...Исаак Бабель, у которого секс очень часто выступает в роли универсальной метафоры насилия. Когда в бабелевском рассказе «Мой первый гусь» слабый еврей, стремясь стать своим для сильных красноармейцев, ритуально убивает «чистившего перья» гýся, то он действует по рецепту, которым его ранее снабдил один из буденновцев: «...испорть вы даму, самую чистенькую даму, тогда вам от бойцов ласка...»
Рецепт оказывается действенным. После убийства гуся красноармейцы не только принимают еврея в свою компанию, но и позволяют ему приобщиться к коллективному и паллиативному сексуальному удовлетворению: «...мы пошли спать на сеновал. Мы спали шестеро там, согреваясь друг от друга, с перепутанными ногами <...> Я видел сны и женщин во сне».
https://www.colta.ru/articles/literature/...
Герой рассказа, кандидат прав петербургского университета, прикомандирован к штабу дивизии. Дом, указанный ему квартирьером для ночлега, уже занят матёрыми бойцами-казаками, на дух не переносящих интеллигентов.
***
Меж тем роман должен был еврейскую тему исчерпать в пародии, как само название — «Золотой теленок» — отменить тему библейского Золотого Тельца: из еврейских рук золото передано персонажу со свиной фамилией Корейко.
Что же остается евреям? Профессиональное нищенство, страх, трепет и гусекрадство, что и воплощено в образе Михаэля Самуэлевича Паниковского, человека без паспорта.
«— Бендер, — захрипел он вдруг, — вы знаете, как я вас уважаю, но вы ничего не понимате! Вы не знаете, что такое гусь! Ах, как я люблю эту птицу! Это дивная жирная птица, честное благородное слово. Гусь! Я убиваю его, как тореадор, — одним ударом».
Паниковскому легко удавалось то, на что с такими муками решился Лютов — герой рассказа И.Бабеля «Мой первый гусь». Чтобы уйти из лона Авраама, Исаака и Иакова, он убил рождественскую птицу, сходную — в описании Бабеля — с ангелом. Это лютая плата за вход в конармейскую историю. Мертвый Паниковский, явившись Остапу во сне, раскаивается в космополитизме («человек без паспорта» — гражданин мира, уравненный в правах с Гомером и Мильтоном) и возвращается к своему народу:
«Нарушитель конвенции был в извозчичьей шляпе с пером и, ломая руки, говорил: «Бендер! Бендер! Вы не знаете, что такое курица!» Остап не понимал и сердился: «Какая курица? Ведь ваша специальность — гусь!»
Но Паниковский настаивал на своем: «Курица, курица, курица!».
Нарушение конвенции есть, в сущности, нарушение завета, каковое нарушение символизируется привязанностью к рождественским гусям. Переменив птицу и специальность тореадора на извозчичью шляпу одесского балагулы, Паниковский искупил свой грех и восстановил конвенцию с Богом, хотя бы и посмертно.
Гусиные лапки приводят нас не к одному Бабелю, но к южно-русской школе в целом. Принятое авторами летоисчисление новой эры — июль 14-го года, — напоминает о Багрицком: именно июлю 1914-го — началу 1-ой Мировой войны — и в том же значении — концу старого мира — посвящена его поэма «Последняя ночь». С Олешей и Бабелем романы связывает цирк как зрелище и источник метафор, а с ними всеми — Одесса.
*
«...Никита Пряхин дремал на сундучке посреди мостовой. Вдруг он вскочил босой и страшный. — Православные! — закричал он, раздирая на себе рубаху. — Граждане!
— Ребенка забыли, — уверенно сказала женщина в соломенной шляпке.
— На кровати лежит! — исступленно кричал Пряхин, приставляя лестницу к стене. — Не дам ей пропасть. Душа горит. На кровати лежит! — продолжал выкликать Пряхин. — Цельный гусь, четверть хлебного вина. Что ж, пропадать ей, православные граждане?».
Этот «единственный за всю жизнь героический поступок» Никиты Пряхина остался бы необъясним с точки зрения здравого сюжетного смысла, не подставь авторы комментатора — женщину в шляпе: забыт был действительно ребенок, точнее говоря, младенец. Достаточно присмотреться к перечню оставленных продуктов, как вино хлебное немедленно распадается на составные части: хлеб и вино, а гусь получает положенный ему эпитет — «рождественский». При этом о гусе сказано, что он «цельный», а о вине, что его четверть, то есть четвертая часть, иначе говоря, — причастие. Итак, евхаристия и Рождество налицо и — загублены. Сгорели, как Ян Гус...
*
Светопредставление
И в «Мастере», и в «Золотом теленке» пожар равно охватывает три мотива: конец мира, еврейский вопрос (роман Мастера о Ешуа) и театр. Разбору двух названных мотивов — мировому и еврейскому — в романе Булгакова отдано столько усилий, что мы не станем тратить на них свое иссякающее вдохновение. Что же касается третьего мотива — театрального, то, опережая себя, заметим, что потрать исследователи на анализ его половину рвения, ушедшего на два предыдущих, они бы убедились, что два предыдущих не стоят и отпущенной им половины.
