Нау́м Соломо́нович Пе́ркин (белор. Навум Саламонавіч Перкін; 1912 — 1976) — белорусский советский литературовед, литературный критик, прозаик. Доктор филологических наук (1964), профессор (1965). Лауреат Государственной премии БССР имени Якуба Коласа (1980). Член СП СССР (1954). Член ВКП(б) с 1945 года.
https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9F%D0%B...
Повторяя эту строку, когда-то печалился еще Пушкин: «Иных уж нет, а те далече...».
Грустил, вспоминая тех, кто ушел навсегда. И тех, кто был так далеко, что трудно услышать даже звучание голоса... Утешением людям неизменно оставалась и остается благодарная память.
Науму Перкину в феврале этого года исполнилось бы 95 лет. Он умер в самой силе своей творческой работы и таланта, оставив после себя широкоизвестные и авторитетные книги по белорусскому литературоведению. Имя его было известно и за пределами республики – как активного участника всесоюзных (по тому времени) и международных конференций.
После смерти Наума Перкина в его письменном столе остались многочисленные рукописи (он не был из числа тех, кто спешил скорей-скорей печататься).
Благодаря стараниям его преданного друга – жены Софьи Ефимовны Перкиной увидела свет книга избранных литературно-критических статей «Пространство мысли».
В издательстве «Юность» (где в то время работала я сама) к юному читателю обратилась своей светлостью и искренней добротой повесть Наума Перкина (он писал и художественную прозу!) «Мальчик из местечка»...
Сравнение – допускаю – условное, но и, имея непосредственное отношение к изданию этой книжки, и просто как читатель, в определенной степени нахожу я в ней параллели, сходство с известным «Мальчиком Мотлом» Шолом-Алейхема... Тот же местечковый еврейский быт, те же радости и горечь. И надежда на будущее когда-нибудь счастье... Только уже в другом переломном времени – от Первой мировой войны до прихода и установления советской власти. Такая автобиографическая канва – в основном малолетство и становление «мальчика из местечка» Михеля.
...Мы сейчас активно возвращаемся ко всему нашему прошлому и далекому, что имеет отношение к отечественному слову, культуре, нашему духовному богатству.
С неподдельным искренним волнением и благодарностью написаны воспоминания Эсфирь Гуревич о Науме Перкине. Может быть, потому они очень дороги, что, находясь теперь далеко за океаном (обстоятельства сильнее людей!), она не отрывает себя от родных корней – от Института литературы НАРБ, с которым были связаны долгие годы ее жизни и работы. С его жизнью и творческим кипением, с людьми – с товарищами-друзьями, которые, возможно, теперь – далеко от родины – стали ей еще более дорогими.
Наум Перкин был не просто коллегой по работе Эсфирь Гуревич. Он был духовно близким ей человеком. Другом.
Алена ВАСИЛЕВИЧ
Я благодарна судьбе за то, что она свела меня с этим человеком, сблизила и тем обогатила.
Впервые я увидела его, будучи аспиранткой Института литературы, а он, вернувшись с фронта, работал уже научным сотрудником. Он был в офицерской шинели, хорошо подогнанной к фигуре, с усиками, которые прикрывали шрам над верхней губой. Видимо, он и отрастил эти усики, чтобы прикрыть след ранения. От всего его облика веяло энергией, молодой творческой силой. Будто изголодавшись по науке, он спонтанно набросился на работу, трудился до самозабвения. Он был из того поколения, которое, пройдя войну, взяло на свои плечи основную тяжесть послевоенного возрождения.
Первая значительная его работа была посвящена наследию Яна Барщевского и Яна Чачота, но она не пришлась ко времени, вернее, она намного опередила время и не была утверждена ВАКом. Ученые потом не раз ссылались на эту работу, которая, переплетенная, в машинописном варианте, сохранилась в библиотеке Института. Ее автор одним из первых увидел важность сотворенного писателями для дальнейшего развития белорусской литературы.
