороши, прекрасное дополнение к сборнику — и трогательная пронзительная мелодия, и юмор шефа, которого могут замочить даже буфетчицы, и канцелярским жаргоном (но очень смешно!) про наливное яблочко по прекрасному блюдечку.

Спасибо огромное всем авторам и составителям, отличный получился текст!

Прекрасная вещь. Очень рада, что мне она досталась на почитать по знакомству (хорошо быть фантастом!). Мне кажется, сборниково-конкурсном мире очень много хороших вещей с сюжетом, но мало живых героев, которых видишь своими глазами, и в которых веришь всеми пятью (или шестью, если верить в «попой чую!») чувствами. Я вот, как увидела первую страницу, сразу поняла — надо хватать! И, естественно, тут же это и сделала.

Я люблю читать, а тут автор дает мне полную возможность сделать это со вкусом — погрузиться вглубь, с концами, и дать мне возможность никуда не уходить. Очень люблю камерные вещи про живых людей, так что большое спасибо за эти мои впечатления... которые, впрочем, сейчас вот и последуют. И конечно же, с радостной руганью, как же без нее!

Я выросла в маленьком городке, где мимо девочек с разорванными ртами в гаражах проходят обычные мужчины и идут домой, к детям, проходят опять же мимо этих детей (достали!), включают телевизор, смотрят хоккей, и так далее. Поэтому я краем глаза, конечно, заметила табличку «ужасаться вот тут!», но извиняйте, кошмаров не будет, потому что это, ну... эээ... как бы так поделикатнее-то... жизнь же! Нормальная. (то есть слава зайцам, я-то так не живу). То есть они, герои, действуют абсолютно естественно, согласно человеческой природе и, что немаловажно, окружению, и ужасаться тут можно только по контрасту. А какие контрасты, если так живут девять десятых населения этой прекрасной части земного шара? Вот то-то и оно. (Кстати, читаю и вспоминаю сюрреалистическую сцену с похоронами недельной давности, когда несколько вменяемых женщин — полностью близких мне в обычных обстоятельствах, с высшим образованием, тонким знанием искусства и прочей нефизической культууры) десять минут подряд обсуждают, как хорошо выбрали венки и какое неплохое меню на поминках. Мне было в ту минуту по-настоящему страшно, но не потому, что, мол, как они могут (прекрасно могут, и молодцы, организм так справляется со стрессом, и главное, без слез и истерик), а потому, что мне было чудовищно одиноко, и никого, с кем можно было бы об этом поговорить, не было рядом). И вот респекты автору за то, что одиночество героя (не чудовищное, но осязаемое) он тут прекрасно воплотил...

... с одним кавеатом, в смысле, с оговоркой, но об этом позже.

Про фантдоп. Как мне нравится, что он тут не объясняется, кто бы знал! Люди ведут себя совершенно естественно, словно не знают, что за ними наблюдает моя читательская камера, и это прекрасно. И все ж понятно: есть некая наружность (привет Петросян и так далее), и туда нельзя, никак нельзя, потому что смерть. Но есть дежурство, которое не совсем наружность, но почти — безопасное место придется покинуть. И вот эта самая короткая спичка (случайно ли, думаем мы с первых страниц) досталась нашему герою. Отлично.

Пару раз текст таки провисает стилистически. Телеграфность (разрозненные короткие фразы), да, но в основном стилистика-канцелярит, потому что местами перестаешь верить. Навскидку, где это было: сцена с воспоминаниями про мужика, что метит в ректоры, и Светка, когда казенным бюрократическим языком говорит про «отошла на второй план» (так нельзя, точно говорю, как кулек!), и даже ништяки не вполне спасают положение. Вот это дело я бы крайне настырно зачищала в следующих вещах, ибо надо: без них впечатление от текста будет безукоризненно, можно будет даже на премию какую-нибудь выдвинуть, а премии — штука хорошая и денежная, премий мы хотим!

Так вот. Вопрос, который незримо поднимает автор, называется «какого черта?» и «доколе?» Почему все эти люди живут недолго и несчастливо, что с ними такое происходит, когда это началось, и когда оно закончится? Зачем, за что, почему нельзя дружить, быть добрыми к ближнему и любить друг друга, как завещал один длинноволосый хипстер (или хиппи? Я вечно путаю субкультуры).

И, сознательно или нет, но на этот вопрос с первых же страниц начинает и продолжает отвечать лирический герой повести. То бишь рассказчик.

Посмотрите на его реакции — почти везде. Гнев, ненависть, отвращение, отторжение. (Будь тут какой-нибудь социальный ворриор, он бы вставил чего-нибудь про фэт-шейминг и шовинизм, но меня не тянет, я и сама за даешь диету и что мальчики вкуснее девочек, это где-то в подкорке сидит). Своими реакциями он каждый раз подчеркивает, почему эти не самые плохие в мире люди (да самые обычные, боже ж мой, в любой электричке их навалом, только в скоростную не садитесь, там лохи вроде меня, которые платят за билет) живут так, как живут: потому что их никто не принимает и никто не жалеет. Включая героя. Светка рассказывает, например, совершенно типичную для старшей девочки историю — младший брат, ему достается вся ласка и любовь (включая, держу пари, полное бесконтрольное «делай что хочешь, солнышко», ой, как оно ему аукнется!), она еще не рассказала УжасУжасУЖАС про «оставила брата в коляске на балконе» (кстати, привет из детства, со мной делали то же самое тридцать с лишним лет назад, вот фиг знает. оттуда пошел мой хронический зимний насморк или нет) — она всего лишь назвала брата парой ласковых слов. Че делает герой? Прааавильно, он немедленно начинает осуждать, очень подчеркнуто удивляться, то есть опять же осуждать, то есть нет никакого безопасного места, где эта девочка может высказать свои чувства. Никому. И она просто даже сама не может осознать своего одиночества, потому что она не представляет, что это такое, когда тебя любят и понимают. А герой... ну, блин, он не Христос же, он не умеет жалеть, понимать и принимать, он всего лишь несчастный парень, который идет на дежурство в страшное место, и которого тоже никто не жалеет и не понимает. Конечно, он не будет жалеть эту девчонку, он ее еще и пришибет в своей голове уничтожающей мыслью. И она презрительно покосится на кого-нибудь, что она, собственно, и делает. И пока все всех вот так вот поливают всякими субстанциями в головах друг друга...

(А вот если салатиков, да под водочку, да сказать им, какие они хорошие... чорт, каждый день-то водочку вредно! А на конкурс фантастических рассказов их не затащишь, да и обидятся от злобных рецок-то...)

И ничего не поделаешь. То есть герой себя, конечно, остервенело убеждает, мол, это все отбросы, а я такой пушистый и психологию учил — тоже себе вполне механизм защиты (как это называется, когда на войне не относишься к противникам, как к людям? Дегуманизация? Блин, забыла уже все). Но помогает это, надо сказать, слабо, да и что поможет, когда вокруг ни одной родственной души, одни, блин, сенсорные эти самые?

Так, ладно, с глобальными проблемами мироздания разобрались, то бишь корень социального зла вычленили, про что бы еще сказать?

Наверное, все-таки пережимание. Вот с неродившимися грачиными детенышами это самое. Отличнейшая сцена, вызывает всякое праведное негодование и вообще класс, я очень люблю эту часть повести (вообще про детство героев — всегда здорово, тут и персонаж раскрывается, и себя вспоминаешь же!), но вот чуть-чуть пережать — и готово, читатель из рассказа высунется и осуждающе покачает каким-нибудь органом (лучше приличным!), потому что все мы человеки, и нам бы лишь бы осудить чего. Нет, тут ничего критичного, но вот на грани «автор давит слезу», и если этим злоупотреблять, то вещь может сильно пострадать (ну, не эта, а какая-нть следующая, мало ли) — как мне кажется.

(Если взять какого-нибудь коварного классика, они, эти товарищи, очень буднично описывают все эти вещи. никакого пафоса про мир в бездну и «себя я наказал сильнее», ненене. Вон, я помню, один товарищ писал про замерзающую в снегах девушку, так она ни разу ж не вставала в героическую позу, максимум — могла выругаться, если там сервомотор в экзоровере не работал. И как оно действовало? Правильно, здорово и хотелось сопереживать, потому что ты сам решал, что плохо, а что хорошо, и кому дать в глаз, и потому что без пафосных фраз молчаливого героя больше уважаешь. А тут вот у читателя такая возможность есть не всегда, потому что решают за него, и это опасно. Очень сильный моральный посыл, раскрученный, как цепь, может и по носу попасть).

Самая яркая и сильная, буквально зашкаливающая эмоция в этом (отличном!) тексте — это, пожалуй, агрессия. Всегда, везде, в каждой сцене — из героя она льется, его собутыльники, пожалуй, будут поспокойнее, потому что у них чуть другие кнопки — но фон действительно дикий, стрессовый. Воображаю, как тяжело это было писать, да еще и выдерживать дистанцию — респект автору.

Вот про бесконечную вселенную, темную тварь и кровавый урожай и потустороннюю жуть я боюсь, что заценила не совсем до конца. Я вижу сильную картинку, но мне не хватает личной ноты, личной связи с героем. Месть, ненависть. принятие, отторжение — похоть. непринятие, что-то из детства, что-то фрейдистское, что-то юнгианское — что-то глубоко внутрь, чтобы меня тоже зацепило. Вот именно тут, может быть, место тому самому страшному финальному открытию (=будущему всех его однокурсников), потому что потом, в чуть затянутом диалоговом финале тебя уже не шарахает — ты перегорел, когда героя вышибли обратно темноту, то бишь в реальность. Впрочем, это я так, мысли вслух — вещь закончена и вещь хороша.

(дайте кульку возможность порецкать, и естественно, он будет долго ругаться, он же кулек!)

Очень много ненависти. Очень много отторжения. Очень обычные и очень живые люди — прекрасный портрет, особенно, наверное, в первой части повести, до дежурства. Может быть, абсурд (все, что касается комнаты с «человечиной» и явным исчезновением людей из общаги) был немного для меня внезапен, потому что выбил из текста, но загробный мир — дело такое, пусть даже его кусочек. Без абсурда тут, пожалуй, и не обойтись.

Хорошей жизни всем нам) Вот, гм, не такой, как у однокурсников Славика. (И не у самого Славика, если подумать-то)).

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Хаям вместо Хайяма меня сразу немного озадачил, но ладно. Ослик, восточный колорит, знакомый нам по рассказам Пелевина и компьютерным играм мир наемных убийц — кто откажется?

И был бы нормальный рассказ, но его слабость выдают диалоги. Вот такие, к примеру, кусочки:

"— Вы не правы. Старец давно уже не человек и не знает таких чувств, как любовь и страх.

— А как же ненависть?

— Спросите у него сами. Если хватит смелости.»

- в нормальном тексте такого абстрактного пафоса не встретишь (или это уже не очень хороший текст), а вот в ученических текстах запросто. И вот тут я бы не палилась, а выкинула все уличающие фрагменты из рассказа. Пусть принимают за хороший текст.

"— Всего лишь осел, всего лишь человек, всего лишь семья предателя, всего лишь племя, не заплатившее налог имаму... А где предел этого «всего лишь»?» — а вот это хорошо. Когда с конкретикой, оно тут же становится настоящим, и я могу только радостно облизнуться.

«Ворота из потемневшего дерева, с невысокой калиткой. Перед ними — стычка.» — а вот это уже ужас, потому что «о, смотрите, стычка» — это в диалоге в реальном мире можно, а тут у нас рассказ, извольте нарисовать картинку. Спасибо.

Вообще мне приятно, что читать приятно, хотя в паре мест я морщилась. К примеру:

"— Не мучай меня, хоть ответь, ты знаешь, как повысить веру? — задал вопрос Хасан.» — хмм. Кто кого мучает, с чего это Омар ВНЕЗАПНО мудрый советник, и чего это наш Старец так унижается.

«Если утром в Гнездо Орла попал юноша, то в темном зале находились двугодки.» — чего? Явно не о лошадях-двухлетках речь. Если ОЧЕНЬ подумать, можно додуматься, скажем, до «тех, кто пробыл в крепости два года», но читается все равно ужасно.

Ну, и простой логичный вопрос: если у нас молодой убийца сомневается в словах Старца и темного джинна, чего его сразу-то не замочили? Если уж замочили верного Рашида?

Дальше снова небольшой фэйспалм со страшным диалогом про Пафосное Видение Мира:

"— Видишь, как изменилось твое видение мира за день.

— Хаса, ты что, не понимаешь?

— Что именно?

— Ты становишься злом. Для тебя убийство не выкликает всплеска в душе. Ты как камень, который не знает жалость.

— Спасибо, старый друг, за комплимент. Спасибо. Я прошел долгий жизненный путь, чтобы достичь отрешенности от мирской суеты.»

Но я ж говорю — убрать это, и рассказ особо не пострадает. Собственно, рассказ-то только выиграет, а вместе с ним — мой мозг. Он-то точно будет благодарен.

"— Зачем так жить, чтобы бояться смотреть на звезды? — спросил он сам себя.

И отпил из кружки, которую так и не выронил.» — а вот это красиво. Хотя совершенно неправдоподобно: если тебя схватили за горло, рефлексы должны быть нечеловеческими, чтобы по-прежнему держать кружку. Впрочем, это мелочь.

В общем, красивый восточный текст, и клевый поединок с безголовым джинном в конце, и все бы хорошо, но...

Нет логлайна. Я никогда не смогу посоветовать этот рассказ друзьям, и вряд ли вспомню его вообще, потому что непонятно, о чем он. Нет ответа на простой-простой вопрос: «О чем рассказ?»

Если попробовать выделить ядро, то вроде как станет очевидно, что главное в тексте — конфликт между поэтом Омаром и Старцем Хасаном. и в итоге — месть Омара бывшему другу (тот убил третьего их друга, и в наказание Омар обманет его ложными советами). И по идее это бы сработало, если бы у нас были живые и клевые герои, с которыми мы были бы знакомы — Граф Монте-Кристо, все дела. Но даже тогда мы хотели бы развязки, а не слабого обещания «хехе, не продержится твоя империя и двухсот лет (гм, но Старец умрет гораздо раньше, ему-то что?)»