Поскольку для «Золотого теленка» существенными представляются как раз первые два мотива, остановимся на третьем. Театра в «Золотом теленке» нет. Причина тому проста — театр кончился в «Двенадцати стульях». Гибель театра сопровождалась светопреставлением:
«Было двенадцать часов и четырнадцать минут. Это был первый удар большого крымского землетрясения 1927 года. /.../ земля тошно зашаталась под ногами, с крыши театра повалилась черепица, и на том месте, которое концессионеры только что покинули, уже лежали останки гидравлического пресса.
В эту минуту по переулку промчался пожарный обоз с факелами. Ипполит Матвеевич стал на четвереньки и, оборотив лицо к мутно-багровому солнечному диску, завыл. Слушая его, великий комбинатор свалился в обморок».
Похвальная, но странная в устах наших авторов точность — 12 ч. 14 мин. 1927 года, не может окончательно скрыть апокалиптический характер локального стихийного бедствия, ибо главное: 12 часов ночи — полночь — названо (в тот же роковой час загорится и «Воронья слободка»). Но в роли последнего доказательства выступает театр. Театр «Колумба». Общеизвестно и неоспоримо, что театр Колумба в искрометном изображении Ильфа и Петрова замыслен как пародия на Театр Вс. Мейерхольда. В этом случае причудливое название театра разъясняется если не просто, то ясно: Мейерхольд — новатор, то есть открыватель новых путей или, короче, — такой же Колумб новых театральных материков, как Хлебников, по определению Маяковского, поэтических. Дифирамбы такого рода имеют свой иронический негатив в известной поговорке, приравнивающей открытие Америки изобретению велосипеда. В изображение театра Колумба несомненно вплетается и этот фольклорный мотив. Однако, ориентация на преходящую злобу дня недолговечна, как злоба дня. Мировые пространства тревожили Ильфа и Петрова ничуть не меньше, чем Булгакова. Поэтому за театром Колумба проглядывают очертания другого и тоже сгоревшего: шекспировского театра «Глобус». Мы могли бы сослаться на естественную связь Колумба и глобуса по линии географии, на звуковое подобие: КОЛУмБУС — ГЛОБУС, если бы сами авторы не избавили нас от этих головоломок, откровенно заявив в афише театра «Колумб», что: «Мебель — древесных мастерских Фортинбраса при Умслопогасе им. Валтасара».
Явлением Фортинбраса заканчивается спектакль «Гамлет» (текст В.Шекспира), видением Валтасара — Вавилонское царство, гибелью «Колумба» — мир, ибо на фронтоне его двойника — «Глобуса» — стояло: «Мир — театр». Судя по всему, верно и обратное.
http://maxima-library.org/year/b/296989?f...
***
Воланд — Мастер — Га-Ноцри
http://maxima-library.org/year/b/296989?f...
Иешуа Га-Ноцри (иврит) — Иисус из Назарета
В более широком смысле христианство — общее обозначение исторической общности людей, ведущей свое начало от первых последователей Иисуса из Назарета, учреждений, общественных и культурных институтов, верований и доктрин, порожденных ею, и в самом широком смысле, — формы цивилизации, созданные ею или под ее влиянием.
Термин «христианство» происходит от греческого слова христос, встречающегося уже в Септуагинте как перевод с иврита слова машиах — `помазанник` (по-русски — Мессия). Сам Иисус, по-видимому, предпочитал другие эсхатологические имена (например, Сын человеческий), но уже первые общины его учеников, веривших в его воскресение после распятия, явно предпочитали титул «христос» как наиболее адекватно выражающий их понимание религиозной роли Иисуса. Со временем титул «христос» слился с именем «Иисус» и стал восприниматься как часть имени собственного (Иисус Христос). Первые последователи Иисуса называли себя «братьями» (Деян. 1:16), «учениками» (Деян. 11:26) и «верующими» (Деян. 2:44), а евреи называли их ноцрим (этот термин сохраняется и по сей день), то есть, очевидно, последователями Иисуса из Назарета (Нацрата). Название «христиане», по-видимому, вначале было дано последователям Иисуса другими, однако очень скоро было ими принято как самоназвание. В 64 г. н. э., во время преследований христиан императором Нероном, этот термин, по-видимому, был уже широко распространен в Риме. Со временем термин «христианство» стали применять в разных значениях. В современных европейских языках прилагательное «христианский» стало обозначать все нравственное и достойное похвалы.
https://eleven.co.il/judaism/and-other-re...
***
Если режешь курицу, согласно обычая https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9A%D0%B...
Собственно, фамилия Бабель происходит от ивритского слова Баввель — Вавилон https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%97%D0%B...