Ещё немного об Якове Перельмане

Ссылки на НФ у Перельмана ( начиная с 1935 г. ).

В изданиях разных лет — ссылки на разные страницы.

Ж. Верн — Вверх дном, Вокруг Луны ( Из пушки на Луну ), Страна мехов, Путешествие на Луну ( С Земли на Луну ), Матиас Шандор, 20 000 лье под водой, Таинственный остров, Гектор Сервадак

Г. Уэллс — Новейший ускоритель, Человек- невидимка, Пайкрафт, В морской глубине, Первые люди на Луне, Человек, кот. мог творить чудеса.

Вольтер — Микромегас

С. де Бержерак — История государств на Луне

Д.Свифт — Гулливер

К. Фламмарион — По волнам бесконечности ( начало повести )

Г. Уэллс — Звезда ( рассказ в сокращении )

В. Шлер — Через океан на ракете ( рассказ в сокращении )

Г. Оберт — В ракете на Луну ( рассказ в сокращении )

Э. По — Сфинкс ( рассказ )

Я. Перельман

Занимательная физика. Кн.1. Изд.14. М. ОГИЗ ( ГИТТЛ ) 1947.

К. Фламмарион — По волнам бесконечности ( отр. из повести ) :

с.152 -1. Очевидец прошлого.

с.154 — 2. Десятилетия протекают в один час.

с.156 — 3. Обратный ход мировой истории.

с.158 — 4. Сражение начинается с конца.

с.159 — 5. Вверх по реке времён.

Занимательная физика. Кн.2. 15 изд. Л.-М. ГИТТЛ. 1949 г.

Рассказ самого Перельмана:

с.153 — Недостающая глава в романе Жюля Верна: завтрак в невесомой кухне.

с.237 — Э. По — Сфинкс ( рассказ )

Занимательная астрономия. Л.- М. ОНТИ. 1935.

с.198 — Г. Уэллс — Звезда ( рассказ в сокращении )

Межпланетные путешествия. 10 изд. Л.- М. ОНТИ.1935.

( рассказы в сокращении )

с. 30 — В. Шлер — Через океан на ракете

с.237 — Г. Оберт — В ракете на Луну

http://archivsf.narod.ru/1882/yakov_perel.......

сканы обложек в базе Фантлаба

https://fantlab.ru/forum/forum14page1/top...

***

Нет, он не мог пожаловаться на отсутствие признания

или на недостаточно почтительное к себе отноше­

ние! Есть ли лучшая форма признания, чем интерес

читателя к книге? А ведь еще при жизни Якова

Исидоровича Перельмана тиражи его книг изме­

рялись миллионами. По справке Книжной палаты,

книги Перельмана издавались в СССР 397 раз! Их напечатано

более 12 миллионов экземпляров... Это целая библиотека, до сих

пор ежегодно пополняемая книгами, выходящими в самых

разных издательствах.

Хватало и хватает почтительных эпитетов в адрес Перель­

мана в тех нечастых случаях, когда требуется сказать что-то

об авторе в короткой аннотации, предисловии редактора, не­

большой рецензии. «Талантливый популяризатор», «известный

популяризатор и педагог», «остроумный автор многих извест­

ных книг».

Но, собственно, на этом и кончается то, что именуется «пе­

чатными сведениями об авторе». Фамилию Я. Перельмана нель­

зя встретить ни в одной энциклопедии. О нем не написаны ни

монографии, ни критико-биографические очерки. И даже дипло­

манты и диссертанты в своих жадных поисках тем предпочитают

обращаться к автору одного и уже полузабытого романа, неже­

ли к человеку, имя которого известно миллионам. Има, фами­

лия — но не больше... Читатели книг Перельмана не всегда да­

же знают, жив ли автор «Занимательной физики». Совсем не­

редки случаи, когда на вопросы, заданные писателем своим

читателям, он получает ответы и новые вопросы к нему... через

десятки лет после смерти:

Но и не надо уж очень винить ни диссертантов, ни литера­

туроведов, ни ученых. О Перельмане мало писали прежде

всего потому, что до сих пор не установлено, кто о нем должен

писать: ученые или литературоведы? По какому ведомству его

считать: научному или литературному? Нельзя предъявлять

претензию к составителям научных словарей, перечисляющих

деятелей естествознания. Перельман действительно не был

ученым. Он не работал ни в одном научно-исследовательском

институте, ничего не открыл, ничего не изобрел, не имел

никаких ученых званий и степеней. Ученые, признавая все

его заслуги, охотно и с энтузиазмом отдавали литературе

человека, который всю жизнь занимался лишь тем, что писал

книги о науке.

215

Да, но ведь книги эти не «художественные»! В них нет

«ярко выписанных» героев, нет пейзажей, долженствующих

оттенить душевное состояние этих героев,— нет ничего, что

является неотъемлемым признаком художественной литера­

туры.

Наоборот, Перельман даже не стремился заменять язык

формул образными сравнениями и эпитетами. В той мере,

в какой это ему требовалось, он охотно пользовался иксами и

игреками, начисто как будто бы противопоказанными худо­

жественной литературе.

Перельман всегда настойчиво подчеркивал, что книги его

не художественные произведения, а сочинения научные. И тут

же он прибавлял: «Хотя и популярные». Популяризатором

науки — вот так, без всякой интонации самоуничижения, звал

себя человек, своим огромным, многолетним трудом утвердив­

ший право на то, чтобы считать популяризацию и наукой и

литературой.

Нам, вероятно, следует согласиться с высказанным мнением

о себе самого Перельмана. Действительно, в своей долгой и

необыкновенно богатой литературной жизни Перельман

никогда не ставил перед собой чисто литературных целей.

Не литература владела всеми его помыслами и устремле­

ниями.

Жизнь Якова Исидоровича Перельмана являет собой ред­

костный пример постоянного, неистового и глубоко своеобраз­

ного служения науке. Вот уж действительно про этого челове­

ка можно сказать, что он знал лишь «одну, но пламенную

страсть».

Трудно найти в истории науки любой страны подобный

случай, когда человек, наделенный большим даром исследова­

теля, подлинным талантом ученого, направил все свои способ­

ности, всю свою незаурядную энергию, неутомимую работо­

способность на то, чтобы увлекать миллионы читателей науч­

ными подвигами других людей. Перельман считал, что наука

в состоянии стать могучим рычагом для лучшего устройства

мира лишь в том случае, если она станет достоянием не кучки

избранных, а огромных народных масс. Свое призвание он

видел в том, чтобы вовлекать возможно большее количество

людей в науку.

Эта позиция предопределила стиль жизни этого человека и

выбранный им литературный жанр. И даже не жанр, а жанры.

Создав своеобразный жанр «занимательной» науки, обращен­

ный к миллионам читателей, он вовсе не ратовал за «чистоту»

этого жанра. Уже будучи общепризнанным и выдающимся

литератором, книги которого переводились за рубежом, он

охотно обращался к фокусам, всяческим развлечениям и голо­

воломкам, если с их помощью он мог объяснить новую науч­

ную идею.

216

Перельман никогда не был писателем для одаренных де­

тей, для коллекционеров знания. «Эта книга написана не

столько для друзей математики, сколько для ее недругов» —

так начинает он свою «Занимательную геометрию». А быть

«недругом» науки у Перельмана значило не отрицать науку,

а относиться к ней с холодной почтительностью. При таком

отношении к науке можно стать культурным человеком, даже

«выучиться на инженера», даже получить ученое звание. Вот

только науке ничего нельзя дать. А Перельману надо было за­

вербовать в науку не исполнителей, а творцов, людей неспо­

койных, людей с буйным воображением, обладающих способ­

ностью не только учиться готовому, но и мыслить о том, чего еще

нет.

«Главная цель «Занимательной физики» — возбудить дея­

тельность научного воображения, приучить читателя мыслить

в духе физической науки...» — так формулирует Перельман

свою задачу.

Автор «Занимательной физики», его жизнь, его книги —

явление не только примечательное: оно уникальное. О нем

надо рассказывать не ради того, чтобы «классифицировать

неизвестное» и определить, где место Перельмана, а потому,

что это интересно и важно для всех. И прежде всего для

того огромного числа людей, которые науку любят и в ней ра­

ботают. Ведь все они, почти без исключения, читали Перель­

мана...

2

Весь Перельман, вся его биография — в его сочинениях. Он

начал их писать именно тогда, когда только-только начинает

складываться биография человека, его жизненный путь — в

школьные годы.

Я. И. Перельман родился в Белостоке 17 декабря 1882 года,

в семье, достаточно далекой от науки. Отец был бухгалтер,

мать — учительница.

Родственные связи Перельмана скорее были литературны­

ми. Родной его брат, Осип Исидорович, писавший под псевдо­

нимом «О. Дымов», получил впоследствии немалую извест­

ность как модный беллетрист и острый фельетонист. Но сам

Перельман никогда не обращался к беллетристике, если не

считать нескольких природоведческих рассказов, которые он

своей фамилией и не подписывал.

После окончания реального училища Перельман уехал

в Петербург и поступил в Лесной институт. Почему это был

сравнительно скромный Лесной институт, а не величественный

университет с его знаменитыми учеными, не блистательный

Технологический, сказать трудно. Сам Яков Исидорович не

принадлежал к числу охотно и много о себе рассказывающих

217

и пишущих людей. Надо полагать, что не желание быть лес­

ничим, а более обыденные житейские обстоятельства пред­

определили этот выбор. Во всяком случае, лесничим он не стал,

как не стал бы наверняка и ученым, если бы окончил универ­

ситет, или же инженером, попади он в Технологический...