А героев у нас нет. Омар — пассивный наблюдатель, который время от времени изрекает что-то укоризненное. Хасан — картонный злодей, что-то вроде визиря, который мечется между «я тут главный!» и банальным «муахаха!» И какие у них могут быть отношения, кроме «две марионетки стоят рядом, пока автор-кукловод двигает ниточками»? Да никаких.

Без героев рассказ может вполне себе существовать. Но если рассказ _построен_ на отношениях героев, а героев, собственно, и нет — тогда эпик фэйл. Потому что автор, возможно, и знает про них много всего, а вот нам не рассказал. И трудная любовь-дружба-ненависть между Хасаном и Омаром — не случилась.

(но было бы красиво, если бы в конце Хасан и впрямь себя поджег. Люблю трагедию.)

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Чудо, чудо: кажется, я нарвалась на текст, в котором есть мысль. Мне уже, честно говоря, к этому моменту немного безразлично (простите), своя или чужая, но счастье мое сложно описать словами.

Мысль прекрасна и проста: выращенный в неволе человек Пуся, домашняя игрушка чужих, сменил много личин и много жизней, он убегал, был в сопротивлении людей, боролся за жизнь, убивал — в общем, много чего с ним стряслось — и все эти год он мрачно, как лишенный фиников кулек, как потерявший Чебурашку Крокодил Гена, шел к намеченной цели.

И цель эта — вернуться к своим первоначальным «хозяевам» — к чужой «девочке» чужих, с которой он и вырос.

Кто скажет, что это не трогательно, пусть первый бросит в меня финик. По-моему, это прекрасно — тут и измененное видение мира, и трудная любовь, и вообще, как я уже сказала, мысль. А за мысль можно простить многое.

Но не все.

Во-первых, исполнение. Язык простой до примитивного. Эй, ребята, мы в другом мире, тут господствуют чужие! Вон, когда Гулливер оказался у великанов, какие там вкусные были описалки, а? Собственно, без них и читать было бы невозможно. А тут? Клетки, туалеты, разговоры, еда в коробках — и все такое усредненно-стандартное, словно это простой мультик для трехлетних детей, просто попугаев заменили людьми, а людей — на гигантских тараканов. И психология человеческая, и сам Пуся орет, как говорящий хомячок — ну, не играет же рассказ.

Мало того, он еще и скучный. До появления Моисея, например, ну вообще же ничего такого не происходило, а после появления Моисея рассказ, пусть и оживился (один карлик-негр чего стоит), но как-то совершенно было непонятно, зачем оно все. Словно автор просто выбирал объем, а мысль тут — и впрямь на анекдот-миниатюрку тысяч на пять знаков. Может, кстати, и стоило так сделать — оставить бегство, перечислялку про пятнадцать лет, секс с женщиной и все, а потом рраз — и финал.

Что еще нехорошо? Дальше начинаются объяснялки (в диалоге!), и вот их читать прям больно. Диалог с ветеринаром — это прямо как будто ранний-ранний текст на Грелку, где со всех сторон мусолится концепт «ой, а что про людей будут думать инопланетяне? Ой, а давайте про людей с точки зрения Чужих напишем, ведь правда, это здорово и интересно?» Нет, совсем неинтересно! Особенно если видел это уже раз пятьдесят, и написано оно вот таким языком:

«Этот вопрос спорный. Социум двуножек обладает парой признаков раннего разума. Им известны технологии, некоторые наши эмоции, способность любить и получать удовольствие. Но большинство учёных считают, что до разумных им далеко. У них нет бителепатии, нормальной регенерации, не побеждены некоторые болезни. Они не освоили межзвёздные перелёты, нет единого языка, и, страшно сказать, на момент окончания золотодобычи и вывоза они всё ещё массово уничтожали друг друга!»

Ох.

Еще: сцена с Моисеем и все эти собрания прикольные, но по-моему, они никуда не ведут. Впрочем, про это я уже говорила.

Короче говоря, у рассказа есть классная концовка, но я боюсь, пока это все, что у него есть. Я бы подумала про миниатюрный формат.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Голос лирического героя сразу тянет рассказ вниз, в тину. У меня сразу складывается вредное и устойчивое ощущение, что передо мной мелкий жулик с липкими руками, искательно заглядывающий в глаза: «ну прочитайте, прочитайте про меня, ааа!» Серьезно, ощущение такое, что герой всеми силами пытается убедить меня, что я читаю Настоящий Рассказ с Правдивым Миром, но из-за этой взволнованной искательности выходит как раз наоборот.

«Так это же притон! Вы, придурки! В Мегасити каждую секунду три изнасилования, два из которых заканчиваются убийством!» — почему-то я вижу нервную девочку, взмахивающую ресницами — нет, все на самом деле так, правда-правда!

А нервные короткие фразы? «Какое воровство, блин? Пряник. Кстати, он уже был кем-то надкушенный. Пачка жувачки и мандаринка с плесенью.» — такое ощущение, что герой вообще не может прерваться ни на секунду, чтобы вдохнуть или выдохнуть.

«Полторы сотни погибших! Я в кустах ногу видел. Этих ловите! Два ребра и челюсть…» — ну, тут вообще такое ощущение, что «нагоню-ка я побольше бреда, авось кто поверит».

И вот это нервное нагнетание очень работает против рассказа практически сразу.

А ведь этот телеграфный стиль «А? Что! Да! Нет! Ах! Ох!» дальше ведь в полный рост, и так ВЕСЬ РАССКАЗ.

«А как будет всё, я и без брошюры знаю. Наслушался баек в кабаках. Изоляция от общества на семь лет. Для моего сознания это семь дней. Гуманисты хреновы! Проведу я это время в заточении на внепровневре… вре вре… Блин, пипец! Там нет пространства и времени нет. Мы называем это Островом. Путь туда не из приятных. А из живых существ там только всякая нечисть. Смотрю ещё раз на пенолист. Мне досталась Бабкаешка! Нормальным не вернусь…» — четырнадцать коротких предложений подряд! Четырнадцать, Карл! А ведь это только один абзац, а за ним еще и еще... ох. Очень ох, конечно.

(искренний добрый — то есть злобный совет: попробуйте иногда ставить длинные предложения. Читателю ох как поможет. Хотя рассказу, конечно, вряд ли).

В общем, поскольку этот замечательный телеграфный стиль дальше становится только телеграфнее, читать очень тяжело и порой неприятно. Ну, и плюс герой, как тут уже верно сказали, действительно скорее уж наглый кретин. Пытается изображать из себя крутого парня, а вместо этого на каждом шагу хамит, нарывается, а выглядит перепуганной девчонкой.

Сюжет простой, как три рубля, и сразу понятно, что будет: герой попадает в виртуальность, и все сильнее привязывается к тамошней Бабе Яге, которая кормит его всяким и соблазняет потихоньку, и заодно кажется ему все милее. Чует сердце читателя, не доживет чувак до выпуска.

Но каким языком оно написано, это что-то с чем-то. Даже когда предложения делаются длиннее, над ними просто дольше рыдаешь: «Вопросы терзали меня, назойливыми мышами грызли нутро. Я хотел сделать хоть что-то, чтобы моя прекрасная леди была счастлива, но не знал что. Веселые искорки в милых глазах всё чаще уступали место грустному, какому-то неприкаянному взгляду.»

(нет, спасибо, я-то, конечно, посмеюсь, но когда я представляю, что это можно написать всерьез, мне немножко страшно. Все-таки ведь если классики пишут нормальный текст, и современные фантасты тоже выдают нормальный текст, откуда тут-то берется такой всепроникающий пафос?)

Чувак, впрочем, оказался — кремень, залез обратно в капсулу и из виртуальности вылез. Добрая оказалась бабка, а могла бы и не выпустить. Но парень ее не забыл, и вот, мечтает о ней из своего мира гамбургеров и мелких урок. Гм. Ну, что я могу сказать? Честно, я просто не представляю, как можно прочитать, например, прекраснейшую работу Берджесса, «Заводной апельсин», и после нее так обращаться с русским языком. Впрочем, на язык я ругаюсь везде — что, не отменяет того факта, что и тут это тоже правда. Впрочем, как и что с этим делать дальше — исключительно дело автора, я могу только посоветовать обращать внимание на преувеличения (сто изнасилований!), убирать совсем уж откровенно неестественный пафос, и, гораздо важнее, заканчивать с избытком телеграфных фраз.

Ну, и историей любви тут проникнуться сложно именно из-за языка. Хотя видно, что попытка изобразить настоящую любовь была, обязательно была, и я прониклась бы и огнем в печке, и белесым шрамом, и пустой ненужной жизнью после виртуальности — но язык портит все слишком основательно.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Нормальный хороший текст. Честно говоря, если судить по критериям «нравится/не нравится», я бы просто пробежала взглядом и прошла мимо, но поскольку у нас тут конкурс, а текст 1) можно читать! 2) он про еду! 3) я вижу перебор со стилизацией, но не так, чтобы сильно мешало читать — это счастье же. Так что скажем доброе слово.

Если ругать серьезно, я бы обратила внимание на стиль — очень сильный упор в «расскажу вам сказку, внучки», и немного такого сказочного аромата, и тут невооруженным взглядом видно, что стилизация... ну, не то, чтобы завалена, читать-то можно, но нотка фальши, по-моему чувствуется. Фишка в том, что если просто поменять местами подлежащее и сказуемое (или существиетельное и местоимение, мол, «чай тот» вместо «а этот чай») — этого недостаточно, тут нужно глубинное погружение в этот былинный мир, да и не факт, что оно нужно: речь у лирического героя все-таки слишком современная.

Собственно, когда доходим до диалогов, как раз становится намного хуже, потому что «Аль ты опять хочешь из шланга поливать?» и вся эта «морковочка, свеколка» тут же сводят рассказ не к разговору мальчика и дедушки, а к сладко-приторному-картонному дедушке, который почему-то отказывается разговаривать, как нормальные люди. И я вот тут сильно против.

И, кстати, я понимаю, что диалог идет ни о чем и «чтобы было»: «хм, что бы такого любящий дед мог бы сказать внучку?», но, по-моему, о здравом смысле тоже забывать не стоит. То, что делает добрый дедушка — запихивает блин в и так уже сытого мальчика — называется пищевое насилие, и именно оно потом ведет к лишнему весу, сердечно-сосудистым заболеваниям и прочей гадости. Понятно, что почти все родители и бабушки-дедушки так делают, просто потому, что «а чего такого-то, пусть ребенок ест! и вообще не вмешивайтесь, этожемойребенок!», но у нас виртуальный дедушка — герой рассказа, и я бы не стала его заставлять без причины делать внуку плохо, пусть даже невольно. «Митька уже нехотя берёт блин» и так далее. Ладно, занудную проповедь прочитали, едем дальше.

Ну, и нет смысла подкидывать читателю загадки, где их нет. «- Нет, завтра я не могу... – задумчиво ответил я. Да сам же и осёкся. Почему не могу, какие такие дела у меня завтра? « — вот и я говорю. Если нет тайны, если его ничто не удерживает дома, если они все равно идут на рыбалку — зачем лишний раз интриговать на пустом месте?

Дальше диалог — ура — выправляется, и читается нормально, особенно у мальчика: «А если меня заберёт лиса, ты пойдёшь меня спасать?»

»- Конечно, — улыбаюсь ему. – Только у меня тут есть специальная пугалка, чтобы лисы не ходили. Поэтому они и не ходят. И никто не ходит, только Бурёнка, потому что у неё антипугалка на рога прикручена.»

В общем, все хорошо, но к сожалению, сейчас я перейду к главному. Почему рассказ не цепляет.

Когда мы подозреваем, что что-то определенно не так, было бы очень здорово, если бы автор дал нам в руки путеводную ниточку. Намеки, грустные взгляды, но чтобы откровение было не внезапным ударом лопаты из-за угла, а чтобы мы медленно и плавно догадались вместе с героями. Чтобы мы пропитались их любовью и одиночеством. Иначе оно будет выглядеть, как милая и хорошая бытовуха, к которой ВНЕЗАПНО прикрутили фантастический конец с роботами.

Ведь «- Деда! – Митька по-прежнему шептал, но и шёпот его, и глаза были до краёв налиты неожиданным ужасом. – Я не помню! Совсем-совсем не помню!» — это чуть-чуть пафосно, но очень хорошо, и было бы очень к месту ближе к началу — но мы-то уже движемся к концу! А до этого у нас блины, огород и счастье-счастье-счастье. Ровненько, безэмоционально, и никакой драмы.

(А как хороший рассказ может быть без драмы? Как? Ни один по-настоящему классный текст без нее не остается, особенно если это драма об одиночестве).

Ну, и что еще плохо — потом рассказ скатывается в занудную объяснялку про сплавы и чего-то там. И чем она зануднее, тем меньше в нее веришь, потому что в голове вертится один-единственный вопрос: если герой «Марсианина» смог долететь до корабля на ржавом корыте, закрытом брезентом, как наш космонавт не смог починить челнок и как за ним за пятьдесят лет никто не прилетел (зная, на какую планету он отправился, и зная, что с ним больше года, к примеру, не было связи. тут разбрасываются землеподобными планетами?), но ОДНОВРЕМЕННО этот товарищ построил себе живого андроида, который не просто тупая машина, а практически аналог настоящего мальчика? С логикой тут совсем никак, по-моему.

И мы возвращаемся к «мир работает только потому, что так удобно автору».

Ну, и всякие милые мелочи: это какая должна быть двигательная установка у космического корабля, чтобы полвека держаться на геостационарной орбите? Ничего себе выдают одиночкам кораблики, а можно мне такой? И какой запасливый дедушка, взял с собой в челнок столько антибиотиков, что на всю жизнь хватит! Но почему вот только это дженерики, которые должны были отойти в прошлое давным-давно, судя по тому, что мы употребляем их сейчас? Лекарства имеют обыкновение совершенствоваться. Про генную лабораторию и инкубатор в челноке я вообще молчу, а про то, что товарищ полетел без напарника... ну гм. Все-таки мы живем в мире начала двадцать первого века и понимаем, что космический корабль — штука запредельно дорогая, и судя по тому, что товарищ говорит о пластике и три-д принтере, далеко от двадцать первого века они не уехали. Так что в отсутствие других людей в экипаже, увы, совершенно не верится.