Вскоре Наум Соломонович написал свою вторую работу – о творчестве Кулешова, которая и была утверждена как кандидатская диссертация.
Судьба не благоприятствовала Науму Соломоновичу, даже когда он блестяще защитил докторскую диссертацию, которая была признана как новое слово в белорусском литературоведении, в осмыслении литературного процесса 20–30-х годов. Кому-то в Белоруссии не нравились успехи ученого, и в ВАК посыпались анонимные «послания», которые надолго задержали утверждение работы. Судьба не баловала Наума Соломоновича и когда он написал первую свою повесть – «Я стал партизаном». Мало кто знал, что этот человек, который издает одну за другой научные книги, ночами еще пишет художественные произведения, в которых была правда пережитого и испытанного. По существу, художественные страницы воспоминаний партизана, основанные на документальном материале, были одной из первых проб правдивого, без идеализации и приукрашивания, отражения партизанской борьбы. Первый вариант повести так и назывался «Эпитафия без елея». Но эта правда как раз и не понравилась рецензенту. В своей закрытой рецензии он писал: «Неужели в годы партизанской войны на Брянщине все было так мрачно и так безысходно тяжело, как повествует автор?» И вывод такой: в повести нет правды про партизанскую войну; и поэтому книгу «ни в коем случае издавать нельзя». Приговор категоричный и безапелляционный.
Для Наума Соломоновича это было тяжелым ударом, но он упорно продолжал работу над повестью. Только после его смерти, благодаря большим стараниям и усилиям Софьи Ефимовны, верного и преданного спутника жизни, повесть вышла в свет, как и другие книги автора – автобиографическая повесть «Мальчик из местечка» и книга литературно-критических статей «Абсягi думкi».
«Мальчик из местечка» – художественная биография писателя, привлекала читателя своей искренностью, душевностью, исключительно детской доверчивостью, теплым гуманистическим чувством, живыми, естественными картинами жизни. Интернационализм здесь настоящий, глубокий, а не декларативный, показной. Своим художественным творчеством Наум Соломонович словно доказал, что можно быть настоящим ученым мужем, даже теоретиком, и одновременно владеть мастерством художественного слова, разграничивая эти две сферы творчества.
В литературоведении Наум Соломонович был приверженцем строгого научного академического стиля с уклоном в философию, ибо литературоведение было для него в известной степени наукой методологической и теоретической, которая занималась изучением закономерностей историко-литературного процесса, секретов художественного мастерства писателей и находится в тесной взаимосвязи с философией, социологией, психологией, историей, лингвистикой. Он не был схоластом и не любил мертвых схем, но одновременно не любил и вольностей, дешевых украшений, расплывчатости и аморфности мысли. Он стремился к точности, доказательности, аргументации, хотя временами не избегал образной метафоричности. Но его книги интересно читать главным образом благодаря глубокому авторскому проникновению в суть явлений, свежести, оригинальности мысли. Понятно, что у него хватало эмоций писать свои исследовательские работы более свободно и раскованно, но он сознательно себя ограничивал, придерживаясь законов жанра. Такая была у него позиция.
Наум Соломонович был интеллигентом в первом поколении. Мальчик из местечка, сын ремесленника, он собственными усилиями, внутренней работой поднялся на высоты культуры и науки. Он был интеллигентом – по духу, по отношению к жизни, к делу, к семье. Для меня лакмусовой бумажкой интеллигентности были романтически-возвышенные отношения к женщине. Он признавал ее равной в работе, но вместе с тем относился к ней с каким-то особенным уважением, чуткостью. И женщины платили ему таким же уважением и любовью.
При всем том в институте все знали, что Наум Соломонович по природе своей однолюб, для которого не было никого красивее, умнее, добрее на свете, чем его единственная и неповторимая избранница. По нынешним меркам эта черта – очень далекое ретро. Но постоянство в любви – свидетельство необыкновенного внутреннего богатства духа. Талант, очень у нас редкий. В душе Наума Соломоновича жил высокий и светлый идеал женщины. Женская половина института чувствовала это сердцем.