Призвание будущего автора «Занимательной физики» было

в другом, и определилось оно, как всякое истинное призвание,

в очень ранние годы.

Когда я говорю, что весь Перельман — в его книгах, я имею

в виду, что именно в них полностью отразились не только его

социальные, научные и литературные убеждения, но и харак­

тер, склонности, особенности мышления. Книги его «не сдела­

ны», они свободно отделялись от него, «как запах от цветка»,

говоря словами Льва Толстого о Каратаеве. Секрет огромного

и неослабевающего успеха книг Перельмана у молодого чита­

теля в том, что личные качества автора, его творческая особен­

ность как нельзя лучше совпадали со вкусами и склонностями

его читателей. Аналитические способности Перельмана позво­

ляли ему решать сложнейшие научные загадки, видеть в са­

мых обыденных и привычных явлениях и предметах новое и

необычное. Когда мне пришлось однажды задать вопрос вполне

обыкновенному мальчику, забросившему уроки и игры ради

Перельмана: что же ему нравится в этой книге? — мой собе­

седник мгновенно ответил: «А интересно, ну, как Шерлок

Холмс!»

«Как Шерлок Холмс»!.. А ведь действительно точно ска­

зано! Герой Конан Дойля поражал доктора Уотсона, а вместе

с ним миллионы мальчишек и девчонок своей способностью

увидеть за тем, что видят все, то, что понятно ему одному. Пе­

рельман пленяет своего читателя такими же качествами. Толь­

ко приложенными не к поискам воров, укравших корону,

а к другому, не менее интересному. Лежит на краю стола ды­

мящаяся с обоих концов папироса. Что она дымится, видят

все. Но Перельман говорит своему читателю: а ты обратил

внимание, что дым из мундштука опускается вниз, а дым из

другого конца подымается вверх?.. Почему? Так же как и ли­

тературный герой рассказов Конан Дойля, Перельман задает

вопросы, кажущиеся бессмыслицей, потому что они касаются

чего-то само собою разумеющегося:

Почему заостренные предметы колючи?

Почему дробь круглая?

А что такое блеск?

Ну, в самом деле: заостренные предметы колючи потому,

что они заострены? Блеск — это то, что блестит? Как ответить

на эти вопросы, до того обычные, что никто не искал на них

ответа? Все книги Перельмана заполнены загадками, взятыми

в самой обыденной жизни. Именно обыденное оказывается ко­

лоссальным вместилищем загадок. Перельман сказал, что

218

«трудно сосредоточить внимание на том, что всегда перед гла­

зами». А перед глазами совершается необыкновенное количе­

ство невероятных вещей.

Пешеход, шагающий по улице с запада на восток, стано­

вится легче на 1 грамм, чем если бы он шел с востока на

запад.

Дерево и уголь горят при обычной температуре, вовсе не

будучи подожжены.

Отвес не всегда дает отвесную линию: его притягивают го­

ры и отталкивают пропасти.

Могут быть реки, текущие в гору...

Нет, Перельману не так уж важно поразить своего читате­

ля чем-то необыкновенным. Ему нужно заставить читателя

подумать и уж, во всяком случае, заинтересовать механикой

разгадки заданного вопроса. Читая Перельмана, ловишь себя

на мысли, что мальчик, сравнивший его с Шерлоком Холмсом,

был, пожалуй, прав. В некоторых новеллах (иначе их и не

назовешь) Перельмана иногда содержатся подлинные детек­

тивные истории, не менее интересные, чем выдуманные исто­

рии Конан Дойля. Вот, например, история о таинственных

знаках, скромно фигурирующая в «Занимательной арифмети­

ке» как «Задача № 1».

«В марте 1917 года жители Петрограда были встревожены

таинственными знаками у дверей многих квартир» — так на­

чинается эта чрезвычайно занятная история. Кресты и воскли­

цательные знаки у подъездов. Панические слухи о шайках раз­

бойников, отмечающих очередность своих жертв. Комиссар

Временного правительства официально в печати заявляет, что

«по произведенному дознанию, знаки ставят провокаторы и

германские шпионы, коих следует задерживать и препровож­

дать...» Паника растет как снежный ком. Она прекращается

маленькой заметкой Я. Перельмана в газете.

Оказывается, знаки эти, появлявшиеся лишь исключитель­

но на черных лестницах, являются нумерацией квартир. Толь­

ко дворники-китайцы — а их было много в то время — поль­

зовались не арабскими или римскими цифрами, а своими, им

известными арифметическими знаками. Как видите, история

подлинная, и Перельман ее приводит для того, чтобы с увле­

кательного рассказа о том, как он пришел к выводу о природе

«таинственных знаков», перейти к изложению систем счисле­

ния, к преимуществу одной перед другой.

Я ловлю себя на том, что слова «перейти к изложению»

ничего общего не имеют с манерой письма Я. Перельмана.

Ничего он не «излагает». Он просто рассказывает, как может

рассказывать в компании любознательных и не очень скучных

людей самый эрудированный и интересный собеседник. Раз­

говор льется свободно, непринужденно, как это часто бывает,

от астрономии к физиологии, от литературы к истории. Незна-

219

чительный и смешной случай уже позади и забыт, разговор,

как цепная реакция, захватывает все новые и новые области.

Перельман рассказывает, что при каждой переписи населения

обычно наблюдается чрезмерное обилие людей, возраст кото­

рых оканчивается на 5 или 0; их гораздо больше, чем должно

было бы быть. Почему? А оказывается, что когда люди не

помнят твердо свои годы, они начинают их округлять. Но

почему же так именно? Откуда во все века у всех народов бе­

рется эта любовь к пятеркам и десяткам? От статистики раз­

говор перескакивает к истории, от истории — к психологии.

В веселой неорганизованности одна за другой идут анекдотиче­

ские истории о «плохой» цифре «13», о цифрах «счастливых» и

«несчастливых»; необыкновенный пример из алгебры сменяется

каскадом шуточных задач и «розыгрышей» присутствующих...

И самая манера письма Перельмана совсем не книжная.

Это разговор, когда рассказчик видит своих собеседников,

спорит с ними, задает вопросы, убеждает, сердится, шутит.

«Ну вот, Вас не должно удивлять теперь, что в быстро

мчащемся поезде существуют точки, которые движутся не впе­

ред, а назад».

«Если я скажу Вам, что сейчас Вы сядете на стул так, что

Вы не сможете встать, хотя и не будете связаны. Вы примете

это, конечно, за шутку. Хорошо же!»

И все страницы его книг полны постоянным обращением

к читателю-собеседнику: «Представьте себе», «Не правда ли?»,

«Заметили ли Вы...», «Вы убедитесь», «Не думайте, что...»,

«Взгляните», «Пытались ли Вы...»

Как всякий опытный и веселый рассказчик, Перельман

любит внезапно задавать своим собеседникам удивительные

вопросы. Например: «Какой величины Вам кажется полный

месяц на небе? С яблоко, поднос, тарелку?» Мгновенно те­

ряешься от этого, казалось бы, простого вопроса, на который

так трудно сразу ответить. А коварный рассказчик, видя

с усмешкой приводит анекдот:

«Самый неожиданный ответ я услышал от одного крестья­

нина:

— Не знаю, не здешний, ведь я издалека...

Впрочем,— прибавляет Перельман,— этот крестьянин

определил размер месяца более разумно, нежели один извест­

ный беллетрист, который написал в своей книге: «Была неверо­

ятная луна диаметром с аршин».

Читаешь Перельмана, и иногда кажется, что читаешь стено­

грамму подслушанного разговора этакого «души общества» —

общепризнанного эрудита и остроумца.

Но за этим свободным и непринужденным разговором стоит

продуманная, непоколебимая последовательность мышления,

своеобразный «план занятий», составленный великолепным и

умным педагогом. Этот педагогический костяк нигде не выпи-

220

рает, он ни в чем не ощущается, и это вот и есть подлинное

мастерство педагога и писателя.

3

Я. Перельман в одном из предисловий к своим книгам на­

писал, что он составляет физический и математический ком­

ментарий к литературе и явлениям окружающей жизни. Это

остроумно, но не очень точно. Примеры из окружающей жиз­

ни брали в свое время даже Шапошников и Вальцев в своих

задачниках («Один купец купил штуку сукна...»). Использо­

вание цитат из общеизвестных литературных произведений

для иллюстрации физических явлений тоже не ново. Перель­

ман этим пользовался частенько.

«Комната, в которую вступил Иван Иванович, была со­

вершенно темна, потому что ставни были закрыты, и солнеч­

ный луч, проходя в дыру, сделанную в ставне, принял радуж­

ный цвет и, ударяясь о противостоящую стену, рисовал на ней

пестрый ландшафт из очеретяных крыш, дерев и развешенно­

го на дворе платья — все только в обращенном виде». Эта

фраза из повести Гоголя служит Перельману в книге «Для

юных физиков» эпиграфом к главе об опытах с камер-обску-

рой, о законах распространения света, о фотографии, о физио­

логии человеческого глаза.

В книге «Живая математика» Перельман, говоря о гео­

метрии, писал: «В том-то и состоит овладение этой наукой,

чтобы уметь обнаруживать геометрическую основу задачи

там, где она замаскирована посторонними подробностями».

Вряд ли сам Я. Перельман считал сюжеты рассказов Л. Тол­

стого, М. Твена, Д. Лондона «посторонними подробностями».

Но он неутомимо и настойчиво анатомирует известнейшие

произведения литературы, вычленяя из них такие математиче­

ские и физические казусы и задачи, которых не замечают чи­

татели и, наверное, не замечали и сами писатели.