Но что важнее, это все не перекрывает слово «скучно» (то, что я говорила выше об отсутствии драмы), что, увы, является приговором рассказу.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

А тут у нас фанфик на... Властелин колец и хоббитов? Нет, стоп, на Орфея. Или на Сэма и Дина Винчестеров? Нет, тут еще бесята какие-то и дьявол? А потом еще архангел с Джастином Бибером? Ну, спасибо. (язвительно) А Гарри Поттера чего не подвезли?

После короткой кружевной ночнушки я решила было, что у нас эротика. После хоббитов — поняла, что стеб. После романтичного дьявола (это был наглый спойлер!), поняла, что эротичный стеб! Ну, могло быть и хуже, что уж, хотя я была явно против, когда нам не показали 1) ад, 2) что у них там ночью было, 3) что у них там ночью было во всех деталях.

«А, к черту! В смысле, ко мне.» — поржала, спасибо.

»- Пойдем выйдем, — предложил дьявол.» — тоже ничего так.

Ну понятно, что стеб — он и есть стеб — прочитал, поржал и забыл, но получил удовольствие — уже немало. Хотя я бы поубирала половину слов из предложений: все эти «почему-то», «по поводу», «что там еще бывает» — мертвые слова же, от текста только отвлекают.

И не многовато ли посетителей? Старичок с квартирами, потом Орфей, потом босс девушки, и еще ж с утра хоббиты эти — я уже примаялась маленько, пока до дьявола дошло (и то секс не показали! я протестую!).

Еще можно критикнуть маму — чо она такая вредная, но тут я скорее поржала, потому что ««Мам, это Люци, я его люблю и мы уедем жить...»

Нет, не так, мама тоже захочет в теплые края.» — это, конечно, жизненно.

Но про ангела и пироги понравилось. Теперь вот пирогов хочется.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

После слова «потягушки» мне сделалось так противно, что я чуть не закрыла рассказ сразу же. Простите, но данная сниженная лексика очень четко разграничивает аудиторию, и вы рискуете остаться без значительной ее части. Впрочем, я бы не стала беспокоиться: после «каждое утро вспоминала об утраченных иллюзиях» уровень текста примерно понятен сразу.

Грубо говоря, весь текст обложен крайне неудачными «рюшечками» из кривых сравнений, тяжеловесных оборотов (как правило, штампов, то есть их использовали вообще все). Когда автор знает, что делает, у него получается потрясающий стиль, а вот когда автор этот стиль имитирует, получается полное ой.

Сейчас покажу, как это заметно. К примеру, никаких «как-то» — «как-то шизофренично» — все эти как бы, вроде и как-то, а особенно какой-то — это из разговоров в кафешке. В литературном тексте вне диалога им делать нечего, и даже во внутреннем монологе ими стоит пользоваться очень осторожно.

Второе — кривые сравнения. «губ, гипсово задиравших ложбинку под носом» — а «мраморно» они задирают как-то по-другому? Сразу в голову лезет: может, торфово? Или мармеладово?

«наивного овала лица рафаэлевских мадонн» — а вы видели Рафаэлевских мадонн? Хотя бы Лореттийскую? Тогда вы должны помнить, что уж что-что, а во-первых, наивными их не назовешь, а во вторых, наивным овал лица не бывает. «Это ж памятник!» (с) Это овал, он, гм, неодушевленный совсем. Вот выражение, вид — это запросто.

В общем, «кривой» стиль отличается от стиля профи там, что профи знает, что делает, а не-профи лепит чего попало куда попало, простите мой клатчский. И в результате все эти рюши топят рассказ быстрее любого критика.

«тающее любопытство перед смазливой привлекательностью, под маской которой настороженно веселилась уловка природы» — тут я всхлипываю и падаю под стол. Кто бы вам ни говорил, что это клево, подумайте: есть шанс, что ваш враг очень хорошо замаскировался и ждет, пока ему отдадут заслуженный ужин.

(«не то бессонные, то ли псевдобесстыжие глаза» — господи ты боже мой, за что? Какие «псевдобесстыжие»? Вы «псевдовеселое» выражение лица хоть раз в литературе видели? И как оно там, на месте?)

В обычном тексте я бы уже не вынесла таких издевательств над великим и могучим, но у нас тут конкурс, поэтому, сцепив зубы, идем дальше.

(но, кстати, если текст претендует на высокопарность, тогда всякие «потягушки» тут точно не к месту)

«Платочки огоньков то и дело подвижно встряхивались от колебавших воздух смешков» — от этого хоровода мне уже реально поплохело, но слава богу, наконец-то подходим к «мясу» рассказа — сейчас будет спиритический сеанс. Это я, кстати, еще и к тому, что до этого в рассказе нет ровно ничего, привлекающего внимание или, упаси боже, интерес. Ну и правильно. Читателю должно быть скучно! Может, побыстрее свалит.

Но вообще познания автора в анатомии поистине неисчерпаемы. «Кончики ладоней«! А уж «бесстыже извиняющимся взгляд» чего стоит. Я так подозреваю, если мы останемся в этом анатомическом театре, узнаем много нового и интересного. Но история зовет, и мы движемся дальше: героиня показала себя на спиритическом сеансе, и бледный юноша со взором горящим зовет ее на эксперименты. Ну да, знаем мы, чем вы на этих экспериментах занимаетесь...

Читать, увы, это по-прежнему невозможно, потому что тут уже не рюши: текст методично начинает бинтовать читателю горло, пока тот или не задохнется, или не уползет. «частушечно сыпля о психиатрических делах» — и это еще самые невинные штучки. Похоже, методика «давайте откроем словарь Даля и насуем в текст всякого» действительно работает лучше китайских пыток, куда уж там специалистам из Гуантанамо.

И вот дальше, когда у нас все уже благополучно гипнотизируются и попадают в переливающийся мир метамфетаминовой кислоты, увы, картинка не читается совершенно. Со злорадством напоминаю, что одних гроздьев прилагательных тут мало, но если написать простым языком с глаголами: как она шагала по пляжу, что чувствовала, какой аромат ощущала, что слышала и так далее — будет очень даже нормально и хорошо.

Сеанс заканчивается, все расходятся, и дальше, наверное, идет лучший текст в рассказе, потому что героиня честно признается себе — да, она Мэри-Сью, и хочет власти и контроля. «И как эта фигурка развернулась в том сне наяву в летающего монстра! Как она сожгла целый мир! Как, поставив страшную когтистую лапу на тело беспомощного существа, давила мощной пятой извивающуюся ящерку, оказавшуюся Костей!»

Ну клево же. Вот когда автор раскрывается — то есть раскрывает героиню и пишет искренне — никаких рюш нет, текст читается прекрасно и, в общем-то, поднимается до уровня обычного конкурсного рассказа, слава зайцам. Было бы так весь текст — и я подозреваю, даже было бы интересно читать.

Дальше, впрочем, снова начинается полное то самое. «измерения так жёстко и безжалостно искривлялись и сжимали своё содержимое,« что я уже обхватываю голову и не рыпаюсь. Хотя про мазохизм оказывается неожиданно просто и понятно, ура — вот тут оно сразу и читается. Я, конечно, молчу, что героиня у нас — картонная фигурка, а Костя — и вовсе удобная игрушка, которая разговаривает; человеческих черт нормального героя рассказа (тм) нет ни у одного, ни у другой. Но мне уже не до черт, мне бы хоть дочитать нормально.

И под конец наши ребята погружаются все глубже в астрал, к Абсолютному Ничто. Тут еще Пространство и Время с большой буквы, и мне прямо страшно, что было такого в первом туре, что вот это счастье оказалось во втором — потому что я бы скорее ожидала, чтобы оно просто не прошло бы премодерацию вместе с педофилом-дедушкой, который любит лошадок в четырех ипостасях. Впрочем, это лирика.

Отдавая должное тексту, надо сказать, что пятиминутка здорового смеха тут в полный рост: «вдруг вонзился в самую суть её ментального существования. Она, извиваясь, завопила от боли, так, как никогда ни одно существо не корчилось, ужаленное в самый центр своего жизненного ядра.» Кому как, а я удовольствие получила. По-моему, это тоже была метафора для чего-то непристойного, но не будем.

Итого: все сошли с ума, а главная героиня стала стриптизершей. Достойный конец, я считаю.

Вообще интрига «и тут они разбудили нечто и все сошли с ума» — прекрасная тема для хорошего сюрного рассказа, но только если у нас есть инструментарий, то бишь многострадальный русский язык. Иначе выходит увы с большой буквы У, читатель ржет, выключает свет и уходит. Если, конечно, вообще дочитывает.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

«Умилительнее этой картины нет на свете», как бы говорит нам автор, и приходится принимать его слова на веру. Хех. Увы, автор не знал, что таких хитрых рассказов, рассчитанных на умиление, на конкурсе будет ого-го сколько, а уж сколько их еще было! Впрочем, увы, это не гарантия, что когда-нибудь такие рассказы (рассчитанные на умиление «в лоб», без использования языковой палитры, с картонным силуэтом, шепелявящим «Пьё жеезного ёбота» вместо живого ребенка) перестанут писать, так что приходится подталкивать прогресс в спину и объяснять, почему, собственно, это так плохо.

Ну во-первых, язык. Как только мы видим «Ручеёк этих звуков журчал песенкой жизни, согревал душу», мы сразу понимаем, что это текст, мягко говоря, ученический. Пафос «песенки жизни» все-таки обычно осыпается с рассказов после первых трех-четырех текстов — ну, если повезет.

Но не это главное. Вот сидит у нас стандартный дедушка (в скобках: бывший космический пират), одна штука. Рядом с ним — стандартная внучка, только что распакованная, тоже одна штука. И диалог у них стандартный-стандартный, словно и впрямь говорят манекены. «Какое море» — «Огьёмное, мягкое, тёплое». И все умиляются. Нет интриги! Нет крючочков — никаких! Нет драмы, персонажи ни к чему не стремятся, нет эмоций, нет ничего, чему стоило бы сопереживать.

Ну круто, что. Но если вам не скучно, кидайте в меня фиником, потому что по-моему, самые живые места в этом рассказе — это счастливые описания машинок «Робокар» или вот пони. Вот это автору интересно, а что там со стандартной внучкой — да пусть произносит свое «хачю сказку» и не выпендривается.

И сказка-то — тоже повествовательная. Вроде бы железный пират должен захватывать суда, попадать в плен, бежать, бороться со штормом и со стихией — ну, короче говоря, с ним должно происходить много всего интересного. А у нас?

А у нас долгий рассказ про пони-принцессу (причем младенческий гон «умилительной» внучки со своим «У меня тозе есть пьинцесса.» раздражает все сильнее), какая она была красивая и так далее — и все! Едва появляется намек хоть на какое-то действие — принцесса вроде как в опасности, ее надо сопровождать, а кто еще, если не ржавый космический пират (ведь ему так легко довериться!)? — сказка тут же обрубается. Мол, вернулся он без двух пальцев, и все. А что там в рейсе было и ЧТО они с принцессой делали — извините. NC-17, видимо.

Дальше у нас детали по поводу семьи дедушки, и как-то очень странно. Внучку он любит — но дочку нет? И скучает по внучке, а на дочь ему вроде бы все равно?

Но ладно. Дальше-то у нас те самые детали по NC-17! Как железный пират (видимо, железный совсем везде) занимался сексом со своей лошадкой в четырех ипостасях! Нет, я не похабничаю, так действительно в рассказе написано!

(Ай да автор! Вот так вот начнет мама читать ребенку детскую сказочку с Фантлаба, а тут такая вот... гм... внезапная информация).

Ну и дальше я просто сползла с кресла: дед-то каков! Ох, старый охальник! Внучка ему, значит, привозит два виртуальных шлема, а он их надевает — и прямо как в космическом корабле со своей, гм, ЛОШАДКОЙ и оказывается. Ассоциации какие-то уж совсем не к месту — все-таки рядом внучка, да еще и маленькая.

Но тут, слава богу, начинается виртуальный метеоритный дождь и убивает наконец похотливого дедушку, а то кто знает, что бы дальше произошло. Я бы, кстати, не стала делать ставки, потому что мир тут ну совершенно взбесившийся: с одной стороны у нас типовые квартиры, антикварные компьютеры и игрушки двадцатого века, а с другой стороны космические корабли бороздят, лошадки превращаются и вообще разнузданный секс в четырех ипостасях (а чего ж в остальных восьми не попробовали?)

А дочку жалко. Все-таки дед-главный герой ее не любил. (Представляете, как это жутко звучит, сказать такое про собственного ребенка: «У дочки был его по молодости вздорный характер». Ну, хотя бы на виртуальном симуляторе ее не катал, и то хлеб).

Ох. Ну, текст тут, конечно, совсем слабый. «И стало понятно пристрастие деда к этому месту», «Лишь мысли о скором приезде внучки тормозили экспансию.», но не будем. Я поржала, конечно, спасибо, но это не рассказ. Это, гм, очень необычная фантазия. Но я очень рада, что дедушка все-таки не оказался педофилом, и что со внучкой все хорошо.

Во всех ипостасях.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

«Море тёплой ухающей гривой набрасывалось на мои ноги». «Море теплой ухающей гривой»...

Извините, у меня случился когнитивный диссонанс и разочарование в человечестве. После наркоманской машины и психоделического Дома из соседних конкурсных рассказов я хотя бы надеялось, что море будет хорошо себя вести. Хотя бы, знаете, в первом абзаце.