Мне припоминается такой случай. Накануне дня Советской Армии редколлегия институтской стенной газеты «Литератор» попросила наших женщин ответить на анкету, в которой среди других был такой тривиальный вопрос: «Кто из мужчин нашего учреждения нравится вам больше всех?». После подведения итогов оказалось, что симпатии почти всех женщин были отданы одному человеку – Науму Перкину.
Благодаря таким, как Наум Соломонович, в институте, как правило, царила чистая, добрая, очень благоприятная для работы моральная атмосфера. Чуткость, уважение к своим коллегам, к личности каждого из них сочетались у Наума Соломоновича с чувством большой ответственности за учреждение, где он работал, с преданностью коллективу, частицей которого он себя считал.
Приведу один только пример. Сколько я помню, институту почти всегда не хватало финансирования. В конце или в начале года обычно начиналась лихорадка и сотрудники переживали тревогу: снова нависало сокращение. Известно, что эта «операция» очень болезненна для всех – и для сотрудников, и для дирекции, если она не равнодушна к людям, особенно, если коллектив дружный и работоспособный. И вот, вспоминаю (я тогда была ученым секретарем), однажды директор института Василь Васильевич Борисенко собрал заведующих секторами и сообщил: «Не хватает фонда заработной платы. Надо сократить одну «единицу». Что будем делать?». По-видимому, искать кандидатуру на сокращение не хотелось, и кто-то предложил: давайте все возьмем по очереди небольшой отпуск за свой счет и тем самым сохраним коллектив в целости. И все согласились. Тогда Василь Васильевич спросил: «Кто будет первым добровольцем?». И первым вызвался Наум Соломонович. Потом, как оказалось, никому больше брать отпуск за свой счет не понадобилось. Институту добавили деньги. С того времени я еще больше стала уважать Наума Соломоновича. Сам же он никогда не вспоминал этот случай, потому что не любил похваляться, выставлять себя, ибо был на удивление скромным человеком.
Об этом говорит и то, что про спасение героя-летчика Марка Галая во время Отечественной войны благодаря Науму Соломоновичу мы узнали не от него самого, а только после того, когда об этом написал в своей книге «Через невидимые барьеры» (1965) знаменитый летчик. А было это так. В 1943 году самолет 890-го авиаполка Р-8, на котором летел Галай, выполнив оперативное задание около Брянска, попал под зенитный огонь и загорелся. Потушить его не удалось. Из пылающей машины летчик спустился на парашюте в Брянских лесах. Восемь дней он блуждал по лесам, по сожженной эсэсовцами земле. Наконец, вышел к партизанской Рагнединской бригаде, во главе которой стоял Мураль, а начальником штаба был Наум Перкин. Наум Соломонович и отправил Галая на Большую Землю.
Потом в письме последний искренне благодарил начштаба партизанского отряда за теплые отношения в трудные минуты и помощь – спасение.
Временами я задаю себе вопрос: как повел бы себя Наум Соломонович в нынешней ситуации? Уверена, что с достоинством и присущей ему мудростью. Думаю, что ему помогли бы в этом чувство юмора, ирония, самоирония – качества, которые были ему присущи, а также умение отсеивать, отделять временное, изменчивое, преходящее от непреходящего, существенного, вечного. А такими непреходящими для него были добро, справедливость, человечность – те моральные основы, на которых держится мир, независимо от конкретных общественных обстоятельств.
Вообще, по своим взглядам, убеждениям, высказанным в его лучших работах, Наум Соломонович принадлежал к шестидесятникам. Понятно, он не был свободным от иллюзий и мифов своего времени, но он был необыкновенно прозорливым человеком и видел то, чего не видели многие из нас.