Однако Я. Перельман обращался к литературным произ­

ведениям не столько для объяснения излагаемого ими явле­

ния, сколько для полемики с ними. Речь идет даже не о разо­

блачении технической и научной несостоятельности фанта­

стических гипотез, положенных в основу известных романов

Жюля Верна, Герберта Уэллса и других корифеев этой лите­

ратуры. Я. Перельман спорил с ними весело, остроумно, с пол­

ным уважением к писателям, которых он пылко любил и глу­

боко чтил.

«Признаюсь, не без волнения приступаю я к строгому раз­

бору пленительных повестей увлекательного романиста...

В годы моей юности они зажгли во мне впервые живой инте­

рес к астрономии; не сомневаюсь, что тем же обязаны им и

многие тысячи других читателей»,— пишет в книге «Межпла-

221

нетные путешествия» Я. Перельман. Он критикует Жюля

Верна и Герберта Уэллса не за игру воображения. «Бесплод­

ной Сахарой было бы поле научных исследований, если бы

ученые не прибегали к услугам воображения, не умели отвле­

каться от мира видимого, чтобы создавать мысленные, неося­

заемые образы. Ни одного шага не делает наука без воображе­

ния: она постоянно питается плодами фантазии, но фантазии

научной, рисующей воображаемые образы со всею возможною

отчетливостью». В своем тщательном научном анализе знаме­

нитых романов Жюля Верна Я. Перельман утверждает:

«Победа остается за наукой вовсе не потому, что романист

слишком много фантазировал. Напротив, он фантазировал не­

достаточно, не достроил до конца своих мысленных образов.

Созданная им фантастическая картина межпланетного путе­

шествия страдает недоделанностью».

Перельман не старается тяжким и скрупулезным расчетом

опровергнуть все захватывающие построения знаменитых фан­

тастов. Он обращает внимание читателя порою на одну лишь

деталь — и уже уничтожена основа, на которой строил не

только свою научную, но и социальную концепцию романист.

«Человек-невидимка» Уэллса... Не только «научно-фантасти­

ческая» сторона романа захватывала да и продолжает до сих

пор захватывать читателей. Нет, поражает мефистофельский

образ озлобленного одиночки, захотевшего с помощью своего

гениального изобретения стать всемогущим повелителем земли.

Писатель приводит своего героя к крушению, запутав его

в паутине жалких бытовых обстоятельств. Это гигант, не соиз­

меривший открывшихся ему возможностей со слабостью чело­

веческого тела, которое нуждалось в одежде, пище, крове...

А ведь все-таки могло быть иначе! С этим чувством закрывает

подросток увлекательную повесть Уэллса. Но Перельман гово­

рит ему: нет, могло быть только хуже — человек-невидимка

самым фактом своей прозрачности обречен на судьбу слепца,

еще более жалкого и беспомощного, чем слепец на паперти, чем

уличный нищий-калека.

Говоря о таинственном «кеворите», позволившем герою по­

вести Уэллса «Первые люди на Луне» преодолеть силу при­

тяжения и перемещаться, следовательно, куда угодно, Я. Пе­

рельман не направляет против фантастической идеи англий­

ского писателя незыблемость основных законов природы. Он

просто фиксирует внимание читателя на одной детали, впрочем

довольно существенной: на невозможности задвинуть отгора­

живающие от силы тяготения шторы «кеворитного» шара:

«Задвинуть заслонки «кеворитного» снаряда не так просто,

как захлопнуть дверцу автомобиля: в промежуток времени,

пока закрываются заслоны и пассажиры отъединяются от ве­

сомого мира, должна быть выполнена работа, равная работе

перенесения пассажиров в бесконечность. А так как два чело-

222

века весят свыше 100 кг, то, значит, задвигая заслонки сна­

ряда, герои романа должны были в одну секунду совершить

работу ни мало ни много в 600 миллионов килограммометров.

Это столь же легко выполнить, как втащить сорок паровозов

на вершину Эйфелевой башни в течение одной секунды. Обла­

дая такой мощностью, мы и без «кеворита» могли бы букваль­

но прыгнуть с Земли на Луну».

Но Перельман полемизирует не только с произведениями,

основу которых составляет научно-техническая идея. Не ме­

нее охотно он низводит на почву реальности литературные ги­

перболы, исторические легенды. Ну, сколько раз и в каких

только произведениях не повторялись — и иногда даже без

всякой тени сомнения в их достоверности — легенды о величе­

ственных холмах, насыпанных руками воинов полководца-за-

воевателя.

...Читал я где-то,

Что царь однажды воинам своим

Велел снести земли по горсти в кучу,—

И гордый холм возвысился,

И царь мог с высоты с весельем озирать

И дол, покрытый белыми шатрами,

И море, где бежали корабли...

Приводя эту фразу из монолога пушкинского «Скупого ры­

царя», Перельман путем самых несложных вычислений дока­

зывает, что даже если бы воинов было 100 тысяч, то холм этот

был бы всего лишь в полтора человеческих роста. Даже у

Атиллы, располагавшего самой многочисленной армией древ­

ности (700 000 человек), такой холм «возвысился» бы на

4,6 метра. С этакой скромной высоты можно увидеть царю

почти то же, что и рядовому воину с равнины.

Людей, близко знавших Перельмана, поражала его способ­

ность к мгновенному обнаружению физических и математиче­

ских ошибок, к молниеносному анализу истинной природы

физических явлений. Кроме глубоких знаний, сказывался ост­

рый аналитический ум — природный и не очень часто встре­

чающийся дар. Еще будучи школьником, Яков Перельман

прочитал фантастическую повесть «По волнам бесконечности»

знаменитого французского астронома и популяризатора Ка­

милла Фламмариона. Эта книга переведена на русский язык

не случайным и далеким от науки переводчиком, а достаточно

известным русским астрономом. Но ни знаменитый ученый —

автор повести, ни ученый-переводчик не заметили в повести

тех физических ошибок и несообразностей, которые сразу же

увидел провинциальный школьник. Но ведь и школьник этот

был особенный!

Американский журнал «Наука и изобретения» предложил

223

своим читателям вопрос: «Держа в руках яйцо, вы ударяете

по нему другим. Оба яйца одинаково прочны и сталкиваются

одинаковыми частями. Которое из них должно разбиться: уда­

ряемое или ударяющее?» Подводя итоги спору между читате­

лями, разделившимися, подобно лилипутам из свифтовского

«Гулливера», на две партии, журнал безоговорочно принял

сторону тех, кто считал, что должно разбиваться яйцо ударяю­

щее. Только один, и не американский читатель, Яков Перель­

ман опроверг всю сумму доказательств журнала и установил,

что теоретическая вероятность быть разбитыми одинакова для

обоих яиц.

Разгадывать фокусы, показываемые на эстраде и основан­

ные на законах физики и математики, было для Я* Перельма­

на одним из живейших удовольствий. Он это делал быстро,

уверенно, как тот эрудит-кроссвордист, который обходится без

карандаша и резинки, а пишет сразу пером. И если Я. Перель­

ман сравнительно редко в своих книгах, журнальных статьях

и заметках занимался «разоблачением» этих фокусов, то лишь

потому, что уважал искусство иллюзионистов и считал не­

обходимым соблюдать по отношению к ним лояльность.

Исключение он делал лишь для устаревших и примитивных

фокусов вроде знаменитой балаганной «отрубленной головы».

Создавая свой замечательный «комментарий» ко всему,

с чем сталкивается его читатель, Я. Перельман представлял

себе всегда мир своего читателя обширным, разносторонним,

охватывающим богатейшее культурное наследство прошлого.

Он привлекал в качестве материала для своих рассужде­

ний, задач нескончаемое количество примеров и имен из всех

эпох, из всех областей человеческого познания. Кто только не

встречается в упоминаемой уже «Занимательной геометрии»!

Ученые: греческий мудрец Фалес, арабский математик

Магомет-Бен-Муза, средневековый математик Антоний де Кре-

мони, Леонардо да Винчи, математик XVI века Вьета, Ламберт

и Лежандр, Лейбниц, Кеплер, Наполеон, русский инженер

Бинг, физиологи: профессор А. Брандт и профессор Гульдберг,

английский астроном Проктор, Альберт Эйнштейн...

А писатели! Шекспир и Свифт, Жюль Верн и Эдгар По,

Крылов и Гоголь, Пушкин и Лермонтов, Чехов и Толстой,

Майн Рид и Уэллс... Это далеко не полный список имен.

Но было бы ошибочно думать, что Я. Перельман отбирал

лишь необыкновенные случаи из прошлого, что он стремился

поразить воображение читателя научной экзотикой, таящейся

в пыли книгохранилищ. Основу его книг составляет та настоя­

щая жизнь, в которой живет его читатель сейчас. Он стремил­

ся вовлечь в ход своей мысли, сделать соучастником своих

открытий самый широкий и демократический круг читателей.

Он брал примеры из опыта работы слесаря, водопроводчика,

каменщика.

224

В «Занимательной геометрии» наряду с главами «Задача

Джека Лондона» и «Геометрия Гулливера» есть главы «За­

труднения жестянщика» и «Затруднения токаря».

В качестве отправного пункта для бесконечно

увлекатель­

ного рассказа он брал не какую-нибудь диковину, а самое

обыденное, часто встречающееся, но мало кем замечаемое.