Вот возьмет читатель, зальется горючими слезами, и закроет рассказ насовсем. А зря, кстати — тут есть и хорошие, и красивые моменты — один бег-плавание на спине прекрасных местных китов-ети чего стоит. Вот только с фонетикой полная беда: ети — это практически «Йети», а уж ЭТИ выглядят совсем не как дельфины. Я бы выбрала что-нибудь более фонетически созвучное.

А вот с сюжетом тут беда. Старый робот, ставший богом для отсталых племен, угу. ОК, а где помощь с Земли? Почему всем наплевать на пустую землеподобную плодородную планету с чистым морем, которую можно нарезать на ломти, сделать колонией? Вот это уже невозможно, невероятно и так далее, а значит, рассказ перестает существовать как рассказ и остается лишь как мысленное упражнение, потому что увы.

Наверное, это звучит занудно: правдоподобие, правдоподобие — но читатель правда хочет поверить в то, что происходит в рассказе, и любой из трех китов — язык, достоверность, поведение героев — может его из мира рассказа выбить. Поэтому нам и нужны все три. Именно поэтому я ругаюсь на несчастную гриву, смеюсь над богом-роботом и качаю головой, когда вижу, что планету оставили пустой, потому что так было нужно для рассказа.

«Не прошло и пяти тысяч лет, и Земля отказалась от вмешательства в дела других планет. Однако она решила, что у неё везде должны быть глаза и уши.» — ну вы правда в это верите? Я бы еще попробовала поверить, если бы речь шла о Стругацких, о прогрессорах, о цивилизации, которую нужно бережно сохранить, но у Стругацких был великолепный язык, и писали они, право, в совсем другое время. Время до Вейской Империи, до Эпохи Дракона. Но прошло пять тысяч лет после _наших дней_, а бизнесмены всегда прагматичны, и цивилизация на таком низком уровне развития просто не будет иметь шансов — ее загонят в резервацию. Будем реалистами, и признаем этот мир нежизнеспособным.

Про мир сказали, а вот теперь начинается самое важное.

Про героев. Собственно, героев, как таковых, тут нет — скорее, грубые заготовки, силуэты, образы для эпоса. Был робот, работал тут богом, сломался, прислали другого наблюдателя. Тот приходит, хватает себе девушку (ну, по легенде положено), и зашивает себе рот, как бы становясь следующим богом.

Имеет ли это смысл?

Честно говоря, не очень. Парень из крови и костей, как и все мы, и достаточно разок полоснуть его по артерии, чтобы все поняли, как в прекрасном детском мульике «Дорога на Эльдорадо», что перед нами жулик. Понятно, что красиво было бы стилизовать рассказ «под древнюю легенду», с пафосом и все как полагается, но с трансформацией «йей, грядет новый бог!», увы, выходит незадача.

И очень уж натянуто совпадение «старый бог влюбился в эту девушку, новый бог влюбился в эту девушку, а еще ее постоянно били и насиловали, так что посочувствуй же ей, читатель!» Насилие над женщиной — это вообще очень сильный ход, не стоит его походя совать в каждый рассказ, ну право же. Впрочем, если других изобразительных средств нет, тогда конечно.

В общем, мы опять упираемся в достоверность, и поэтому с мифом и эпосом придется подождать, пока придет сантехник и продует трубы, то бишь хоть как-то извернется и поместит это вот все в непротиворечивый мир.

А вот местные дельфины очень красивые.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Ура, фанфик по Мариам Петросян! Я, увы, неблагодарная аудитория: «Дом, в котором» — это совсем не мое, но фанфик (подражание? трибьют?) всегда легче читать, чем ориджинал, так что спасибо автору за это.

Но, увы, четким и строгим стилем Петросян тут даже не пахнет. Вместо этого читателя сразу прошивают насквозь очередью из имен:

Сырок! Трун! Короед! Агрегад! Фишка! Дайцук! Кокон! Смола! Крут!

(Трун — это Крут или нет? А то рассказывают весь рассказ про Труна, а в конце его вроде как подменяет Крут. И умирает — кто? Или автор не определился?)

Кто-то говорил, что у нас рассказ на двадцать килобайт? Ха. Но так издеваться над памятью читателя, конечно, совсем нехорошо.

Слава зайцам, я вижу нормальные диалоги, но, увы, как и принято в больничных байках, весь рассказ только из диалога и состоит. А сюжет... ну, да нет его. Байка и байка. Появляются новые лица, уходят старые лица. Идет больничная жизнь, бьет ключом, и все в подключичный катетер.

Я вообще любительница больничной лирики, особенно про подростков, но тут, увы, все-таки заскучала, потому что когда предлагают следить за ребятами и не дают ни вкусного текста (Как в романе «Географ глобус пропил»), ни намеков на то, куда оно идет (была война, дети хватили отравляющего газу и черт знает еще чего, сейчас в санатории, ок, а что дальше?), ни персонажей (в основном пацаны не отличаются друг от друга; это имя и набор реплик, не более того) — вот это меня смущает.

Все-таки когда есть главный герой и есть его драма, с этим проще. А рассказ с множеством героев и без сюжета — это скорее ой, чем вах.

А скучно — приговор рассказу.

Особенно когда начинается объяснялка про школу на полторы страницы. Все мы сразу поняли, чего там.

Но вот тут как раз начинается интересное. Потому что у на сцене наконец-то (на середине рассказа! не поздновато ли?) появляется главный герой — Агрегат, и появляется интерес. Сцена в уголке, «форум», как у них с Тонни матери вместе... — вот это живое, вот это классное, и только очень жаль, что его так поздно и мало. Как говорят американцы, «опоздал на день и доллара не хватило».

И, увы, тут рассказ заканчивается, приводя все к невнятному общему знаменателю «у кого не может быть детей, тот не человек, поэтому крутые девочки с такими не общаются». Девочка зовет к себе на день рождения «нормальных» друзей в последнем абзаце, а мальчик, у которого детей не будет, тихонько покончил с собой.

И была бы трагическая любовная история, только вот незадача — любовная линия тут занимает пару упоминаний на две строчки, только и всего. Куда больше бесполезного текста уходит на скучный урок про однополое размножение.

В общем, с композицией и сюжетом у рассказа полные кранты.

А ведь могло бы быть здорово. Развитие дружбы с тем же Агрегатом, надежда (по первости) в любовной линии, улыбки Тонни, которая еще не знает, что Трун «неполноценный»; мечта Труна, что если он поцелует ее, все почему-то будет хорошо и начнется нормальная жизнь...

Но всего этого нет в рассказе; это можно только домыслить, а одной-единственной удачной сцены для рассказа недостаточно. Я бы сказала, что, увы, получилась недоделка — даже для фанфика, где мы в принципе очень быстро понимаем, где происходит действие, то есть объяснять ничего не надо.

Мне, право, жаль, потому что всегда жалко, когда мог бы быть хороший рассказ, но не получается.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Неожиданно хочу сказать доброе слово, потому что «минус бал» (а почему не минус дискотека? минус сарабанда? минус оранжерея) — это, конечно, ужасно, но рассказ читается, и несмотря на все то, на что я буду ругаться ниже (а я буду, ой, буду), он действительно похож на хорошую девочковую историю, и у автора, как я подозреваю, все еще впереди.

Но.

Социальная фантастика — штука очень сложная, и любое социальное принуждение (как в «Мы» у Замятина или в «Только небо, только ветер» Лукьяненко, чей сюжет местами повторяет рассказ, или в «Синхронизации» Александра Матюхина) — это такая штука, которая — сюрприиииз! — затрагивает все общество. Не на внешнем уровне, «Все осталось, как было, просто пришел Конструктор и всех заставил», а на уровне «меняется весь мир, меняется поведение людей, меняются семьи».

И вот тут рассказ летит в тартарары, потому что он-то следует схеме «да все как обычно, пиццерия, домашка, только вот Конструкторы по улицам шляются, и всех тащат в светлое будущее со своими разговорами про демо-версию вселенной». А эта схема нежизнеспособна, как авоська для перевозки яблочного сока.

Мир меняется, как бы говорит нам Галадриэль. Я чувствую это в земле, чувствую в воде... ага, вот и в воздухе что-то почувствовала! Это значит, грубо говоря, что люди будут вести себя не как наши современники, к которым в квартиру внезапно пришло гестапо попить чайку, а как люди, выросшие с этим гестапо. Может быть, более дерганные, перепуганные, привыкшие держать «голову к земле и не высовываться». И вот эта милая девочка-школьница с двумя минусами, которая «а пофиг, пусть будет четыре» — в нее просто не веришь, потому что она из другой сказки.

А мир — это важно. Даже если текст читается легко, нет смысла его читать, если содержание по смыслу начинает напоминать не фантастический рассказ, а школьное сочинение. Тем более, что все герои опять же ведут себя одинаково — как та самая возмущенная девочка-подросток.

Другими словами, чтобы рассказ заиграл, Конструкторы должны стать естественной частью мира, как Наставники в «Граде обреченном» у Стругацких. А герои должны подстроиться под этот мир, как подстроилась мама в «Только небо, только ветер», как подстроилась И в «Мы». Не «прогнуться», а именно выглядеть, как будто они тут живут.

Это куда более сложная задача, чем кажется. Я не призываю сделать этот рассказ живым — сейчас это у автора и не получится, а тут и вовсе космический масштаб и местами космическая же... гм. Ладно, не будем. Я просто подчеркну еще раз, что весь этот концепт «вы не настоящие, мы вас всех как-нибудь уничтожим, а вот теперь давай я с тобой, мальчик, поговорю про загробную жизнь, про которую ты знать не можешь, но почему-то меня про нее спрашиваешь» пробивает на смех, но никак не на сопереживание, потому что он картонный, фальшивый, ненастоящий.

Лучше поговорим про влюбленных подростков, потому что не-живых подростков сделать действительно сложно. Хотя люди вон стараются.

У нас девочка, которая вроде как не любит мальчика. Потом вроде как любит. Потом даже в постель прыгает. А потом так же внезапно, словно где-то щелкнули выключателем, перестает любить. Вот в это верить очень сложно, потому что автор вроде как довольно ярко показал любовь в середине рассказа — настоящую, не по принуждению, а потом ррраз — и обратно. Если план был такой, что девочка ВСЕ ВРЕМЯ ПРИТВОРЯЕТСЯ, я бы показала это чуть поярче, потому что вся сцена «целоваться, пить чай, а потом в постель» таки довольно убедительная.

Но претензии к юным школьникам тут, наверное, вообще не в кассу, потому что по сравнению с мелочью «как люди доживают до зрелости, старости и вообще до трехсот лет, если с каждого чиха можно словить минус, а всего их десять» — это вообще нематериально. Ну, и боевая бабушка, которая «щас я на вас как фыркну, а вы меня так убьете!» — тоже, конечно, добавляет ирреальности.

В общем, автору удачи, успехов и всего остального, но к глобальным социальным экспериментам я бы пока не лезла. Но честно скажу, да, будь тут не конструкторы, а просто тупой электронный ангел-хранитель, которого вдруг заклинило на любви двух подростков (но без разговоров про душу и космогонию), я бы с радостью поверила и попереживала бы. Было бы милое подростковое фэнтези из журнала... вот, к сожалению, не знаю, какие журналы читают подростки, но по мне, так вполне могли бы и взять.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Все-таки как просто на Грелке, где можно сказать одно простое слово (а может, и не слово, а может, и предлог какой, а может, не предлоооог), и с рассказом все понятно. Тут все-таки надо поделикатнее, но я бы очень посоветовала отправить что-нибудь подобное на весеннюю Грелку — там люди честные, и очень хорошо формулируют свои претензии к качеству текста. У меня, к примеру, их не то, что вагон — вообще хочется обхватить голову руками и попросить так больше не писать.

Почему? Ну потому что так мог бы рассказывать рассказ игрушечный робот-волк на лампочках, и то у него получилось бы веселее. Текст идет монотонно, как электрокардиограмма трупа: было, было, было, вот город ученых, вот сверхспособности, и еще я на машинке умею, да.

Причем описания из серии «что вижу, то пою». Я волк. Я не собака. Я получаю знания. У меня большой мозг.

И вот так вот на целую страницу. Если к концу этой страницы еще останутся живые, они позавидуют мертвым.

Причем задумка-то нормальная. Киберволк, искалеченный людьми, ходит, думает, возвращается в стаю и так далее. Но каким языком это подано, боже мой. Вот, к примеру, встреча с Серой, волчицей, которую он любит и которая помнит его. Волк думает о любви. Цитирую: «Весь гигантский мир человеческих знаний был сокрыт для неё. А Косомордый не мог поделиться с подругой даже мельчайшей частичкой сомнительного приобретения и это угнетало.»

Пушкин, конечно, удавился бы от зависти, что уж тут.

Люди, запомните как «Отче наш»: если вдруг хочется написать конструкцию в родительном падеже «роман врага», «любовь колбасы», «блендер победы», а потом добавить к этой конструкции прилагательных, типа как «отчаянная любовь боевой колбасы» и «упоительный блендер незаслуженной победы», вычеркивайте это сразу из текста вместе с блендером! Оно мертвое, и добра не принесет никому и никогда.

Хотя бы это. (Но сколько тут всего остального...)

«Кроме достоверных и спекулятивных знаний у людей существовал вымысел.» Тут я просто ломаюсь и начинаю рыдать. Ну это несерьезно же. Мы и так знаем, что существует у людей, мы и есть люди. Нам бы побольше про своего волка (и запятые на своих местах бы, не без этого). Вот когда он обдумывает про Красную Шапочку, это хорошо же, интересно, еще хочется!

А дальше снова все плохо. Ведь реально, информации из этих кусочков мы получаем — нуль. Была война. Волк ищет человека, который его изменил. Волк ждет.

Все. А каждый из этих кусочков — по странице, а эмоционально-сопереживательного там тоже ноль. И что читателю предложите делать, изволить застрелиться?

Читателя, как мне кажется, нужно любить. А для этого дать ему ниточки, дать боль героя, дать душу. И дать, к примеру, рассказ, где размышления идут не в пустоту черт знает о чем, а про то, что будет близко и важно герою, а значит — и самому читателю.