Наум Соломонович представляется мне человеком во многих отношениях идеальным. Его аналитический ум освещался теплым светом души, который согревал всех, кто находился с ним рядом, создавая необыкновенно светлую человеческую ауру. Что такое ум без сердца? Поэтому смерть его и сегодня воспринимается с болью как преждевременная потеря, несмотря на то, что уже прошло более 30 лет с того дня...
Эсфирь ГУРЕВИЧ
* * *
Будучи студенткой Белорусского государственного университета, я часто посещала правительственную библиотеку им. Горького. Однажды в лифте (библиотека находилась на пятом этаже) молодой человек обратился ко мне с вопросом, как часто я бываю в библиотеке. Ответила я весьма уклончиво. Дело в том, что совмещала учебу с работой, поэтому бывала в библиотеке, когда получалось.
Время шло, а молодой человек добивался встречи со мной. Мы стали встречаться довольно часто. Иногда он приходил в общежитие, где, естественно, подвергался «огню». Каждая из девчат (а их в комнате было 15) старалась в нем разглядеть человека, который, по ее понятиям, может стать опорой в жизни. И все сошлись на том, что он красив, порядочен, интересен в разговоре и, главное, очень ко мне внимателен. Женский коллектив дал добро.
Через три месяца он мне сделал предложение. Приняла я его не сразу, так как понимала, что шаг ответственный. Он старался изо всех сил понравиться мне, пригласил познакомиться с его родней (мамой и семьей брата). Они меня приняли очень тепло. Чувствовалось, что им очень хотелось, чтобы Наум женился. Мать удручало, что он в 34 года еще не женат. Как я потом узнала, вопрос женитьбы сына у нее стоял на первом месте. А он твердил, что его невеста еще растет. И вдруг...
Мы поженились, и мать нас забрала к себе в 4-метровую комнатку. Она была счастлива и делала все, что нравилось и мне, и сыну.
Я Беллу Яковлевну очень уважала. Жизнь у нее была нелегкой. Растила детей одна. Во время войны двое погибли в гетто. Муж рано умер от тифа, осиротив пятерых детей.
Оглядываясь назад, понимаешь, какие у нас были идеальные отношения. В совместной жизни все бывало – и горести, которые жизнь приносила, и радости. Но всегда было взаимопонимание и взаимовыручка, а главное – большая любовь. Сотрудники института, в котором Наум Соломонович работал, сумели это увидеть и оценить. Впрочем, он и на работе, и в повседневной жизни был идеалом. И люди старались равняться на него.
Мы шагали вместе по жизни 30 лет. За всю совместную жизнь я не слышала ни одного грубого слова, ни упрека. Когда Наум Соломонович звонил домой, он называл меня ласково то Софьюшка, то Солнышко, то Ангелочек, то Половинка моя. Очень вежливое и корректное отношение было и ко всем. Он был любим. И люди разделили с нами великое горе – потерю единственного сына.
После смерти Наума Соломоновича сотрудники никак не могли смириться с мыслью, что его уже нет…
Он прожил короткую, но красивую жизнь.
Наум Соломонович оставил хороший след. Было время, когда его имя было знакомо каждому школьнику. По его учебникам белорусской литературы (они переиздавались 9 раз) училось несколько поколений учеников средней школы. Его приглашали выступать на научных конференциях.
Его не стало в 1976 году, некоторое время после смерти печатались его научные труды, повести, сборник «Пространство мысли», автобиографические повести «Мальчик из местечка» и «Я стал партизаном».
Осталась память о Науме Перкине – ученом, воспитателе, учителе, Человеке. Отмечаются юбилеи, пишутся воспоминания. Приходят с цветами на могилу его коллеги и ученики.
В Турове (на родине) есть улица, названная его именем. В местном краеведческом музее ему посвящена экспозиция. В Институте литературы Академии наук к его юбилеям проходили ученые советы.
Софья ПЕРКИНА