Вот Перельман приглашает своего читателя проехаться вместе

с ним по железной дороге. Путь, много раз езженный, до каж­

дого пятнышка знакомый. Но писатель предлагает читателю

обратить свое внимание на расставленные вдоль железного

полотна невысокие столбики с косо — обязательно косо! — при­

битыми дощечками, на которых выведены в непонятном соче­

тании цифры: 0,006/55. Что это такое? Мы вспоминаем, что ви­

дели такие дощечки на железной дороге столь же часто, как

дощечки с надписями: «граница станции», «свисток», «закрой

поддувало». Перельман нам объясняет, что это «уклонные

знаки». С них начинается рассказ о «разностях высот»: о том,

какие проблемы это вызывает у художников и железнодорож­

ников, у режиссеров и строителей.

4

До сих пор еще живуче представление о Перельмане, как

о способном компиляторе, главная заслуга которого состояла

в поисках, накоплении и систематизации разных интересных

сведений, рассыпанных в русских и зарубежных книгах и жур­

налах. Основу такого взгляда на творчество Перельмана

подготовил сам Перельман. Он всегда ссылался на источник.

В его тоненькой книге «Занимательная алгебра» содержатся

ссылки на:

«Всеобщую арифметику» Ньютона;

«Математические игры и развлечения» бельгийского мате­

матика М. Крайчика;

Учебник математики Магницкого;

Автобиографию Стендаля;

Сочинения Веньямина Франклина;

Книгу французского математика Софи Жермен;

Воспоминания А. В. Цингера о Льве Толстом;

Воспоминания А. Мошковского об Эйнштейне;

Книгу А. В. Хинчина о теории Ферма;

Книгу «Кто изобрел алгебру» В. И. Лебедева;

Египетский папирус Ринда;

Статью проф. А. Эйхенвальда;

Сочинения Лапласа;

«Господа Головлевы» Салтыкова-Щедрина и даже издан­

ный в 1795 году «Полный курс чистой математики, сочиненный

артиллерии штык-юнкером и математики партикулярным учи-

225

телем Ефимом Войтяховским в пользу и употребление юноше­

ства и упражняющихся в математике...».

В предисловии к книге «Для юных физиков» он указывал,

что значительная часть описанных здесь опытов придумана

двумя остроумными французскими писателями для юношества,

прославившимися своим искусством изобретать легко выпол­

нимые и занимательные опыты,— Артуром Гудом и Гастоном

Тиссандье.

Самая система работы Я. Перельмана подчас толкала мно­

гих людей к совершенно неверным выводам.

В 1936 году автору этих строк случалось по редакционным

делам бывать в Ленинграде у Якова Исидоровича Перельма­

на. Тихая Плуталова улица на Петроградской стороне. По

стенам огромной комнаты стеллажи, сплошь уставленные

ящиками с карточками. Этих карточек несметное количество —

ровных, аккуратно уложенных, разделенных цветными огра­

ничителями. На диване, на стульях, на полу, в соседней ком­

нате — горы книг и журналов. Беспорядок полный! Но, разго­

варивая с собеседником, хозяин комнаты сразу достает из

этих книжных оползней нужный журнал, книгу, чертеж, и по­

нимаешь, что все это ужасающее количество бумаги пере­

смотрено, рассортировано, разложено.

Среди этих горных хребтов книг, папок, ящиков медленно

и неслышно расхаживает хозяин. Перельман точно такой, ка­

ким я себе представлял его, кладовщика тайн природы. Он

небольшого роста, сутуловатый. За старомодным «чеховским»

пенсне натруженные, подслеповатые глаза. Движения его мед­

лительны, безостановочны, и весь он — маленький, в потертой

бархатной блузе — напоминает чем-то доброго сказочного гно­

ма, только очень современного и очень интеллигентного.

Не прерывая разговора с собеседником, Яков Исидорович

работал, очищая свой стол от поступавшей почты. За те часы,

что мне пришлось побывать у Перельмана, несколько раз по­

являлись почтальоны. Они облегченно вздыхали, снимая с

плеч разбухшую сумку, набитую книгами, журналами, газе­

тами, письмами, предназначенными для одного лишь адресата.

Пододвинув к себе стопу очередной почты, Перельман взре­

зал пакеты и пробегал письма, перелистывал журналы и

газеты, советские и зарубежные — английские, американские,

немецкие, французские... И хотя все журналы и газеты, им

просматриваемые, были совершенно свежими и нетронутыми,

он как будто открывал их именно там, где ожидал увидеть

что-то интересное. И, найдя, обводил цветным карандашом,

отмечал страницу закладкой или же брал карточку и быстро

исписывал ее крупным, четким, каким-то школьным почерком.

Не оборачиваясь, он доставал откуда-то из-за спины ящик, и

карточка немедленно укладывалась на место. Смотреть на все

это было не только интересно — увлекательно! Как будто

226

перед тобой бесперебойно работает хорошо налаженная,

отрегулированная интеллектуальная машина, безошибочно

схватывающая, фиксирующая, выбирающая, сортирую­

щая.

Признаться, мне тогда показалось, что Перельман нечто

вроде необыкновенного автомата, идеально приспособленного

для того, чтобы извлекать из всех возможных источников самое

интересное, из чего составляются его книги. Ничего нет оши­

бочней такого взгляда!

Если бы книги Перельмана были действительно пестрым

собранием «интересного», выуженного автором из самых раз­

ных мест, ничто не могло бы их сохранить на многие годы для

многих поколений читателей. Обаяние его книг, секрет их мо­

гучего воздействия на читателя в том, в чем кроется, в конце

концов, секрет обаяния каждой настоящей книги,— в авторе,

в его индивидуальности, характере, во всем своеобразии лич­

ности, проступающей сквозь ткань книги, о чем бы она ни была

написана.

Книги Перельмана возбуждают в читателе чувство удив­

ления перед окружающим миром потому, что автор их сам

не перестает удивляться и восхищаться. Читатель делается со­

участником процесса исследования предмета, он вовлекается

в ход мысли писателя, потому что Перельман в своих книгах

не передает то чужое, что он узнал, а напряженно осмысли­

вает, ищет и находит. Сам Перельман, а не его многочислен­

ные мертвые и живые корреспонденты! Книги Перельмана

глубоко личные; в них собран и отражен жизненный опыт

большого, умного и доброго человека.

Конечно, книги того жанра, в котором работал Перельман,

существовали и до него, издавались в других странах, но

они даже и внешне мало общего имели с тем, что создал Пе­

рельман. Сам он писал в предисловии к «Занимательной ариф­

метике»: «Большинство подобных книг черпает материал

из одного и того же ограниченного фонда, накопленного сто­

летиями; отсюда — близкое сходство этих сочинений, разраба­

тывающих с различной детальностью почти одни и те же

темы... Новые книги этого рода должны привлекать новые

сюжеты». И основу почти всех книг Перельмана составляет

то, что он скромно назвал «новыми сюжетами» и что по суще­

ству явилось совершенно новым явлением в научно-популяр­

ной литературе.

Перельман рассказывает прежде всего о том, что случилось

с ним самим, что он сам открыл, до чего сам додумался, о ка­

зусах, свидетелем и участником которых был он сам.

«Решено! — объявил мне старший брат, похлопывая рукой

по изразцам натопленной печи...»

«Я знал рабочего... Он сделался жертвой своей неосуще­

ствимой идеи. Полуодетый, всегда голодный, он просил у всех

227

дать ему средства для постройки «окончательной модели»,

которая уж «непременно будет двигаться...»

«На лекциях по звездоплаванию мне часто приводили до­

воды против возможности существования человека в среде без

тяжести...»

Так очень часто начинаются главы в книгах Перельмана.

Или же они начинаются с изложения факта, взятого у дру­

гого автора, но для того, чтобы с этим автором поспорить, вы­

явить ошибку или же, наконец, отталкиваясь от этого, начать

свой, перельмановский анализ вопроса.

Книги Я. Перельмана — книги «текучие», постоянно изме­

няющиеся, не стоящие на месте. Их можно сравнить лишь с

знаменитой «Лесной газетой» Виталия Бианки, которая вы­

ходила каждый год в обновленном виде. Первую, доставив­

шую ему мировую известность книгу «Занимательная физика»

Я. Перельман написал в 1911 году. В свет она вышла в

1913 году. Если сравнить это первое издание с последним, при­

жизненным изданием, мы с трудом установим, что это одна и

та же книга. Сам автор в 1934 году в предисловии к одинна­

дцатому изданию писал: «Книга, можно смело сказать, писа­

лась в течение двадцати лет ее существования. В последнем

издании от текста первого сохранена едва ли половина». С чем

были связаны эти постоянные «переработка и дополнение», ха­

рактерные почти для всех книг Перельмана? Проще всего

предположить, что писатель при каждом новом издании за­

менял часть примеров и задач другими, более выразительными.

Но нет, не это лежало в основе постоянной работы писателя

над книгами. Я. Перельман был глубоко убежден, что для того

чтобы наука заинтересовала, привлекла читателя, она должна

быть теснейшим образом связана с жизнью общества, страны,

каждого читателя в отдельности. Он выходил из себя, видя

в учебниках физики, в популярных книгах по физике одни и

те же примеры, столетие кочующие из книги в книгу. Свои

собственные книги Перельман рассматривал как некое подобие

газеты, постоянно изменяющейся, опирающейся на все новое,

на самое интересное и свежее. Только-только появились первые

стратостаты, и Перельман уже вводит в новое издание «Зани­

мательной геометрии» главу «Тень Луны и тень стратостата».

И речь там идет не о стратостате вообще, а о нашем советском

стратостате «СОАХ-1», о наших советских воздухоплавателях.