А сам рассказ в общем-то умещается в последние фрагменты. Он весь — встреча с Кириллом. Который, не будь дурак, предлагает апгрейдить и подругу нашего волка, а та подруга умирает на операционном столе. После чего Кириллу хана, грустный волк уходит в ночь, занавес, титры.

«В какой-то момент Косомордый понял, что сердце волчицы остановилось. Кирилл попытался скрыть её смерть, но даже по интонации голоса Косомордый понял, что это не временная трудность, что потерял подругу.»

- вот это реальный и интересный кусочек. Оставить немного волка в тумане, оставить приход Серой, и оставить эти последние куски (хотя даже тут я бы порезала как минимум пополам) — и интерес к тексту закроет зияющие дыры, то бишь недостатки, гм, авторского стиля. Будет интересное повествование. А так, боюсь, оно вызывает интерес только у тех, кто кое-как доковылял до конца, и то по большей части это не интерес, а облегчение.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Автор, конечно, с первых же строк делает все, чтобы мы рассказ закрыли: и четыре имени-фамилии героя (попробуй запомни!), и Летное Училище Космофлота С Большой Буквы (попробуй поверь!), и сразу разухабистый стиль ака «да не фантастический это рассказ, а вовсе байка» (попробуй войди в такой текст!) ! Я, честно говоря, несколько приуныла.

Но будем оптимистами, оценим набитую руку, скажем доброе слово, и попробуем получить удовольствие.

Дальше, впрочем, я начинаю громко кашлять, потому что сюжет первой байки, про «живи долго и счастливо, но захочешь продлить род — надо умереть, и только из вашей смерти будет новая жизнь» — это один-в-один «Русалочка» Ольги Рейн, взявшая золото и сто баксов на «Пролете фантазии». Правда, в Русалочке оно все смотрелось гораздо правдоподобнее, потому что речь шла не о нескольких новых гражданах, а о выживании, грубо говоря, всей расы.

А тут как-то верится гораздо меньше, потому что особой близости и общинности между товарищами инопланетянами нет, угрозы исчезновения тоже нет, и как-то плохо понимаешь, зачем погибать влюбленным друг в друга людям, чтобы их детей потом растил черт знает кто. В общем, с ксенопсихологией, я бы сказала, тут конкретный прокол. Если бы у них была совсем другая психология и другое отношение к жизни, есть мнение, что это стоило показать в рассказе. А так у нас люди как люди, только никуда не спешащие и немного заторможенные.

Но текст правда милый, хороший, и даже от корявостей типа «всего того, что он олицетворял» морщишься, конечно, но это не важно. Важно, что автор умеет сделать сопереживание. Раз — и у нас уже старый уважаемый пилот. Два — и уже есть загадка: чего это он говорит, что будет скоро жрать лобстеров с омарами? (Вот тут, правда, автор действительно не объяснил, так что мое автору неодобрительное ворчание). Три — его везут на пожизненное или очень долгое заключение, а такому точно сочувствуешь.

Вот и получается интересная история.

Правда, все-таки не получается.

История «старого космонавта используют, а вместо него коварные гипнотизеры из спецслужб настраивают детвору на космические профессии, хотя космос детям даром не нужен» — есть в этом что-то от старой хорошей игрушки To The Moon, но вот там это было единичное явление в виртуальной реальности по просьбе клиента, а у нас калечат школьников, причем массово и целенаправленно. Ребята, но про это будут знать, вон Лазарчук в «Мумии» отлично про это написал. И родители, и взрослые, и у нас будет социальный взрыв как минимум. А тут рассказ скользит легко так и «так и надо» — мол, люди в черном разворачивают музей, который будет зомбировать детишек, а никто ни сном ни духом.

Тут я очень вылетаю из рассказа и, конечно же, огорчаюсь.

Дальше у нас милая байка про мужскую беременность, от которой, конечно, морщишься только так, но это вкусовщина. А финал хороший.

Содержание, правда, не мое, автор помогает фокусировать внимание, но я все равно читала, только чтобы дочитать. Но я так и так очень благодарна автору за рассказ, который можно прочитать, как милую байку под пиво, сказать спасибо (вместо «аааа, мои глаза, мои глаза»), и пойти дальше. Все бы так писали, и на конкурсах было бы сплошное счастье пополам с добрыми отзывами, точно говорю.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Сохранность мироздания! Слабые оттиски, продавленные сквозь складки реальности ответственностью! Самоподдерживающаяся штука! Только на фантлабе — и совершенно бесплатно. Платой будет ваш мозг.

Языком — как ржавой пилой по ушам. Мне сразу хочется поделиться прекрасными историями про маяки — да хотя бы «Балладой Маяка Ар-Мэн», но чувствую, толку будет мало, потому что мы снова вернулись к усредненно-конкурсному стилю: телеграфно-короткие вереницы предложений и такое изобилие канцелярита, что держите меня семеро. Про пафос я вообще молчу.

Дальше трудно удержаться и не начать ржать, потому что чувак, который ловит рыбу и зачерпывает ведром воду в Страшной Водной Поверхности, Которая Хранит Мироздание — это, конечно, надо уметь. А вот прям по суше жратву не передают? Хамон закончился, моцареллу не подвозят, у вертолета топливо закончилось?

Ну несерьезно же. Если у вас тут волшебное зеркало Мерлина, какого черта вы в него, пардон, ходите в туалет и вообще делаете с ним всякое? (Про псевдонаучные формулировки и пиксели я вообще молчу. Какие пиксели на воде? (Что, двумерные? а глубина прям не считается?), там в каждом «квадратике» будет столько элементарных частиц, что это отдельное озеро, условно говоря). В общем, ох.

Дальше у нас ВНЕЗАПНОЕ появление человека, который, конечно же, сводит к черту все расчеты, и который — разумеется — девушка. Как девушка все еще жива, и почему она — не труп (как давно обнаружили ее тело под водой? сколько она была там до этого?) — к черту подробности, девушка же есть, счастье!

Кто-то все еще сомневается, почему я ругаюсь на надуманные сюжеты? Вот именно поэтому. Волшебная «одинокая волна из машины» — это рояль, а вот полуразобранный плот и на нем — гребущая жердью к маяку полумертвая девчонка — уже история. А так нам ее в рассказ фактически положили авторскими щипцами. Ну, будем надеяться, хоть кусочек мозга не отщипнули по дороге.

Наш герой, впрочем, не теряется — моет и вытирает девушку, которая не то без сознания, не то спит, мимоходом щупа... то есть отмечает, что девушка-то уже ничегоооо, а потом вставляет ей в РУКИ тарелку с СУПОМ.

Вот прикиньте, ложитесь вы спать, и тут к вам на цыпочках в постель приходит возлюбленный, вкладывает в пальцы тарелку с супом и уходит. Внимание, вопрос: с каким воплем вы проснетесь, обнаружив этот суп у себя на груди и на одеяле?

А юноша у нас, кстати, явно со взором горящим, и как бы не со сбитой в кровь психикой. К нему попала полуголая измученная беззащитная девушка, а он уже прикидывает, как бы ее ловчее того и этого. «От настороженного дикого взгляда саднило в душе, а коротко остриженные волосы казались волчьей шерстью. Я знал наизусть каждую черточку её тела, но никогда не ласкал. И долго, очень долго мечтал дотронуться.»

Не ласкал он. Нет, я, конечно, верю в любовь с первого взгляда, но рядом с такой «страсть-прямо-сразу-и-к-черту-ее-желания» мне почему-то хочется позвонить в полицию. По крайней мере, я бы на месте этой девушки уже потихоньку думала бы, как сделать ноги. Или хотя бы раздобыть холодное оружие.

Юноша, впрочем, не стесняется, и, спустившись вниз, уже начинает этой девушке приказывать и допрашивать. А чего, он же хозяин и господин, куда она денется.

(Хотя я бы обратила внимание автора на то, что столь несимпатичный главный герой может очень сильно отвратить читателя от рассказа — кто-то, к примеру, может даже и не дочитать).

Впрочем, девушка оказывается не живой девушкой, а прямо ожившей голограммой из публичного дома: и грудь обнажает, и призывно касается, и шепчет всякое, словом, все тридцать три удовольствия. Да и разговаривать, как человек, тоже не умеет. Так что не герою, прямо скажем, повезло — такая игрушка из секс-шопа — и вся его.

Ну, а дальше у нас очень нейтрально-абстрактное «давайте мы спасем мир», которое, увы, абстрактным и остается. Почему этот кусок моря не отгорожен плотинами, заводями и стеклянным куполом? Почему тут один извращенец на маяке, а не двадцать научных лабораторий и восемь военных вышек? Какие техники, какие факсы, тут организация уровня НАСА должна работать, а не студент-недоучка с ожившей эротической фантазией!

Так что когда рассказ переключается на «ох, ах, увы, мы все умрем», просто кладешь в рот очередную порцию попкорна и с надеждой ждешь уже, когда они все умрут.

Если бы. От этих дождешься.

Дальше кулек смотрел и моргал. Вязкозть воды они повышают, ага. Пузырьками. Причем пузырьки испаряются за минуту, а таскают тяжести они уже седьмой час. Ух ты.

Но тут вообще с матчастью очень весело. К примеру, уже ближе к кульминации (если ее тут вообще можно найти без фонарика) оказывается, что «Всего-то пару дыр в рифовой короне вокруг маяка залатать. И пусть потом океан беснуется, у нас в лагуне будет тишь да гладь.» Ух ты! Можно было сделать спокойную лагуну? ОК, круто! А, гм, вот ДО стихийного бедствия об этом можно было подумать?

(Ну конечно, нет! Как бы к нам голая девушка-то приплыла бы? По воздуху? Соображать надо!)

В общем, как я с самого начала подозревала, так оно и оказалось: странная девушка — не настоящая и тискать ее можно сколько угодно. И фиг с ним, что ее пришлось доставать из воды и из-за этого нарушилась ткань причинности мира (или что у них там) и погибло дофига народу.

Но вообще герою я завидую. Мало того, что его после катастрофы не сместили, так этому недотепе разрешили устроить новую катастрофу — на этот раз, чтобы создать тело якобы «друга». Ну а «что такого»? Виртуальный как бы друг есть, виртуальная как бы девушка тоже, осталось применить это знание на практике в разных комбинациях. К счастью, тут над рассказом опускается занавес, и продолжения мы не увидим. Что славно.

Все-таки хорошо, что в основном конкурсе ограничение на двадцать тысяч знаков. Пятьдесят тысяч этой «нерасчетной несводимости» не выдержало бы даже мое математическое образование. Гм. Тем более оно.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

А давайте напишем сюр, как бы говорит нам автор, и мы — не без внутреннего, впрочем, сопротивления — киваем и идем за ним. Правда, в первой же строчке запинаемся: «в чьем шепоте нет сил противить естество и таешь». Вот тут выбивается же из поэтического ритма, потому что ждешь синоним к естеству, а получаешь сложносочиненное предложение. По мне, так нужна запятая перед и, а еще лучше — придумать что-то еще, первый абзац же.

Больше, наверное, ничего путного не скажу, потому что когда (спасибо, автор, спасибо, господи ты боже мой, счастье-то какое) тут в кои-то веки попадается хороший рассказ, надо хватать и не пущать, а не придираться к разным там запятым. Хотя, конечно, уж я-то придираться буду всегда.

«будто мир держал ее на цепи, а не он сам» — ммм. Вот он, настоящий язык. Пирдуха натуральная, тут как-то даже и не поспоришь. Я, собственно, не имею ни малейшего желания — я покорена и очарована.

Очень желаю тексту первого места (а еще лучше — так и вообще единственного, потому что ну вы же понимаете, как после такого читать что-либо еще; у меня так все рецепторы отключаются). Впрочем, автор и без меня знает, насколько он крут. Эх.

Наверное, напишу еще, потому что восторгов никогда не бывает мало — что я, плохие тексты разбираю часами, а для прекрасного жалею еще десять минут?

Меня потрясли все сцены. И с целованием хлыста, и в кресле, с розовой трещинкой, и сорок лет(!) в той капсуле, и собачья миска, и запеченная до углей рыба, и несчастная экономка, которая так и не научилась мыться. Жена прошла мимо меня, но она скорее — иллюстрация мира, его зеркало, что уж тут.

И мне кажется, что уж тут-то тема настолько на высоте, что выше только звезды.

И — я подумала — все-таки наш герой покончил с собой, потому что «никогда больше», но ведь петля уже замкнулась, лента уже кликнула, уже все, уже ничего не изменить, все будет происходить снова и снова — и его смерть тоже. И без этого не было бы так печально, правда?

Хочу еще вспомнить вчерашний, одиннадцатый, эпизод Доктора Кто — они прекрасно перекликаются. Рассказ был написан намного раньше — но в Докторе словно живет его эхо. Мне кажется, если автор еще не смотрел, ему стоит это сделать — и, возможно, получить удовольствие, сравнимое с тем, что получила я, читая его рассказ.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Сразу хочется плакать горючими слезами (вообще эмоциональный, конечно, выдался конкурс), потому что этому бы рассказу хороший визуальный ряд — и цены б ему не было, а вот как есть — приходится продираться сквозь текст в таком брачном забеге, что спасибо, если хоть нижнее белье на кустах не оставишь.

Серьезно. Глаголы есть, действие есть, все есть. Но как оно происходит? Где? Какого цвета небо над головой? Как выглядит лагерь? Как люди-то там вообще выглядят? Это то же самое, как если бы я смотрела кино, но вместо освещенной поляны была бы темнота и только узкий луч фонарика время от времени выхватывал бы то тонкие косички, то бубен, то гальку под ногами.

Вот это — реальный недостаток, который может отхватить от текста нехилую часть аудитории. Самое начало обязано быть прописано! Потом, после перехода в другой мир, мы видим и лес, и небо — но для каких-то читателей уже будет слишком поздно.

Впрочем, что тут с внутренним монологом героя, это точно мама не горюй. «Духи чужих проникли в голову притягательными напевами. Ласково забормотали, призывая подчиниться зову. Но они никогда не понимали, что власти песни не хватит и она лишь обнажает их мир. И при сноровке ты чуешь путь к цели, намеченной старухой.»

