https://fantlab.org/work185942
Валентин Катаев. Переворот в Индии
Рассказ, 1924 год
Поэт Жак Пусьен «не может жить без славы, денег и любви», и ловко обманывает капиталиста, социал-демократа и женщину, получив все желаемое: деньги, славу, любовь.
Первая публикация — «Накануне» (Берлин), 1924, 10 февраля.
Входит в:
-- журнал "БУРАВ" (Николаев) №1, 06.04.1924 г., с. 10-12 (двухнедельное приложение к газете "Красный Николаев")
— сборник «Солянка сборная», 1927 г.
— сборник «Птички божьи», 1928 г.
— сборник «Растратчики», 1928 г.
— сборник «Бородатый малютка», 1929 г.
***
https://fantlab.org/work188493
***
https://fantlab.org/work177669
Денег не было ни сантима. Книжки стихов провалилась у критики, и у публики* Поэтому Клэр немедленно и при первом удобном случае сбежала от ’Жака Пусьена к своему старому любовнику. Тогда Жак Пуоьен подставил соломенный табурет к косой стоике и вбил тол стой бутылкой из-под содовой воды добрый гвоздь. Однако, подтяжки оборвались и Жак Пусьен отделался легкими ушибами. В дальнейшем ого постиг ряд новых неудач. В аптеке вместо яду дали слабительное, бельгийский пистолет дал подряд восемь осечек, а сторожа на Сено оказались черезчур бдительными. — Я знаю, что мне надо делать, — злобно сказал вытащенный из воды Жак Пусьен. С этими словами он твердо отправился на Марсово поле. В это время па радиотелеграфиста Дюкло обрушилось страшное несчастье. Он первый во всей Европе поймал сигнал О. S. 0. Трансатлантический пароход „Полигимния" наскочил в тумане на ледяную гору. На „Полигимнии" возвращалась из Америки в Европу жена Дюкло со своим четырехлетиям сыном. Верхушка Эйфелевой башпп, на которой сидел Дюкло, тронулась каруселью. Партж двинулся в противоположную сторону, подобно решетчатому диску рулетки, раскидывая светящиеся шарики фонарей, буквы реклам, панические авто и сумасшедшие цифры. Бежать! Остаться! Два чувства: чувство долга и чувство любви вступили в смертельный поединок. Бежать! Страсть, победила. Гоночный гидро в 2!/2 часа доставит его к м-зсту катастрофы. Он сорвал с головы шлем: с приемниками и кинулся в лифт. Два лифта мелькнули друг мимо друга. Один стремительно падал вниз, другой взлетал вверх. В одном стояли дыб ,м волосы Дюкло, в другом валился на ухо берет Жака Пусьена. И в то время, как Дюкло открывал дверцу авто, Жак Пусьен с меланхоличным любопытством рассматривал Париж с высоты птичьего полета. На этот раз ничто не могло ому помзшать, Оставалось написать предсмертное письмо. Карандаш и бумага лежали на столике, а долговременный опыт выработал точную форму письма. Нужно было только проставить способ самоубийства. „Дорогие друзья! Жак Пусьен но может жить без славы, денег и любви. Поэтому Жак Пусьен умирает. Бщ может с,о временем мир оценит его осх? явную лиру. Моя маленькая Клэр, я стану винить тебя в неверности. Бул‘ счастлива, крошка. Надеюсь, что неА, дяй Пьер но будет тебя бить так, f;A он бил бедняжку Женевьеву. Я не соА иоваюсь, что если бы тг.г захотела * мне вернуться, ты была бы счастлив Но увы, поздно. Через минуту мой ojj ровавлонный труд будет лежать, окщ. жепный праздными зеваками, на пом гравии Марсова поля. Прощай". Жак Пусьен положил записку на мом видном месте и уныло суну.е^. пролет. В эту секунду из лифта выекочз.- толстый господин в цилиндре и во фг4 ко. Он схватил Жака Пусьена за и, задыхаясь, оказал: — Сто тысяч франков Чек на проявителя. Вас это устраивает? — Весь мир сговорился против мен.; Что вам угодно, милостивый roevnar?. — Сто пятьдесят тысяч франков. — Вы дурак и невежа!!! — Двести тысяч франков и не буд^ терять время. — Один из нас сумасшедший,—рас?- рянно пробормотал Жак Пусьен. машд нально беря из рук толстяка чек. — И вы и я—мы оба совершенно но: малыш. Вы—радиотелеграфист, а я баз кир Матапаль. Вам нечего беспокоиться моя подпись известна во всех банкі Европы и Америкп. К делу! — Но что я должен сделать? — Переворот в Индия. Н чтобы в позже, чем через восемь минут. В десять минут восьмого вы проделывает здесь, на верхушке Эйфелевой баша некоторые необходимые мани пул я цп: В четверть восьмого английские бумаг в Сити головокружительно летяг вна От четверти до половины восьмого мо агенты скупают их и в восемь часов —минимум трпллионор. В четверть вое* мого вы получите еще двести тысяч, в восомI. часов втрое больше. За н; сколько слов, переданных по радио*’’ это не слишком маленькое цознаграЖД' •ние. Итак? Жак Пусьен тихо свиенул. — Две минуты па размышление/' сказал он, кладя чок в карман. — Чорт возьми, думайте! { Матапаль сунул нос в хронометр/ ужо, из лифта выскакивал следующий. Кэпи, пиджак, полосатый овитр, трубка Punbill4. Patent № 7890461, ирландские бакенбарды и попа у рта. Он прохрипел; __ ’Остановитесь! Послушай го моим .. Мпо необходим перонорот и Индии .. Сип» минуту.. Иначе мы упустили пылаю щийся полптнчоекпй момент... Умоляй» вас именем... — Деньги и две минуты на размышление,—сказал Жак Иусьеп, закладывая ногу за ног'у и ное увидели, что у него полосатые носки. _ Но у меня нет денег. Я Крок, глава рабочей прессы 2-го интернационала. Нам необходим переворот в Индии. Одно сообщение об этом немедленно вызовет смену кабинетов и мы получим портфели. — Как вы смеете! — закричал Матапаль, отрываясь от хронометра. — Господин Матапаль,—сказал Крок, — вы мой социальный враг, но в данный момент н вам и мне нужен переворот в Индии. Зачем же нам ссориться? — Вы правы.