Он ненавидит примеры, лишенные примет времени, националь­

ности, имен! Как у хорошего газетчика, у него должно быть

все ясно, точно: никакое редакционное «бюро проверки» не

должно найти ни малейшей неточности! Задачу об изменении

силы и тяжести в зависимости от географической точки Пе­

рельман начинает так:

«На областной колхозно-совхозной спартакиаде в Харькове

в 1934 году физкультурница Синицкая в бросании мяча двумя

228

руками установила новый Всесоюзный рекорд в 73 метра

92 сантиметра...»

Любой физический опыт, любое интересное явление он не­

медленно начинает рассматривать с позиции: что это может

дать нам, нашей стране? Рассказывая о самозаводящихся

часах, основанных на так называемом «даровом» двигателе,

Перельман начинает прикидывать: «А можно ли по этому

принципу устраивать двигатели более крупные? Можно! А вот

стоит ли, выгодно ли?» И, рассчитав, что капитальное вложе­

ние в 1 л. с. подобного двигателя составит 450 000 руб., закан­

чивает этот расчет словами: «Почти полмиллиона рублей на

1 л. с., пожалуй, дороговато для дарового двигателя. Днепро­

гэс стоит дешевле».

Наука тогда наука, когда она современна! Это было глу­

бокое убеждение Перельмана, проводиммое им настойчиво,

последовательно, со всей методичностью, на какую только был

способен этот великолепно организованный человек. Он всегда

рассматривал себя как автора книг о нашем времени. Писа­

тель таких убеждений не может быть затворником, человеком

кабинетным. Перельман считал, что свои книги он может

создавать только в содружестве со своими читателями, с мас­

сами людей, интересующихся тем, что может дать наука

обществу. Книги Перельмана почти единственные, где указы­

вался адрес не издательства, а автора: Ленинград, 136, Плу-

талова ул., 2, кв. 12. По этому адресу писали тысячи людей:

школьники и академики, моряки и рабочие, бухгалтеры и ма­

тематики. Они спорили с писателем, спрашивали совета, за­

давали вопросы, сообщали новые любопытные факты. Автор

«Занимательной физики» для своих читателей стал своеоб­

разной редакцией, куда можно написать и заметку, а можно

и возмущенное «письмо в редакцию» и запрос. В предисловии

к «Занимательной механике» Я. Перельман писал о многих

тысячах писем, полученных им от людей, которые, сталкиваясь

с затруднительными случаями практического характера, счи­

тали как само собой разумеющееся, что автор «Занимательной

физики» им поможет.

Домашняя хозяйка спрашивает, надо ли, замазывая

окна, оставлять в наружной раме щели, чтобы стекла не замер­

зали.

Врач из лазарета по телефону звонит Перельману и просит

немедленно ответить на вопрос: наложенная на рану марля

пропиталась гноем и нужно этот гной отсосать, не снимая

старой повязки; какую для этого наложить марлю поверх на­

мокшей — с более крупными или с более мелкими ячейками?

Автор медицинской диссертации о шумах в венах нуждает­

ся в указании относительно движения жидкости в трубках.

Воздухоплаватель желает обсудить некоторые случаи дви­

жения дирижабля в потоках воздуха.

229

Изобретателю необходимо узнать, правильна ли его идея

с точки зрения законов физики.

Перельман на все эти вопросы отвечал. Писал, звонил по

телефону, посылал телеграммы, рекомендовал литературу. Он

испытывал радость и гордость, когда почтальон приносил ему

ежедневно гору подобных писем. Это была не только радость

писателя, видевшего, что его книги идут к массам, будят в них

жгучий интерес, возбуждают вопросы. Это была еще и гор­

дость за науку, которая нужна всем, с которой связано все.

Конечно, на большинство вопросов, адресованных Перель­

ману, его корреспонденты получали ответ не на страницах

перельмановских книг. Но бывали случаи, когда Перельман

публично полемизировал со своими корреспондентами. Он был

рад такой полемике, чувствовал в ней себя свободно и уверен­

но. Ведь в книгах Перельман сознательно обострял примеры,

приводил парадоксальные случаи, невероятные казусы. Как

Михаил Таль в шахматах, Перельман всегда шел на обостре­

ние, на спор вокруг самого нового и острого! Думать надо,

думать! Этот внутренний крик все время таится в каждой

книге Перельмана. Случалось, что поставленные в эту необхо­

димость многие его корреспонденты — и очень именитые кор­

респонденты — оказывались в весьма неприглядном положе­

нии. Не называя, конечно, имен, Перельман иногда рассказы­

вал о таких случаях. С решением задачи о двух лодках не

соглашается «один из наших известных физиков», и Перель­

ман доказывает ему ошибочность доводов, представлявшихся

ученому совершенно неопровержимыми. Другой физик, автор

брошюры об учении Эйнштейна, оспаривает объяснение Пе­

рельманом одного физического явления. И оспаривает настоль­

ко запальчиво, что требует проверки опытом даже не самого

уже явления, а того общего закона, на котором оно основано.

А бывали случаи, когда автора «Занимательной физики»

привлекали официально в качестве арбитра для решения

сложных случаев, споров, доходящих до РКИ — Рабоче-кре­

стьянской инспекции.

Все это мало похоже на спокойную, размеренную жизнь

автора-популяризатора. Да жизнь Перельмана и не была

такой никогда. К поворотной дате в истории нашего общества,

к Великой Октябрьской социалистической революции, он при­

шел уже зрелым человеком, с известностью автора многочис­

ленных журнальных статей о науке, автором своеобразной

книги, получившей широкое распространение. Так, казалось,

было просто и спокойно жить: печатать в журналах «Природа

и люди», «Вокруг света», «Мир приключений» маленькие и

большие заметки об интересных явлениях, отвечать на вопросы

школьников, собирать свои заметки в книжечки и время от

времени выпускать их в свет. Перельман жил по-другому: он

приковывал внимание молодежи и взрослых к таким пробле-

230

мам, которые никак и ни при каких обстоятельствах не были

нужны дореволюционному официальному русскому «просве­

щению». Непревзойденный образец такого упорного и боль­

шого боя за самую передовую научную идею своего времени

представляет деятельность Перельмана в поддержку гениаль­

ных идей Константина Циолковского. Это была именно борь­

ба; словом «популяризация» ее никак не назовешь.

В 1903 году мало кто обратил внимание на появление

в майском номере петербургского журнала «Научное обозре­

ние» статьи с мудреным названием «Исследование мировых

пространств реактивными приборами». Статья состояла глав­

ным образом из математических формул. Ее со значительным

опозданием прочитал Перельман.

Для него, с его жадной тягой ко всему новому, с его

способностью немедленно схватывать и научно оценивать это

новое, статья неизвестного учителя из глухой Калуги была

подлинным откровением. Он вступает через некоторое время

в переписку с Циолковским. Начинаются их дружба и сотруд­

ничество, продолжавшиеся вплоть до смерти гениального уче­

ного. Все возможности, предоставленные Перельману положе­

нием, которое он занимал в научно-литературном мире, были

им использованы для того, чтобы пропагандировать открытие

Циолковского, довести его до сведения самых широких кругов

России. Сам Циолковский писал в конце двадцатых годов:

«Широким кругам читателей идеи мои стали известны лишь

с того времени, когда за пропаганду их принялся автор «Зани­

мательной физики» Я. И. Перельман, выпустивший в 1915 году

свою популярную книгу «Межпланетные путешествия».

Несмотря на то что она вышла в разгар первой мировой

войны, когда не небесные, а вполне земные и кровавые дела

волновали людей, книга Я. Перельмана тем не менее произве­

ла большое впечатление на современников. Каждый прочитав­

ший ее понимал, что перед ним не изложение — которое

уже! — фантастической идеи, достойной «Мира приключений»,

а страстная, доказательная и предельно убедительная защита

гениального проникновения в будущее. В предисловии к своей

книге Я. Перельман со всей силой убежденности писал:

«Было время, когда признавалось невозможным переплыть

океан. Нынешнее всеобщее убеждение в недосягаемости небес­

ных светил обосновано, в сущности, не лучше, нежели вера

наших предков в недостижимость антиподов. Правильный путь

к разрешению проблемы заатмосферного летания и межпла

нетных путешествий уже намечен — к чести русской науки!

трудами нашего ученого. Практическое же разрешение этой

грандиозной задачи может осуществиться в недалеком бу­

дущем».

«Межпланетные путешествия» была книгой не только по­

пуляризирующей уже известные факты и явления, но и разви

231

вающей и обобщающей самые передовые научные взгляды

своего времени. К. Э. Циолковский, впоследствии оценивая

книгу Я. Перельмана, писал, что «это сочинение явилось пер­

вой в мире серьезной, хотя и вполне общепонятной книгой,

рассматривающей проблему межпланетных перелетов и рас­

пространяющей правильные сведения о космической ракете.

Автор давно известен своими популярными, остроумными и

вполне научными трудами по физике, астрономии, математике,

написанными к тому же чудесным языком и легко восприни­

маемыми читателями».

«Первое в мире», «серьезное», «научное» — такими слова­

ми характеризовал великий русский ученый книги, вею работу

писателя, которого многие его ученые-современники да, при­

знаться, и некоторые наши современники приравнивали к тем

безвестным личностям, которые на последних страницах жур­

налов ведут отделы ребусов, шарад и «научных» загадок.

Перельмана не смущало снисходительно-ласковое и не­

брежное отношение «корифеев» науки к тому, что он делал.

Он был убежден, что нет «низких» средств для того, чтобы

наука завоевала массы. Он это доказал той активнейшей и са­

мой разносторонней деятельностью, которую развил сразу же

после революции.