Понятно, что тут написано? Нет, конечно, понятно, если приглядеться. Но как же криво, а? «никогда не понимали, что власти песни не хватает». Ох. Нельзя лепить связки существительных в родительном падеже. Не стоит отделываться общими фразами про «притягательные напевы» и «ласковое бормотание». Это просто прямым текстом говорит о том, что автор поленился и не стал изображать душевную борьбу героя или там конфликт, а просто накидал условные голоса условному герою в условную голову. А вам про условного героя читать интересно? Вот если бы Сапковский написал не про Ведьмака, а про условного искателя приключений, стали бы его читать?

Собственно, это главное, что топит рассказ. У нас очень условный охотник, который прибежал в условный чужой мир за условной же добычей и встретил условную чужую бабу. Я бы очень порадовалась этой истории, будь она про живого героя и живую чужую (что там было, «Враг мой» в фильмах?), но эта условность губит любое сопереживание, что для рассказа гибельно. До интересной части, где мужик начинает привязывать к себе девушку, она ложится рядом, кладет с собой куклу, пытается утопиться и так далее — девушки, на которых этот рассказ ориентирован, могут просто не дочитать.

А дальше действительно все очень мило и очень по-женски — и бытовые детали, и отхожая юрта, и как девушка готовит, и как ее обнесли на костре, и как герой начинает в не влюбляться. Девочковая история любви, я такие очень уважаю.

Но вот что не вышло (а это важная часть): причина, по которой чужачку вообще притащили из другого мира. Бабе Ирге нужно было, чтобы по ту сторону росла дочь чужачки, и чтобы баба-шаманка могла смотреть, условно говоря, глазами этой девушки. ОК, но это выполнилось, как только девушка сплела кукле платье и покачала ее на груди. Для чего нужен было ее роман с рогатым пастухом, совершенно неясно, кроме как «а давайте вот так вот введем любовный треугольник, потому что хочется». Нет, я не возражаю, я люблю любовные треугольники, да и Хвостатку жалко, но очень уж оно надуманно выглядит. Зачем им всем жизни ломать, если все можно было сделать быстро и безболезненно?

А если у нас «не верю» про «зачем баба Ирга устроила роман чужачке и пастуху», значит, часть этого «не верю» перекидывается и на все остальное. А это увы.

Ну, и не очень-то понятно, при чем тут «моя вина», но это, насколько я вижу, уже сказали.

А так я очень рада видеть рассказ, который, собственно, есть рассказ. Если бы причина «почему девушка должна жить ИМЕННО С ГЕРОЕМ» была раскрыта нормально, и читатель бы в нее верил, так и вообще бы хорошо вышло.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Я так поняла, это рассказ-психоделик. Потому что довольно ухающий в ночи дом, горюющие ставни и «подозрительно и с надеждой» косящиеся фасады — это полный хоррор-трип, по-другому тут не скажешь. Или, если чуть серьезнее, текст очень сильно переборщил с одушевленностью, и создается ощущение, что весь этот наивный пафос на нас выплескивают из ведра, и нужно отойти в сторону, чтобы не запачкаться в чем-то очень приторном. Плач Ярославны по покинутому дому — дело хорошее, но когда оно настолько в лоб и так пережимает... ох. В общем, сразу понимаешь, что борьба с рассказом будет долгой, упорной, и живые тут позавидуют мертвым.

Особенно когда мы встречаем героя. «последний отпрыск семьи Сысоевых» — отпрыск! Аристократия! Голубая кость! Какое меткое словцо, аж завидно. Но это еще цветочки. «Замызганный скучной жизнью сорокапятилетний тюфяк» — в общем, что тут творится с языком, это уму непостижимо, и слава богу — я, честно говоря, не очень хочу жить в этом прекрасном мире кислотного цвета, мне бы что-нибудь попроще про деревню. «Матренин двор», например.

Цитаты я, наверное, дальше выписывать не буду, но поверьте, они прекрасны и удивительны. Накурившийся дом, поводящий грозным оком — это пять, конечно. Я думаю, автору стоит эпиграфом к рассказу подвесить адрес и стричь деньги, потому что любители острых ощущений будут приезжать сюда, как на праздник.

То есть читать и ржать, конечно, можно, но воспринимать этот преувеличенно пафосный текст всерьез, ясен пень, не получается уже с первого абзаца. Ну, на трезвую голову так точно.

Ладно. Но рассказа, если честно, немного жаль — будь он написан нормальным языком, его вполне можно было читать. Мерзкий сам себе мужик, кризис среднего возраста, уехал в деревню, встретил первую любовь, ах, ох, тут презрение к жене, которая вырастила его дочь, ну, обычный бытовой сексизм, но читать вполне ж можно, нормальный сюжет и нормальные мотивы.

Вот только едва увидишь «счастья, запоздалого, перезревшего за годы разлуки и вынужденных любовей» — снова начинаешь ржать. Милок, кто ж тебя к этим ВЫНУЖДЕННЫМ любовям-то на аркане тянул? Покажи нам этого злодея, тут же сдадим участковому!

«Располневшая, она, тем не менее, выглядела стройной.» — вот оно, фантдопущение-то!

И мистика хорошая и стреляющая — вон мужик с любовницей просыпается, а видит — жену! Это же натуральный хоррор, тут каждый мужик об... посочувствует, вот!

Увы, автор не развивает эту прекрасную мысль. Вместо этого герой, увидев — 1) любовницу — одна штука, 2) завтрак — одна штука, тут же расхрабрился и начал нам всем читать МОРАЛЬ. Внезапно, да. «– Смотришь на них с высоты своего опыта, пренебрежительно так, надменно.» Я так поняла, мораль в том, что нечего жить, как сорная трава: с квартиркой, работой, женой и дочкой. Нет, надо быть счастливым, поэтому бросай работу, пропивай квартиру, выгоняй жену и не звони дочке, и в жизни ждет тебя успех. Неожиданно, да.

Впрочем, тут герой как-то сник и не стал развивать мысль, а вместо этого пошел гулять по саду, и тут, увы, снова работает старое доброе правило «если рисовать картинку, пусть читатель увидит картинку, а не тщетно пытается ее разглядеть за словами, которые никак в единое целое не складываются» (это я про мириады малиновых бутонов-жемчужин, если что). Но больше всего тут портит дело пафос: «Нет, никогда не сравниться сакурам с буйной свадебностью яблоневого сада, царским его благородством и пронзительной пышностью!» — честное слово, я бы поаплодировала автору и посмеялась во весь голос, если бы это была пародия. А так я просто посмеялась.

И вот он, самый-САМЫЙ главный фантдоп рассказа:

- И брось, пожалуйста, пить.

- Лара! – Кирилл хотел было возмутиться, но вышло вяло. – Откуда ты… Да я ведь не… Хорошо, Лапочка, уже!

Кто сомневается в искреннем порыве этого человека, пусть первый бросит в меня финик.

Ладно, но потом наш герой вообще выходит за грань реального: вместо бытовухи (любовница ушла обратно в дом мужа) у нас происходит большое и чистое волшебство: кафель подменили! Раковину другую поставили! Хм, а не почудилось ли мне, задумывается герой. (Мужик, беги оттуда!)

Дальше мы проглатываем очередную порцию психоделики про спятивший дом, пока мужик пьянствует — а что ему, несчастному, остается, когда тут кафель на глазах муракамят? В общем, тут рассказ скатывается на бодрое и веселое «выпил — послушал любовницу — выпил еще». Попутно мы узнаем про то, что мужик, оказывается, наказал любовницу двадцать лет назад и бросил ее, потому что она, зараза такая, ПОДСТРИГЛАСЬ. Ну да, все зло от женщин.

Особенно меня потрясла святая наивность героя: «познакомился с Нюткой, туда-сюда – беременная, ну и.» Но «если бы не твой поступок, не было бы ничего!»

Слава богу, говорит он это все не живой женщине (а то мог бы и живым не уйти: в деревне нравы простые, нержавейкой по голове, и готово), а настоящему плакату со Славой КПСС, который, как известно, вообще не человек. Спрашиваете, как я это поняла? Отож! Только тетенька с плаката способна произносить вот такое вот:

»- Нет, Кирюш, виноваты оба. Только жизнь прожив, поняла, что любить – вовсе не просто. Любовь – не только яблоневый цвет, это ещё и ответственность. Мало вырастить, дать зацвести, потом надо сберечь. Любовь не терпит легкомыслия и гордости.»

(даже в старых советских фильмах героини говорили, как люди, точно говорю, я проверяла. А тут... в общем, когда речь заходит о живом диалоге, мое рассказу полное увы).

Впрочем, можно выдыхать: мы движимся к развязке. Добрая любовница все-таки оказалась мороком и миражом, на самом деле эта милая женщина давно мертва, и все это — штучки Дома (а я говорила!), который решил довести своего питомца до делириум тременс. Что у него, кстати, почти и получилось.

Ну что тут скажешь? Это была бы хорошая, цельная, ясная история про противного алкоголика, разрушившего себе жизнь. Особенно здорово было бы, если бы он в конце повесился — хоть какой-то катарсис читателю. Но увы, оно записано настолько пафосным ученическим языком, с такими мертвыми диалогами, что воспринимать этот рассказ можно только как литературное упражнение — как видите, неудавшееся.

Я бы обратила внимание автора на концовку, где (если не считать мутных стариковских глаз Дома) идет почти нормальный и естественный текст. Мне кажется, вот это уже почти живое и настоящее, и это стоило бы сохранить и взять с собой в следующие рассказы. И вот тогда будет счастье.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Я всегда счастлива, когда на конкурсе попадается рассказ, который хотя бы можно читать, поэтому я очень благодарна за это автору. Да, местами читать не очень интересно, да, где-то что-то провисает, да, от прыжков между прошлым и будущим здорово устаешь, но когда ты скользишь взглядом по строчкам и у тебя не болит голова, это огромный плюс. Венок ромашек этому столику.

И — начнем ругаться.

Моя главная претензия — рассказ может держать интерес читателя, но он этого не делает. Причем «почему вот этот фрагмент неинтересный» — видно невооруженным взглядом. К примеру, двое пацанов возятся со стеной и с лестницей. Они вот-вот сбегут из города, это Важное Событие (звучит пафосная музыка, которую никто не слышит), но эмоциональное состояние у них абсолютно ровное, словно они пошли в магазин за кефиром. Сцена — набор механических действий. Более того, чтобы сопереживать этим детям, мы должны знать, почему они бегут, а мы — к этому моменту — не знаем об этом ничего, и я, к примеру, просто моргаю, потому что герои тут существуют отдельно от меня.

А уж когда автор говорит за героя, что можно сбежать на цеппелинах (в тексте «цепеллинах» — тут ошибка, по-моему), но они пойдут другим путем (с), я и вовсе пожимаю плечами: ОК, есть два способа, но я-то не понимаю, в чем тут разница, я и про первый ничего не знаю, и про второй, и про мотивацию. Зачем оно все?

А вот если бы мне объяснииииили!

Дальше. Герой. Мы знаем, что у его папы грустные глаза, а ему самому одиноко, и до чертиков надоело хозяйственное мыло. Тут он встречает Настю, которая свет в окошке. Клево. Вроде бы идеальная ниточка для сопереживания. Но все равно режет, потому что это вот «Я был не молчаливым, а замкнутым, не отчужденным, а одиноким.» и «Если одиночество было бы звуком.» (АХ!) — оно все-таки до невозможности пафосное для мальчика из средней школы. Я бы еще не ругалась, если бы к пафосу были живые сцены — мама, папа, почему и как и откуда пришло одиночество. Помните Гарри Поттера? Утро, он вылезает из кладовки и идет помогать по хозяйству, на нем старая одежда, которая ему велика, тетка его шпыняет, брат издевается, и мы сразу понимаем, что этот мальчик одинок. И верим.

А вот тут... да не очень-то я верю в его Пафосное Одиночество, если честно. Обычный школьник, ну, пенка для умывания кончилась, так кому сейчас легко.

И вот это неверие очень сильно давит на рассказ.

С именами, по-моему, точно прокол. Тетушка Мэри точно лишняя в мире Витьки и Наськи. И какой тут вообще Соннер-Вилль (город, стал быть, по-хранцузски), если тут русскоязычные дети с русскими именами?

Дальше у нас наконец-то — ура — объясняется сюжет, красивая очередь змеей (сколько раз мы уже видели это сравнение? много, но мне не жалко!), в городе начинают пропадать звуки, город окружают правительственные войска (ну, в то, что в мир не веришь совершенно, я уже писала, но ладно, откуда у нас тут достоверный мир, давайте хоть по сюжету пройдемся), и —

- И в рассказ перестаешь верить совершенно. Потому что мальчик-подросток совершенно не боится, что потерял слух, что слух потеряла его мама, друзья, все вокруг, что из города они не выберутся, что вокруг кончаются припасы, нет работы, и разворачивается самый натуральный кризис — нет, у него все в порядке, ведь рядом с ним его оглохшая первая любовь!

Нет, парень. Если ты любишь — если ты по-настоящему любишь — ты будешь очень бояться. За нее. И ты уж точно не будешь закрывать глаза на перемены, потому что ТАКИЕ перемены не замечать нельзя. Особенно когда вот-вот будет нечего есть.

Так что мы тут пишем «авторский произвол» и «не верю!» и радостно подчеркиваем красным маркером два раза. Нет, три.

Ладно, с этим покончили, идем дальше.

А вот дальше мир рассказа, увы, начинает рассыпаться, как Соннер-Вилль, потому что автор, на мой взгляд, таки добавил туда шоколадный бассейн. (Ну, как в детском анекдоте: «Мой папа — самый богатый банкир! И у нас дом в три этажа, двадцать машин, и свой вертолет! И яхта! А перед домом — шоколадный бассейн!»)