—сказал Матапаль,—делайте свое дело. — У меня нет денег,—продолжалКрок, — но, товарищ радиотелеграфист, я вам могу предложить кучу славы. Сегодня— переворот в Индип и через неделю ваш портрет во всех рабочих газетах обоих полушарий. Одну минуточку. Крок вытащил из кармана кодак. — Внимание. Смотрите сюда. Так. Голову чуточку вправо. Так. Подбородок вверх. Благодарю вас. Внимание—снимаю. Раз, два, три. В этот миг из лифта выскочила дама, вся завернутая в кусок изумительного шолка. Телесная нога в лаковой лодочке высовывалась снизу, а сверху из рыжего парика бил стекляной гейзер эспри. Опа бросилась к Жаку Пусьену. — Господин радиотелеграфист, умоляю вас... Негодяй должен быть наказан, а эта отвратительная мартышка Изабелла должна поступить обратно в шантан, не правда ли? Жак Пусьен галантно поклонился. — Я к вашим услугам, сударыня, по прежде всего, кто такой „он*? — Ах, боже мой, это так понятно. Мой любовник и биржевой соперник Матапаля. Оп выгнал меня, как горничную и связался с негодяйкой Изабеллой... О, как я его ненавижу? Не правда ли, господин радиотелеграфист?... Могу ли я расчитывать на вас? ' — Н°: сударыня, что я должен сделать? £ Іосподй, разве это но ясно: нереАшорот в Индии... Сию секунду, слышите! Они исо сошли с ума. На что же ■дм, сударыня, переворот в Индии? 01 Английские бумаги летят к чорту? Он разорится, а Изабелла поступит обратно в шантан! Это так просто! Господин радиотелеграфист, я умоляю вас. А ване. Но у меня нет денег. — ‘I /O таксе деньги! Дамская любовь... — Великолепно. I Гоцолуй? — О! Ослепительный кусок шолка прилип к /Каку Пусьену и лама сказала несколько вполне определенных ело.; — Rue Blanch, 16. — Телефон? — 22—47—8. — Когда? — В два часа. — Дня? — Ночи. — Тем лучше. Крок сплюнул: — Однако, господин Матапаль- Если это называется авансом, то могу себе представить плату в целом. — Довольно целоваться! — деловито сказал Матапаль,—довольно целоваться и приступим к делу. — Делайте переворот в Индии,—прохрипел Крок. — Да, да, поскорее переворот.—пискнула дама. Жак Пусьен слегка побледнел. Он зашел слишком далеко. — Сию минуту, господа. Отойдите немного. Сейчас мы это все устроим. Он подошел к аппарату, неопределенно пошевелил пальцами и потянул за какой то рычажок. И сейчас же из медной штучки выскочила шаровидная молния, раздался непередаваемый треск, посыпались мириады нестерпимых искр, удары грома перемежались с частыми молниями и фиолетовые птицы понеслись над Парижем по всем направлениям. И в этих беспрерывных взрывах и тресках—мелькал хронометр Матапаля, эспри красавицы и трубка Крока. Дюкло бомбой вылетел из лифта. — Тысяча чертей и столько же ведьм! Хотел бы я видеть бездарного осла, поднявшего этот электрический скандал,— заорал он, кидаясь к аппарату. Оп привел все в порядок. Наступили мир и тишина. Дюкло увидел полосатые носки Жака Пусьена, ставшего мраморным. — Бон отсюда, негодяй! Скажи спасибо, что все до одного пассажиры „Полигпмиии" спасены встречным пароходом, пначе я сбросил бы тебя собственноручно в этот пролет. Вон! Вон! Вон! Жак Пуоьен по заставил себя просить. Он печев* он испарился, он взорвался. II только грохот падающего лифта указывал путь ого бегства. „Черт е ним со елавой и любовью",—думал он, кидаясь в мотор, мне это с избытком заменит славу этот чеки. — Так значит он не радиотелеграфист?—хором спросили Матапаль, Крок красавица. — Вы шутите!—злобно буркнул Дюкло. —Он осел, скотина, бездарный сапожник, жулик, наконец шпион, что угодно, но только не телеграфист. Раздался страшный вопль. — Мой чек'—воскликнул Матапаль. — Моя фильма!—прохрипел Крок. Мои поцелуи! заплакала шелке, вал дама. Догнать! Вернуть! Поймать! Однако Жак Пусьен был уже далеко а время терять было нельзя. Тогда Матапаль вырвал листочек из чековой книжки, проставил цифру, похожую ir, меньшей мере па велосипедные гонкц и, вздохнув, протянул чек Дюкло. Двести тысяч франков. Чек на предїявителя. Мне немедленно необходим переворот в Индии. — Нам очень нужен переворот в Индии,—подтвердил Крок, грызя от нетерпения мундштук трубки.—Этого требуется партия. — И отвратительная мартышка Изабелла должна поступить обратно в шантан,—добавила толковая дама, капризу топнув лаковой лодочкой.