В лице Я. Перельмана органы просвещения молодой Со­

ветской республики нашли неутомимого пропагандиста и про­

светителя. Он был лектором и организатором лекций, он изда­

вал первые научно-популярные книги в Советской России;

в тяжких условиях гражданской войны и интервенции он

создал журнал «В мастерской природы», до сих пор служащий

образцом соединения науки с жизнью. «Популярный естествен­

нонаучный журнал, издаваемый отделом единой школы Народ­

ного комиссариата по просвещению».

Петроград 1919 года. Голодный и холодный, с пятнами сы­

рости на промерзших стенах домов; Юденич и интервенты

на расстоянии одного перехода; английские военные корабли

на подступах к Кронштадту. А в это время издается журнал,

любовно оформленный, с заставками и рисунками, с интерес­

нейшими репродукциями на неизвестно откуда взятой меловой

бумаге. Нигде не проставлена фамилия ответственного редак­

тора, но об этом нетрудно догадаться по тому, как редакция

формулирует задачи журнала: «Воспитывать дух любозна­

тельности, возбуждать интерес к активному изучению приро­

ды, руководить научной самодеятельностью читателей в обла­

сти естествознания, наполнять их досуг полезными занятиями

и образовательными развлечениями». Конечно, это программа

всей жизни Якова Перельмана, создавшего этот журнал и ру­

ководившего им десять лет — до 1929 года, когда журнал пре­

кратил свое существование.

В журнале печатались статьи на самые разнообразные те-

232

мы: о жизни морских глубин и новой строительной технике,

об особенностях птичьего полета и новейших физических тео­

риях. Но журнал не искал в вершинах науки некоего отдох­

новения от тягот суровых революционных лет. Он был тесней­

шим образом связан с жизнью. В нем можно было найти

статью, которая начиналась так: «Необходимость крайне бе­

режливо расходовать дрова заставила нас более внимательно

относиться к привычным приемам приготовления пищи...»

Можно было найти практические советы, как при стирке обхо­

диться без мыла. И обстоятельную и вполне деловую статью

«Что можно сделать из сломанного велосипеда».

Помните в «Аэлите» Алексея Толстого впечатление от на­

клеенного на заборе объявления, приглашающего желающих

лететь на Марс? Но вот в реальном Петрограде 1919 года в

невыдуманном журнале, рядом с описанием технологии стирки

белья без мыла и приготовления селедочного паштета без

селедки, печатается очерк Я. Перельмана «За пределы атмо­

сферы», в котором автор пишет: «Гений человека рвется далее,

за грани воздушной оболочки, в простор небес! Нас влечет

к звездам, к соседним мирам... Очередная задача техники —

помочь ему вырваться из плена тяготения, умчаться с земной

поверхности в межпланетное пространство, чтобы посетить

соседние миры...»

Авторская и редакторская деятельность Я. Перельмана в

полную силу развернулась после окончания гражданской вой­

ны, в двадцатых годах. Вот когда впервые представилась воз­

можность обратиться не к тысячам, а к миллионам школь­

ников! Он захлебывался от нетерпеливого желания направить

в самые глубинные места страны потоки книг, зовущих ма­

леньких читателей в науку, настойчиво их приглашающих

самим думать, самим делать. Может показаться удивитель­

ным, что в этот период, когда Перельман был в зените лите­

ратурной славы и творческого подъема, основное его внимание

занимала не авторская, а редакторская деятельность. Создав

новый тип «занимательной» книги о науке, проверив доход­

чивость такой книги на миллионах читателей, Перельман

меньше всего хотел занимать монопольное положение в этом

жанре. Сам он по своим склонностям и преимуществу знаний

был физиком и математиком. Эти науки Перельман любил

страстно, фанатично. И делал все возможное для того, чтобы

столь же интересными были для детей и химия, и техника,

и биология.

Бескорыстность человека естественна, и никому не придет

в голову удивляться и восхищаться проявлением элементар­

ной порядочности. Другое дело — бескорыстная объективность

ученого, способность уступать дорогу другим наукам, другим

дисциплинам. Перельман-редактор неустанно искал среди уче­

ных новых авторов, способных увлекательно, захватывающе

233

интересно писать о тех науках, в которых Яков Исидорович

считал себя дилетантом. Среди людей, вовлеченных им в ки­

пучую авторскую деятельность,— академики, профессора,

крупнейшие специалисты своего дела. Но для Перельмана

звания, степени, занимаемые должности не имели значения.

Он искал среди ученых людей, умеющих остро, интересно рас­

сказывать о своей науке. Профессор А. И. Никольский писал

«занимательные» книги о зоологии и физиологии. Профессор

А. В. Цингер написал увлекательную «Занимательную бота­

нику», профессор С. П. Аржанов «Занимательную географию».

Перельман привлекает в качестве автора многих книг извест­

ного популяризатора В. В. Рюмина. Целая библиотека «зани­

мательных» книг о науке была создана страстью и энергией

Перельмана-редактора. Они были разные по степени таланта

авторов, увлекательности и важности темы. Не все эти книги

остались в литературе. Но были среди них и такие, как «Зани­

мательная минералогия» А. Ферсмана. Это была первая книга,

обнаружившая редкий для ученого литературный талант попу­

ляризатора. Честь этого открытия принадлежит Перельману.

Есть особый и близкий человеческим сердцам облик чело-

века-организатора, человека-трибуна. С громовым голосом,

широкими жестами, способностью мгновенно слиться с любой

аудиторией, установить немедленный контакт с мыслями и

чувствами других людей. Мне кажется, что если Яков Перель­

ман и был бы способен на зависть, то он должен был завидо­

вать именно такому характеру. Сам он был начисто лишен

этого свойства. Болезненно застенчивый, старомодно-деликат­

ный, с тихим, совсем не ораторским голосом, он должен был

делать над собой усилия каждый раз, когда нужно было вы­

ходить за сферу литературно-кабинетной работы. Но он эти

усилия делал постоянно и упорно. Ведь литературная дея­

тельность не была для Перельмана самоцелью. Ему было

важно, чтобы не гасли у людей способности к науке, чтобы

не иссякал поток молодежи, одержимой страстью к научным

поискам. Литература для Перельмана была лишь средством

для достижения этой цели, и неизвестно, было бы написано им

такое большое количество книг, если бы к его услугам име­

лась современная техника магнитофонной записи, радио, теле­

видение.

Во всяком случае, свои контакты с людьми Перельман не

ограничивал обычным общением автора с читателями. Бес­

численную корреспонденцию он вел сам, выискивая в этих

письмах те, иногда неприметные, черточки, что отличают при­

родную способность исследователя от обычного полудетского

любопытства. А убедившись, что имеет дело с одаренным че­

ловеком, не жалел никаких усилий, чтобы заинтересовать

его наукой, заворожить великими, еще не свершившимися

открытиями.

234

Когда известный советский астроном Алла Масевич бы­

вает за границей, корреспонденты тучей бросаются к ней. Их

можно понять. Не каждый день попадаются такие привлека­

тельные доктора наук со званием вице-президента Астрономи­

ческого совета СССР. И когда — очень часто! — досужие кор­

респонденты задают Алле Генриховне вопрос: «Как же вы

стали ученой?», она им всегда отвечает: «Благодаря Перель­

ману».

В тридцатых годах шестиклассница из Тбилиси, прочитав

«Занимательную астрономию», оказалась в плену необыкно­

венных догадок, головокружительных предположений самой

старой и всегда самой молодой из наук. Это случалось часто

с читателями книг Перельмана. Часто они и писали автору,

как написала ему шестиклассница Алла Масевич. Но, очевид­

но, было в этом письме, в вопросах школьницы нечто выде­

ляющееся из обычных читательских писем. Ответив девочке,

Яков Исидорович задал ей свои вопросы, рекомендовал книги,

расспросил про школьные дела. Между тбилисской школьни­

цей и ленинградским литератором завязалась переписка,

становившаяся с каждым годом все обширнее. Перельман

присылал книги, раскрывал в своих письмах красоту матема­

тики, поэзии космических гипотез. Он не поленился заехать в

Тбилиси для того, чтобы лично познакомиться со школьницей,

в которой угадал будущего ученого.

Случай этот — один из многих. Существует множество при­

меров трогательного упорства, с которым популяризатор науки

стучался в детские души. Он не жалел времени, чтобы писать

пионерам, помогать им организовывать математические круж­

ки, подсказывать интересные формы математических кон­

курсов.

Не было ничего удивительного в том, что Яков Перельман

оказался одним из создателей и руководителей интересней­

шего учреждения довоенного Ленинграда — Дома заниматель­

ной науки. До войны адрес Фонтанка, 34, под которым зна­

чился бывший дворец Шереметевых, где находился Дом

занимательной науки, стал для многих таким же известным,

как Плуталова, 2. Вот как расширился кабинет Перельмана!

Как и все, что делал Перельман, Дом занимательной науки

был рассчитан на самые широкие массы детей и юношества.

Это был не клуб, не лекторий, не группа самодеятельных

кружков, а огромный комбинат, в котором шли поиски все

новых и новых форм вовлечения молодежи в сферу научных

интересов. В Доме занимательной науки работали десятки

разнообразнейших кружков, в нем происходили встречи пио­

неров с выдающимися учеными страны, здесь устраивались

математические и физические олимпиады, проводились инте­

реснейшие экскурсии. Дом стал и своеобразным специализи­

рованным издательством, выпуская десятки маленьких книг,

235

рассчитанных на развитие смекалки, творческой инициативы,

научных интересов своих читателей.