То есть пока у нас дом в три этажа и двадцать машин — то бишь глохнущий город, перепуганный певец и влюбленная девочка — я еще верю. Но когда оказывается, что люди начинают исчезать, плакаты — крошиться и так далее, это уже выводит рассказ за рамки реальности и помещает его куда-нибудь к сюру и абсурду.

А это уже невозможно, потому что у нас есть очень жизненное и реальное начало с девочкой, тромбоном, лестницей и набившим всем оскомину хозяйственным мылом. Так что путь в сюр нам закрыт.

И очень уж непонятно про эти тени. Мало того, что в них не веришь, так еще и логику не поймешь. Они живут? Существуют? Но как, если все, что они могут — стоять у подножия стены в одной кучке? Они не могут читать, слушать музыку, они, похоже, не могут говорить, а писать им нечем — призрачной бумаги не изобрели, а обычной — пара листков, и те, похоже, скукожатся в этом ровном черном поле, как начали исчезать вещи в городе. Единственный вопрос — это как эти призраки не сходят с ума (потому что это почти неизбежно), и ответ выходит довольно страшненький — а никак. Это загробный мир, они больше не растут, не меняются. Это скорее слепок с человека, чем его душа.

(Душа? Настоящая Наська? Которая будет десять лет подряд стоять возле стены, и ничего не делать? И страдать — от скуки, от невозможности нормально пообщаться, заняться хоть чем-нибудь? И останется в здравом уме? Ой ли?)

В общем, получается что-то абстрактное, и как-то в тягу юноши к девушке-ставшей-призраком начинаешь очень и очень сомневаться — то есть абстрактно-то веришь, что уж, но очень уж абстрактна сама девушка.

И, наверное, самое важное. То есть САМОЕ-САМОЕ важное.

Герой. Он эмоционально — никакой, словно у него классическая картина перманентной депрессии, или он просто очень малоэмоционален. Его девушка кричит, испытвает эмоции, тромбон в окно — а он по нулям. Они с другом лезут через стену, чтобы снова встретить эту девушку, а он — по нулям. Вот это — по мне — очень тревожно, потому что это лишает эмоций весь текст и превращает героя в ходячую камеру.

А вам интересно провести двадцать тысяч лье под водой наедине с ходячей камерой? Или все-таки лучше с капитаном Немо?

(мне лучше бы вообще остаться дома. Но я бы тоже выбрала второе. По крайней мере, на капитана Немо можно было положиться)

Дальше. Лестница. Господи ты боже мой, они три фрагмента возятся с этой стеной и лестницей, и все три фрагмента — ничего, ни малейшего проблеска интереса или эмоций. Я бы, честно говоря, выбросила бы тут почти весь текст про лестницу к чертям. Потому что линию дружбы оно, увы, не подчеркивает, Витька остается бессловесным роботом-инструментом, который используется, чтобы устроить герою побег, и кусочки, право, получаются скорее слабые, чем наоборот.

Ох. Я была бы рада, если бы герои вели себя достоверно, если бы они ожили, если бы герой вел себя не как коллекция пафосных цитат, а как обычный пятнадцатилетний мальчишка, который храбрится и держит себя в руках, хотя ему больно и страшно.

И если бы мама вела себя как человек. Ведь она знает, что люди начали исчезать — тогда что за «какая Наська»? Я так совершенно не верю, что наш юноша, влюбленный и прекрасный, эту девушку помнит, а мама, которая готовила ей обед каждый день — взяла да забыла.

Ладно. И финал. Мне нравится момент, который выбрал автор, и я бы рада умилиться, порадоваться, вытереть слезу и так далее — честно сказать, я ужасно сентиментальна. Но я опять же возвращаюсь к мысли «стал он призраком в чистом поле, и что?» Музыка им недоступна; голос, кажется, тоже. Что еще остается? Я ж говорю, тут ни загробной жизни, ни обычной, ни вообще ничего. А в сам момент, длящийся вечно, как, скажем, в конце «Долины Совести», тоже особо не веришь, потому что пафосом «Соннер-Вилль» все-таки пересолен, увы, очень здорово.

И на этом мы заканчиваем анализ содержания рассказа (если это можно, конечно, назвать анализом, а не обычной конкурсной рецкой) и переходим к стилю.

Здравствуй, телеграфный стиль, как без тебя было здорово. (И как бы без тебя было здорово рассказу, бормочу я).

Серьезно, количество коротких предложений тут зашкаливает, и если в вылизанном начале оно почти не мешает, то потом начинает здорово тормозить восприятие. Не верите? Смотрите.

Наська играла на тромбоне.

Так я её впервые заметил.

Она выходила из класса.

На левом плече висел огромный рюкзак.

В правой руке она держала чехол с тромбоном.

Я тогда подумал – муравейчик.

Маленький, безопасный и трудолюбивый.

И все это счастье — подряд, в одном абзаце. Я тут в соседнем отзыве писала про ритм текста и чередование коротких, средних и длинных предложений, так вот, тут оно нужно втройне. Не буду вставлять сюда умные цитаты из классиков и разных классных пособий, думаю, гуглится оно достаточно легко.

Я не буду спрашивать, что девочка с тромбоном делает в суровом обществе, где дети изучают паровые машины, и чего они эти машины изучают в классе, а не на практике, если мир такой суровый, и вокруг одно хозяйственное мыло. Логика мира тут явно совершенно не прописана, дунешь — развеется, и чем меньше, кстати, автор ее прописывает, тем лучше для рассказа.

Опечатки: «смотрел неприкрытым уважением»

Итого. TL;DR — самое слабое место — безэмоциональность героя, очень много «мертвых» кусочков, не вызывающих никакого сопереживания (как вот с Витькой и лестницей), и очень... ммм... абстрактный концепт призраков, в который слабо веришь. Ну, и конец — не безнадежный, нет, просто недостоверный. За окном полный ад, а голос лирического героя рисует его, как утерянный рай. Впрочем, ему там жить и сходить с ума.

И, кстати, почему люди исчезают до призрачного состояния, но не исчезают дальше — совсем? Закон сохранения энергии как бы говорит, что для поддержания этой штуки нужно много всякой энергии — откуда она берется-то, для вечной Наськи?

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Любой мало-мальски продвинутый читатель давно приучился отличать «стандартное фэнтези» от «фэнтези настоящего». Сложный вопрос, в чем тут штука. Может быть, в той таверне, откуда когда-то пошел Dragonlance, все было живое — и звуки, и запахи, и герои? Или, может быть, дрожь бликов, запертых в хрустальных гранях у Аберкромби — она другая, не такая, как в «стандартных тавернах» из РПГ?

Кто его знает. Но когда оно начинается именно что со стандартной таверны и незнакомца со шрамом, начинаешь что-то ПОДОЗРЕВАТЬ.

То есть первое, что видит и над чем задумывается читатель — сеттинг. Ох, черт, опять таверна! И опять посетитель!

Что может сделать тут автор, кроме как написать рассказ заново? Естественно, первое и главное — облегчить читателю, собственно, чтение. И вот тут у нас первый бооооольшой подводный камень. Я бы сказала, такой булыжный булыжник, что можно и ногу сбить, и затылком приложиться.

У каждого текста (в идеале) есть мелодия. Ритм предложений, стаккато коротких фраз, мелодика сложноподчиненных арпеджио, гармония точек и многоточий. И у нее есть очень простой секрет: чередование. Нельзя лепить четыре средние фразы подряд: читатель начнет клевать носом. И уж точно нельзя вместо них цеплять к корпусу рассказа восемь маленьких: они облепят остов, как ракушки, и вы не успеете моргнуть, как текст окажется на дне.

Спасибо, если не вместе с читателем.

Так вот, мне прям неудобно советовать тут старое доброе «читайте вслух», но глаз заметно сбивается: и на появлении незнакомца, и уж точно на «это были единственные, ставшие привычными, нарушающие тишину звуки». Ох. От подобных оборотов вообще надо избавляться моментально, потому что именно после них на рассказ ставят аккуратный штамп «ученический», и пойди потом его счисти. А «кадык заходил под заросшей щетиной обветренной кожей» чего стоит? Это же элементарно мешает читателю видеть образ, который вы тут хотите поставить.

А уж если добавить виданных-перевиданных штампов вроде «производил впечатление человека, который, не задумываясь, пустит его в ход» — снова ох! Нет, в пародиях вроде Шрека «у меня есть осел, бойтесь!» я им только радуюсь. Но тут-то оно всерьез!

Автор же (я надеюсь) может хорошо, зачем делать нарочитое ученическое стандартное фэнтези, когда можно попробовать и сделать фэнтези нестандартное и хорошее?

В общем, ладно. Сидит в такой нестандартной и, главное, новой конкурсной, тьфу, фэнтезийной таверне этакий Билли Бонс, и тут приходит к нему незнакомец с тросточкой и задушевно так спрашивает: «Где карта, Билли?»

То бишь «чувак, я тут мочу монстров, пошли мочить со мной босса уровня!»

И тут-то как раз выплывает красивый ход «а чудище-то на самом деле прекрасная женщина, не дам тебе его мочить», но...

... но, черт, оно опять закрывается исполнением. Шелтон, Филипп, охотник, Фил, сквайр — сам черт ногу сломит, пока разберешься, где чья реплика. Нет, с третьего прочтения все поняла даже я, слава кракену, но вот, к примеру, «Остров сокровищ» я поняла с первого раза, и первый раз мне понравился больше третьего. Странно, почему.

Самое грустное, что рассказ-то похож на вычитанный, а рука — на набитую, то есть текст читали, перечитывали и в упор не видели, где читается плохо, а где не читается в упор. И вот это уже не есть хорошо, и если автор уже привык писать «не так», его впереди ждет много веселых минут.

Увидев «редких в этот предрассветный час» посетителей трактира, я начинаю икать. У нас еще и трактиры в пять утра работают? Это не трактир, это круглосуточный макдональдс какой-то!

Я еще немного порыдаю по воводу стиля: «оставляя за собой смываемые водой следы» — нельзя использовать пассивный залог в таких количествах, да и в любых количествах не стоит. Глаголы — ваши друзья. А «расплывалась россыпь красных пятен» — россыпь не может расплываться, расплываются пятна; представьте, что вы разбросали по полу горошины, и эта россыпь горошин вдруг... что? Превращается в пятно Роршаха?

Ладно. Может, хоть с диалогом лучше?

Ага, держи карман шире. «Гости издалека, в определенный период жизни они не могут совладать со своими инстинктами, и тогда люди становятся для них добычей.»

Вы видите живого человека, тем более — прагматичного охотника вроде вон Ведьмака, который так вот разговаривает? Я вот вижу только плохого актера, который пытается вещать со сцены. Получается, увы, не очень.

Охотник, который заказывает не миниатюру на слоновой кости с полюбившейся красавицей, а восковой муляж отрубленной головы — это, конечно, внушает. Мне так точно внушает дрожь и желание сбежать от этого психа подальше. Как-то люди, расхаживающие повсюду с отрубленной головой, не очень похожи на нормальных людей.

Ладно. Сели на шхуну (капитан, представляете себе, бородатый и постоянно курит трубку, кто бы мог подумать!), плывем. Причем у нас тут еще и фокал меняется: сначала Филипп, потом Шелтон, потом капитан, потом снова Филипп — зачем? Черт его знает, зачем, и рассказу это явно не на пользу.

Вы вот, кстати, Филиппа от Шелтона отличаете? Я вот не особо, потому что как говорят и ведут себя они очень даже одинаково. А это очень тревожный звонок.

И самое-то непонятное. Если Филипп благородно выпятил грудь, свел вместе пятки и в начале рассказа послал сквайра со всеми его деньгами ко всем чертям, почему же в середине рассказа он внезапно соглашается и разрешает «купить себя с потрохами»? По-моему, логики тут никакой, кроме «так надо для сюжета, и черт с ней, с логикой».

С логикой, впрочем, у Филиппа вообще туго. Вот романтический момент: охотник мечтает о своей любимой с холодными слизистыми тентаклями. Как оно выглядит? А вот как: «В них он гуляет по соединенным мостиками мертвым кораблям и ждет ее. В полном одиночестве, как он всегда того желал.»

Так чего желал-то? Встречи с ней или полного одиночества? (Или чтобы все умерли, а все корабли утонули? От маньяка с восковой башкой в сундуке, который охотится на кэльпи и берет детей в заложники, всего, знаете ли, можно ожидать).

Дальше, как я понимаю, наступил бунт, бессмысленный и беспощадный, и наступил он тоже скорее по авторскому произволу, чем по естественной логике сюжета. «Один из матросов вместо того, чтобы спокойно дать себя искупать в соленой воде, вдруг ударил капитана.» Ну как бы да, а зачем ему в соленой воде-то купаться? Объяснение где?

После немного невнятной сцены бунта (капитана немножко растоптали насмерть) у нас случается ЧУДО: двое придурков сбегают от целой команды, умудряются спустить шлюпку (это, наверное, тоже стоило написать большими буквами, потому что как матросы стояли столбом, пока эти двое спускали шлюпку — это как минимум рояль в кустах и бог из машины одновременно) и сбежать. Эээ. Гм. Ну их как бы держала разъяренная толпа, ребят. Я понимаю, что автор всегда может взмахнуть волшебной палочкой и сказать «это случилось, потому что палуба была скользкая, снизу вежливо стучал кракен, а у матросов на обед был гороховый суп», но достоверность-то...

Впрочем, откуда в стандартном фэнтези достоверность.

Ладно. Наконец, финал — волшебный кракен из машины уже сам убил всю команду, чтобы добрые герои не пачкали руки, и наш охотник возвращает себе свою Альтеклер. Не знаю, как вам, а я гуглила две минуты, что это за Альтеклер такая, пока наконец не вспоминила, что это ружье. Слишком много имен в одном маленьком рассказе — это зло, точно говорю.

И финал предсказуем: главный герой застрелил напарника, сошел с ума и состарился на кладбище кораблей, питаясь не то дьявольским духом (откуда святой-то), не то кракен подворовывал для него в тавернах.

Я, правда, не поняла, что значит «сдохла» во фразе сквайра «В трех футах от меня… сдохла… в трех футах от меня.» — если никто не сдох и никто к этому моменту, но по сравнению со всем остальным это правда мелочь.