Душой и мозгом этого чудесного Дома был Яков Исидо­

рович Перельман. Уже очень немолодой, с пошатнувшимся

здоровьем, занятый своими собственными творческими делами

(ведь книги его продолжали выходить, и ни одну из них он

не разрешал выпускать в прежнем виде, без новых дополне­

ний, изменений), Перельман ухитрялся быть везде. Он читал

лекции, председательствовал на встречах с учеными, был глав­

ным судьей в научных олимпиадах, составлял научные вик­

торины, редактировал издания Дома занимательной науки и

сам не переставал участвовать в них как автор. Начиная с

1938 года и до начала войны Я. Перельман в издании Дома

занимательной науки выпустил 15 маленьких книжечек. Объе­

мом в 15—20 страниц, с броскими названиями, лаконичным

текстом и острыми рисунками, они были новым типом «зани­

мательной книги» и адресовались не старшеклассникам, для

которых большей частью пис>ал Перельман, а младшим школь­

никам.

Одни названия этих книг Я. Перельмана дают представ­

ление об их живом и игровом характере.

«Задумай число». Математический отгадчик.

«Дважды два — пять...»

«Я знаю, как Вас зовут». Математический отгадчик имен.

«Алгебра на клетчатой бумаге».

«Найдите ошибки». Геометрические софизмы.

«Юный физик в пионерском лагере».

Эти предвоенные два-три года были самыми напряженны­

ми в жизни Перельмана. Но вот грянула война. Как и все

ленинградцы, Я. Перельман переносил войну и все ужасы бло­

кады с тем мужеством, которое проявили жители великого

города в ту лихую годину. Закрылся Дом занимательной

науки, прекратилась буйная и увлекательная деятельность

огромного актива, созданного Перельманом. Но сам он в хо­

лодной, почти не отапливаемой квартире, укрытый всем теп­

лым, что у него было, продолжает сидеть за рабочим столом,

готовя новые книги, неотступно думая над тем, что он сделал

задачей своей жизни. Но уже исполнились сроки... И уже не

хватало сил, чтобы все перенести и дожить до победы, в кото­

рую непоколебимо верил старый ученый, старый писатель.

В самый тяжкий месяц первого года блокады, 16 марта 1942 го­

да, Яков Исидорович Перельман умер...

Вот так закончилась жизнь большого человека, талантли­

вого писателя, выдающегося ученого и педагога. Жизнь пло­

дотворная, интересная и после смерти человека надолго про­

долженная в его замечательных книгах.

5

Является ли Перельман создателем нового, особого жанра

в научно-популярной литературе? Самая постановка вопроса

не очень правомерна, и спор здесь совершенно бесплоден. Пи­

сать интересно — занимательно! — о науке старались многие

замечательные ученые и писатели до Перельмана, наряду с

ним и после него. Даже в первых книгах, изданных в России

«для просвещения юношества» 200 лет назад, их авторы

старались науку затолкнуть во вкусную облатку заниматель­

ности.

Все же книги Я. Перельмана от книг всех его предшест­

венников отличает не только оригинальность и разнообразие

приемов, но и глубоко продуманное, педагогически зрелое

понимание задач «занимательных» книг о науке.

Хотя Перельману до революции приходилось частенько за­

рабатывать себе на хлеб составлением головоломок и загадок

в журналах, тем не менее развлекательность для него была

лишь средством для пропаганды науки — большой науки, на­

стоящей, без стремления ее упростить до того, что наука пере­

ставала в таких сочинениях присутствовать. Он был вместе

с тем убежден, что один лишь школьный курс естественных

наук не способен заинтересовать наукой многих детей и под­

ростков, пробудить в них любознательность, подтолкнуть на

самодеятельное исследование. «Автор предназначает книгу

всего более для той категории читателей, которые знакомились

в школе (или сейчас знакомятся) с этой наукой... питая к ней,

в лучшем случае, холодную почтительность»,— писал Перель­

ман о «Занимательной геометрии».

В своей литературно-научной деятельности Перельман обя­

зательно соединял науку с жизнью. В том же предисловии

к «Занимательной геометрии» он писал: «Автор прежде всего

отделяет геометрию от классной доски, выводит ее из стен

школьной комнаты на вольный воздух, в лес, в поле, к реке, на

дорогу, чтобы под открытым небом отдаться непринужденным

геометрическим занятиям без циркуля и линейки». Конечно,

Перельман не питал никаких нигилистических чувств ни к

школе, ни к школьной программе, более того, свои книги он

строил очень часто по разделам школьного учебника, стараясь

возможно более точно нащупать возрастной адрес своего чита­

теля, ориентироваться на его образовательный ценз. Но нико­

гда ему не приходило в голову создавать нечто вроде коммен­

тария к учебникам или — что еще хуже! — удобоусвояемый

учебник развязно-веселого содержания. В предисловии к «За­

нимательной алгебре» Перельман предупреждает: «Не следует

на эту книгу смотреть, как на легкопонятный учебник алгебры

для начинающих. «Занимательная алгебра» прежде всего не

учебное руководство, а книга для вольного чтения».

237

И он создавал это «вольное чтение» так же, как создает

всякий художник свою книгу «вольного чтения»: композицион­

но стройно, с внутренним сюжетом в каждом рассказе, с дра­

матизмом поисков и разрешением конфликтов.

Внешняя разбросанность, свойственная книгам Перельма­

на, постоянное перескакивание от одного явления к другому,

никак не была следствием той «отборочно-сортировочной» ра­

боты, в которой некоторые критики видели главную особен­

ность Перельмана. Эта энциклопедичность является результа­

том стремления писателя доказать теснейшую взаимосвязь

всех наук. Перельман начинает рассказ о том, как выглядит

луна, для того чтобы объяснить, что такое «угол зрения»; он

предлагает своему читателю решить задачу о том, на какое

расстояние надо отдалить от себя тарелку, чтобы она казалась

такой же величины, как луна в небе, с тем чтобы сразу же от

геометрии перейти к физиологии, к ошибкам человеческого

зрения. А отсюда прокладывается мостик к фотографии, к

«тайнам» кинематографии, к тому, как создаются иллюзии в

кино. И тут же попутно он рекомендует устроить простейший

угломерный прибор и деловито советует, как его сделать. А от

этого прибора начинается рассказ об истории приборов и инст­

рументов, о каком-нибудь «жезле Якова», с помощью которого

определяли свой путь моряки на каравеллах XV века. Орга­

нично слито с этим обращение к физиологическому устройству

глаза и в качестве иллюстрации — очаровательный и поэтиче­

ский кусочек из чеховской «Степи».

«Цепная реакция» рассказа Перельмана кажется столь

естественной, что читатель совершенно не замечает всю слож­

ность его построения. Перельман напоминает читателю знаме­

нитый рассказ Чехова «Репетитор». Он берет оттуда арифмети­

ческую задачу, на которой так опозорился гимназист Зиберов,

для того, чтобы задать своим читателям три вопроса:

1. Как намеревался репетитор решить эту задачу алгебра­

ически?

2. А как должен был ее решать ученик Петя?

3. И как же ее «по-неученому», на счетах, мгновенно решил

грубый и необразованный Петин отец?

Задача эта сама по себе интересна, и комментатор решает

ее быстро и изящно. Но Перельман вовсе не хочет демонстри­

ровать посрамления необразованным Петиным отцом «обра­

зованной» арифметики или алгебры. Ему это нужно, чтобы

рассказать о том, как считают на счетах. А от счетов совер­

шается естественный и потому почти незаметный переход

к счетным машинам: от «абака» древних народов до современ­

ных Перельману счетных машин. Писатель не только расска­

зывает о множестве интереснейших вещей из прошлого, он

попутно обучает читателя, как пользоваться счетами, быстро

делить и множить, а отсюда переходит к объяснению понятий

238

несколько устаревших — «остаться на бобах» и вполне совре­

менных — «банк», «чек».

В этой цепи коротких фактов и сюжетных рассказов, прак­

тических советов и литературных экскурсий все органично,

естественно, а главное — необыкновенно интересно.

В знаменитой немецкой средневековой легенде крысолов,

обиженный на несправедливых горожан, уводит из города всех

детей, заворожив их игрой на своей волшебной дудочке. Для

Перельмана его книги — дудочка, которая должна увести де­

тей к веселой математике, захватывающе интересной физике,

увлекательной геометрии. Перельман играет на этой дудочке

собственную мелодию, ее нельзя спутать ни с какой другой.

Один из любимейших приемов Перельмана — это прием

«что было бы, если бы...». Прием не новый, им щедро поль­

зовались многие писатели, особенно Уэллс и у нас Александр

Беляев. Перельман часто прибегает к этому приему, чтобы по­

казать скованность нашего воображения, порожденную невни­

манием к простейшим математическим или физическим за­

конам.