В общем, у меня осталось тягостное впечатление «жил, жил и умер», потому что мне все-таки кажется, что у рассказа, кроме «плыли, плыли и приплыли» должны быть основные эмоциональные точки: завязка, где читатель заинтригован (а не пытается продраться сквозь текст), развитие, когда мы узнаем больше о персонажах (а не тщетно пытаемся их отличить друг от друга), кульминация, где мы правда за них переживаем (а не вяло кричим «эй, автор, это же бог из машины, не верю!»), и наконец, финал, где вместо «наконец-то» звучит нотка сочувствия.

Но с сочувствием тут туговато.

В общем, это хороший усредненно-фэнтезийный конкурсный рассказ, но именно что конкурсный и именно что усредненно-фэнтезийный. Рассказ могли бы спасти живые герои — хотя бы один — но «персонажистость» тут, увы, на нуле. А жаль. Мне кажется, могла бы получиться хорошая история любви. В конце концов, кто из нас не слышал про девушку с тентаклями?

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Рассказ начинается ударно: «Я теперь могу дышать только сырым воздухом». И многоточие. Ок, а воздух бывает копченый, жареный и пареный? Потому что мне, например, эта фраза сразу сломала мозг, и вместо того, чтобы наслаждаться словесными кружевами (эх, если бы они тут были!), я тут же начинаю пытаться понять, что, собственно, автор имел в виду. Всего одно прилагательное может здорово испортить рассказ. Фактически как удар мечом по голове у Асприна мог испортить весь день.

После «облака кучерявятся в лужах» и «рыбешки» вместо рыбы я начала подозревать, что у меня де жавю и вот-вот из-за поворота выглянет добрый дедушка из «Осенних визитов», то есть, тьфу, из «Осеннего вестника». Если серьезно, словесные кружева действительно делаются не так. Самый простой (ага, простой! попробуйте повторить!) вариант — «Листопад» Ольга Громыко. Самый простой критерий — читатель не должен видеть текст, он должен сразу видеть образы.

И еще — сюрприз, но автор должен куда лучше читателя видеть, слышать, обонять и осязать этот текст. Девушка не может хрустеть блином, он мягкий и вкусный. С веток не стекает мед, в нашем мире фруктовые деревья устроены по-другому, а от пчел можно и в глаз получить.

В общем, перед тем, чтобы научиться писать красиво, есть смысл научиться писать просто.

Еще как-то принято в отзыве упоминать сюжет (не найдено), смысл (я так подозреваю, это вообще страница от отдельного текста), и героев (а они тут есть)? Увы, «Садовница» в этом смысле очень похожа на планету Шелезяку: полезных ископаемых нет, живых организмов нет, населена... а никем она не населена. Робот Бендер, думаю, тут бы точно не выжил.

Любая история о несчастной любви и особенно о любовном треугольнике, в общем-то, очень легко найдет путь к читателю, даже самая слабая. Но было бы здорово ее понять — а для ее сначала надо написать. Хорошим, и, что немаловажно, связным русским языком.

Потому что сначала «увидел тебя случайно на улице и побежал», а потом сразу, без перехода, «он вбежал в клубах январского мороза» — это даже не сюр, это лишенный любой внутренней логики винегрет. А «чувствую, что ты права и так нужно» — это пахнет грустными школьными записочками из восьмого класса. Я вообще очень люблю читать школьные записочки (боги, еще бы!), так их тоже надо понимать! Хотя бы, к примеру, что они от Жени к Маше, и Маша любит Колю, а Коля любит Петю, а Петя — Анну Ивановну, которая любит завуча Круглова, который не любит ничего живого и прогрессивного!

И далее по тексту. В общем, мне показалось, что это не текст и тем более не законченная миниатюра, а скорее обломок, огрызок, ломтик... ну, в общем, не самая лестная характеристика для текста и, как мне кажется, не стоит выкладывать такие тексты на конкурс, если участник хочет сохранить свою репутацию — это как минимум не вполне доброе действие по отношению к читателям, которые тоже честно писали рассказы, а не отделывались невнятными, непонятными и не очень хорошо сделанными отписками. Я понимаю, что выход во второй тур в общем-то должен показывать, что текст хорош и _лучше остальных_, но есть у меня подозрение, что остальные были, гм, совсем неважные.

А язык совершенно точно надо подтягивать, потому что «напихаем-ка мы повсюду неподходящих прилагательных» — это, увы, не стратегия «как сделать хороший текст». Какое масляное жирное поле — там разлили нефть? Почему дорога липкая — что тут липнет к подошвам, варенье? Вот прям десять километров выкидывали трехлитровые банки на дорогу? А почки так похожи на арбузы? Особенно по величине? И планеты похожи на слезы, такие же прозрачные?

В общем, искреннее спасибо за то, что текст (язык не поворачиватся назвать его рассказом) такой короткий, но других достоинств, боюсь, у него не обнаружено.

[в рамках конкурса «10-я фантЛабораторная работа»]

Пташка! Венчик! Глазки! Головка! Комаренок! Крохотный, беззащитный, беспомощный! Животик!

С первых строк на читателя несется целая лавина всего уменьшительного и ласкательного. Если вовремя не отпрыгнуть, можно лишиться не то, что языкового чутья, а и вовсе оглохнуть на одно ухо. Я тут подозреваю, что рассказ всеми силами пытается донести послание «Умились, читатель! Умились сейчас же, кому говорю!», но вместо того, чтобы выбирать способы изящные и тонкие, делает это одним-единственным путем — в лоб.

Ладно. Нашел старый дед птенца, да не простого, а с человеческим лицом! Нет, правда, я серьезно. Представьте ситуацию: утро понедельника, за окном дождь, в комнате темно. Вы просыпаетесь, а на груди у вас лежит НЕЧТО...

(Вам уже страшно? Мне так точно)

Так вот, это нечто — кадавр из птицы Сирин и реальной человеческой головы. То есть вроде как птичка, на ладони умещается, а лицо человеческое (венчик, губки, щечки, нужное подставить). Кто еще не убежал в ужасе, вы смелый человек. Я вот, к примеру, нервно сглотнула и стала представлять реакцию деда.

(увидев «маленькую тревожную мысль на дне синевы», я просто поперхнулась. Но я предупреждала, что языковое чутье тут отбивает напрочь, это да)

Дед, правда, оказался не из робких. Надевает майку и штаны (слава зайцам, не маечку и штанишки), и идет на кухню, но не чтобы дрожащими руками налить себе самогону, а за молочком. Существо же нежное, с перышками, надо подкармливать. «А что бы вы сделали на его месте?» — трагически вопрошает рассказ. Ну, я не знаю. Может, вызвать медиков, МЧС и полицию, оцепить квартал и поинтересоваться, не заразит ли оно, скажем, трехлетнего ребенка соседей — ну неееет, ну вы что! Тут же венчик и щечки, как эта прелесть может быть опасной?

Дальше добрый дедушка, недолго думая, хватает своего кота, верного «приятеля и собеседника» за шиворот и выбрасывает в подъезд. Я вот тут же представила родную кошку Ксюху, которая из квартиры за тринадцать лет не выходила вообще ни разу (ее кто-то бросил на дачах, она голодала, поэтому теперь она боится улицы и из квартиры ни ногой), и чтобы ее единственный близкий человек вот так подхватил за шкирку и пинком в холодный подъезд. И как-то дед сразу перестал вызывать у меня сочувствие.

Тем более, что рассказывать он так никому ничего и не стал. «Однако делиться своей тайной дед не хотел; он подозревал, что загадочный гость прибыл персонально к нему.» Да это прямо дед-заговорщик! Тайный иллюминат, иезуит ордена одиннадцатого года! Иначе откуда у обыкновенного пенсионера такая мания величия? Все-таки обычные люди, найдя у себя под одеялом такое (грубо говоря, инопланетное существо), реагируют несколько... ммм... иначе.

В общем, психологическую достоверность мы вычеркиваем так быстро, что можно было и не подчеркивать. Едем дальше.

А дальше у нас просто-напросто начинается другая сюжетная линия. Ну да, в тексте на двадцать тысяч знаков, естественно, ей самое место, кто бы сомневался. Все те же чудесные метафоры (сердце пойманной синицей — ну нельзя же так таскать чужие штампы, они уже не то, что засаленные, там одних бактерий сколько!) Остается только помахать ручкой старым знакомым уменьшительно-ласкательным: худенькие ручки, йей, привееет! — и волосики, конечно, сюда же.

Вот, кстати, обратите внимание, что если первый кусок еще как-то напоминает современность, то второй — уже классическое «опять двойка» и привет позапрошлому веку, хотя общий герой и там, и там. Вопрос на пятерку: сколько лет доброму дедушке, и как этот Терминатор еще не рассыпался?

Дальше у нас душераздирающая сцена с внучкой, которой дед звонит прямо на занятия и на которую сразу начинает наезжать: «- Здравствуйте, пожалуйста! Чего! Разве так позвонить не могу?» (Спойлер: вот поэтому, дед, внучка тебе так редко и звонит!), и очередная сцена с котом и ливерной колбасой, aka Второе Изгнание Рыжего. Все это, конечно, очень мило, но я даже боюсь напомнить — а как насчет основного конфликта в рассказе? Дед и вот это заразное инопланетное с венчиком?

И рассказ оправдывает ожидания! Спешите видеть — старик жестом фокусника распахивает носовой платок, а там —

Пузико! Пупочек! «Умиляйся, читатель, умиляйся, добром прошу, давай, пока цел!», кричит нам месседж рассказа, и тут, похоже, нужно или со щитом, или на щите, потому что третьего не дано — мы все на одном конкурсе, и рассказ, увы, надо дочитывать. Я к этому моменту уже начинаю кряхтеть по-стариковски что-то такое про наши грехи. (Тяжкие, тяжкие, еще бы!)

Заметьте, кстати, что запах йода этому инопланетному явно не нравится. Как пить дать, биохазард и вирусный вредитель! Выкатывай зеленку, дедуля!

Дальше у нас идет несравненной красоты, глубины и сюжетной важности сцена с бабушкой и внучком, которые рисуют карандашами. Вы думаете, это плохо и не имеет отношения к основному конфликту? Ха! Это вы дальше пейзаж не видели! «Мясистые баклажаны туч переворачивались в пенистом тазу неба.» Я, глядя на эту кулинарную красоту, тихонько сползаю под стол, потому что даже у моего эстетического чувства есть предел: такого совершенства мне не перенести.

В общем, если перевести с языка «сердечек» и прочих душераздирающих метафор, идиоты-дети схватились голыми руками за провода и умерли. Приехал врач, и вместо того, чтобы констатировать смерть и вызвать труповозку, поместил их в машину скорой помощи (а рядом с ней была контора ближайшей фабрики, ага. То есть в дореволюционные времена у нас тут фургоны с микроавтобусами разъезжают. Зашибись. А сотовая связь есть?)

Наркоманская машина скорой помощи, «радующаяся полному газу и невмешательству тормозов» — это вообще пять. Я бы, честно говоря, не стала ставить, что бородатый доктор на ней куда-нибудь доедет.

Естественно, за кадром дети ожили (клиническая смерть в начале двадцатого века? да ерунда. Подвезли эпинефрина и пады из соседнего сериала про Доктора Хауса, вот и вся недолга), добрая бабушка рыдает, все плачут, и одна я робко спрашиваю: извините, а как насчет птички с пупочком и животиком? Рассказ же вроде был про кадавра-Франкенштейна?

Ладно. Возвращаемся мы к дедусе, приходит внучка, и кульки уже ждут торжественного явления инопланетного чуда к народу, но увы, вместо этого дедушка начинает нам рассказывать о волшебном воздействии электротока: и Войну и Мир он в первом классе прочитал, и Рваную Грелку шесть раз выиграл, и о сингулярности спорил да с самим Шелдоном Купером... в общем, по рассказу-то он вроде бы и не несет чушь, но я, честно скажу, заподозрила, что отрыв от реальности тут тот еще. Заодно и птичка с человеческим лицом легко объясняется. В общем, я надеюсь, внучка Маша принесла с собой волшебные таблеточки, хотя я вот тут бы уже стала звонить 003.

На похоронах бабушки я уже откровенно завидовала. Бабушке. Потому что она-то отмучилась, а мы это счастье читаем дальше. Причем к «умились, читатель» тут еще и добавляется пафос, причем в ужасающих дозах. Я бы, конечно, посоветовала дозировать и хоть как-то смягчить настроение до обычного человеческого текста, чтобы читатель — о ужас! — взял и сам испытал эти самые эмоции, но куда уж мне за апельсиновым солнцем и сапожками прохожих. А, и личиком еще. Вообще мне интересно, если собрать все уменьшительно-ласкательные суффиксы, будет больше пятидесяти или меньше? Что-то мне подсказывает правильный ответ, но я боюсь произносить его вслух.

Но самый хоррор у нас остается под конец. Шрам на груди у старика (от электрического удара, помните? вот такой вот интересный шрам, как будто даже и не отпечаток по всему телу, а такая вот штучка... впрочем, не будем) вдруг раскрывается, и оттуда высовывается детская пяточка. М-да. На «Чертовой дюжине», я чувствую, этого текста боялся бы сам Флинт.

А дальше наш старик тихонько берет — и помирает. Оказывается, это ангел смерти прилетел такой веселый и с пяточками (а я говорила, что ничего хорошего от этого кадавра не жди!). И в самом конце наш ангел летит через астрал, открывает ржавым ключом заблокированные уровни, и дальше идет совсем уже страшная эзотерика, концепции христианства, кстати, довольно чуждая и как бы не противная. Но мы не будем увлекаться метафизикой, а просто поздравим друг друга с тем, что рассказ наконец-то закончился.

Но я все-таки посоветовала бы брать пример с классиков и хотя бы делать финал, ясно и однозначно понятный широкой аудитории. Потому что «что это было?» — не та реакция, которой авторы обычно ждут от зрителя, когда в зале включается свет.