Все знают легенду о том, как мифический изобретатель

шахмат потребовал от индусского царя вознаграждение в раз­

мере одного пшеничного зерна на первой клетке шахматной

доски, двух — на второй, четырех — на третьей и в той же про­

грессии — до последней, 64-й клетки. Эту историю рассказы­

вают везде и всюду, и Перельман не составил исключения. Но

наряду с этим он задает вопрос читателю: «Инфузория пара­

меция каждые 27 часов делится пополам. Если бы все нарож­

дающиеся таким образом инфузории оставались в живых, то

сколько понадобилось бы времени, чтобы потомство одной ин­

фузории заняло объем, равный объему Солнца?» Перельман

приводит лишь одну короткую строчку арифметических преоб­

разований для того, чтобы дать поражающий наше воображе­

ние ответ — 147 суток! Ему этого мало. Он сразу же перевер­

тывает пример: «Вообразим, что наше Солнце разделилось

пополам, половина также разделилась пополам и т. д. Сколько

понадобится таких делений, чтобы получить частицу величиной

с инфузорию?» Оказывается, всего 130! Конечно, поражающий

эффект таких простых, в общем, примеров — в неожиданности

ответа. Ведь в конце концов Перельман не сообщает своему

читателю ничего такого, что ему было бы совершенно неиз­

вестно. Он стремится, как это сам писал, «показать предмет,

до некоторой степени известный читателю, с новой, незнако­

мой, порою неожиданной стороны».

Но и это ему нужно не для того, чтобы поразить читателя.

По сравнению с его предшественниками особенность Перель­

мана в том, что он не сообщает читателям готовых, хотя и по­

ражающих сведений, а приглашает читателей вместе с собой

к исследованию вопроса, делает их соучастниками своих от-

239

крытий. Читатель его книг видит, казалось бы, известные ему

явления по-новому, неожиданно, и от этого в нем пробуждает­

ся ощущение открытия.

На этой же неожиданности строит Перельман и свои опы­

ты. Конечно, автор «Занимательной физики» использовал бо­

гатейший фонд опытов, накопленный деятельностью многих

талантливых людей. Но в отборе их Перельман исходил из

того, чтобы опыт этот мог проделать любой, пользуясь только

тем, что у него есть под руками. Простота проведения и пара­

доксальность результата — вот главные требования Перельма­

на к опытам.

На бумажных кольцах, перекинутых через лезвия бритв,

подвешивается длинная палка, опирающаяся на эти кольца.

С силой бьют по этой палке, она разламывается от удара, а

бумажные кольца, висящие на лезвиях бритв, остаются не­

вредимыми.

А вот с помощью обыкновенного гвоздя и куска обыкновен­

ной газетной бумаги доказывается, что бумага может стать

несгораемой...

Когда читаешь описание этих опытов, производимых при

помощи такого «лабораторного оборудования», как табуретка,

палка, железный гвоздь, керосиновая лампа, невольно чешутся

руки, хочется немедленно, тут же самому все это проделать.

И какое же количество головомоек получили от родителей не­

сколько поколений перельмановских читателей! Ибо при всей

простоте опыт есть опыт, и Перельман не забывал сослаться

на слова великого мастера физических опытов Тиндаля о том,

что «ловкость в производстве опытов не дается сама собой: она

приобретается только трудом». Ну, а ловкость требует не толь­

ко труда, но и жертв, хотя и таких недорогих, как лампа, та­

релка или стакан.

Есть в книгах Перельмана еще одна особенность, отличаю­

щая их от многих близких по теме и решению книг. Это — от­

ношение Перельмана к использованию математического аппа­

рата. Чтобы человек научился не только знать, но и осмысли­

вать явления, он, по убеждению Перельмана, обязан пользо­

ваться — пусть в самой малой степени — могучим и великим

аппаратом математики.

В предисловии к «Занимательной астрономии» Перельман,

имея, очевидно, в виду слова Фарадея, писал: «Популярным

книгам нередко делают упрек в том, что по ним ничему серьез­

ному научиться нельзя. Упрек до известной степени справедлив

и поддерживается (если иметь в виду сочинения в области точ­

ного естествознания) обычаем избегать в популярных книгах

всяких численных расчетов. Между тем читатель тогда только

действительно овладевает материалом книги, когда научает­

ся, хотя бы в элементарном объеме, оперировать с ним чис­

ленно».

240

В своей «Занимательной механике» он с горестной усмеш­

кой вспоминает, что в созданном в VII веке знаменитом «Ко­

дексе Юстиниана» был предусмотрен специальный закон

«О злодеях-математиках и им подобных», который устанавли­

вал, что «безусловно воспрещается достойное осуждения мате­

матическое искусство». Рассказывая об этой нынче кажущейся

веселой истории, Перельман невесело прибавлял: «В наши дни

математики не приравниваются к злодеям, но их «искусство»

в популярных книгах безусловно воспрещается». Оценивая

книги, из которых авторы панически удалили все, что напоми­

нает математические доказательства, он с недоумением гово­

рил: «Я не сторонник такой популяризации. Не для того мы

тратим целые годы в школе на изучение математики, чтобы

выбрасывать ее за борт, когда она понадобится».

Впрочем, в вопросе об использовании математики в науч­

но-популярных книгах у Перельмана была своя, тоже очень

своеобразная позиция. Она состояла не только в том, что, как

он говорил об одной своей книге, «математические злодеяния

совершаются здесь в скромных пределах школьного курса».

Прежде чем прибегнуть к хотя бы самым простейшим числен­

ным расчетам, Перельман считал необходимым вызвать у сво­

его читателя интерес и уважение к цифре, к числу. Он полагал,

что в результате сложного комплекса социально-политических

обстоятельств (инфляция после первой мировой войны), разви­

тия физики и астрономии, с их скоростями и расстояниями,

подавляющими воображение, у детей, юношества и даже взро­

слых утрачивается реальное представление о величинах. Не

без оснований Перельман утверждал, что читатели фантасти­

ческих романов, в которых миллион (километров, лет) и за

серьезное число не считается, утрачивают способность пра­

вильно осознать, что реально означают миллиарды киловатт-

часов электроэнергии, миллиарды пудов хлеба, миллионы тонн

стали, чугуна, угля, нефти, добытые трудом народа и создаю­

щие материальную основу социалистического общества.

В своих книгах Перельман часто и много возвращается

к образным, вещественным выражениям больших чисел. Беско­

нечны, многообразны примеры, с помощью которых Перельман

старается убедить читателя, что миллион — это очень, очень

много.

«...От начала нашей эры еще не прошло и миллиона дней».

«...Миллион точек, проставленных в тетради,— это много

недель неустанного труда и тетрадь в 1000 листов».

«...Муха, увеличенная в миллион раз, достигает длины в

7 километров».

Перельман пользовался цифрами с огромной выдумкой.

В качестве примера того, насколько опасно поступать в мате­

матике по аналогии, он приводит пример двух коротких число­

вых построений. Перельман говорит, что число 99 , выражен-

241

ное всего тремя цифрами, столь чудовищно велико, что никакие

сравнения не помогут уяснить себе его грандиозность! Число

электронов видимой Вселенной ничтожно по сравнению с ним...

Цифра «два» лишь всего на 7 единиц меньше девятки2 Но

если двойку выразить таким же числовым построением 22 , то

сколько же это будет? Оказывается, всего-навсего 16.

Перельману важно доказать, что за математическими

условностями всегда стоят реальные, живые и близкие понятия.

В его объяснении алгебра превращается в человеческий язык.

Он еще не известен, этот язык, но его совсем не так трудно вы­

учить, и тогда тебе станут доступны такие интересные книги,

целый мир, говорящий на этом языке. В «Занимательной

алгебре» Перельман даже составляет своеобразный словарь

этого языка, словарь, в котором одной буквой стенографически

можно выразить не одно слово, а целую фразу. На родном

языке: человек имел некоторую сумму денег... На языке

алгебры: х ... На родном языке: в первый год он истратил

100 рублей. На языке алгебры: х — 100.

«Математический» уклон Перельмана был выражением

строгого научного мышления писателя, его требования к точ­

ности и достоверности сообщенных фактов. Страстный люби­

тель и знаток научной фантастики, неподражаемый изобрета­

тель гипотетических случаев, пламенный защитник воображе­

ния в науке, Перельман тем не менее был противником некоей

эмульсии фантазии и науки. Он неукоснительно разграничи­

вал эти понятия и всегда держался в рамках «строго доказан­

ного». Перельман полагал, что воображение надо называть

воображением, фантазию — фантазией и что наукой можно

считать лишь то, что подтверждается расчетом, опытом.

В «Занимательной астрономии» раздел о Марсе он кончает

главой с необычным названием: «О том, чего нет в этой книге».

Она начинается так: «Читатель ждет теперь рассказа о жизни

на самой интересной из планет — на нашем соседе Марсе, и

будет разочарован, не найдя в «Занимательной астрономии»

ни слова о таком волнующем предмете. В этой книге ничего не

будет сказано ни о цветущих долинах Марса, ни о замечатель­

ной сети его оросительных каналов, ни о сигналах, посылаемых

его разумными обитателями, ни о многих других увлекатель­

ных вещах, о которых неастрономы знают гораздо больше, чем

самые сведущие специалисты...» И дальше: «Догадки, пред­

положения, гипотезы имеют в науке свою цену, но им место

в книгах иного содержания и назначения, чем «Занимательная

астрономия»; в ней я стремлюсь ограничиться лишь областью

твердо доказанного». Перельман был убежден, что как ни

интересны гипотезы и догадки, то, что уже доказано и уста­

новлено, намного интереснее. В это «доказанное» он включал

непоколебимое убеждение в реальности того, что для его со­

временников было лишь темой «научно-фантастической» белле-

242

тристики. В книге «Знаете ли вы физику?» Перельман расска­

зывал, что, после того как он прочитал лекцию о ракетных

полетах в мировое пространство, один молодой астроном вы­

двинул против этой идеи следующее возражение: «Вы упуска­

ете из виду существенное обстоятельство, делающее достиже­

ние Луны в ракетном корабле совершенно безнадежным пред­

приятием. Масса ракеты по сравнению с массою небесных

тел исчезающе мала, а ничтожные массы получают огромные

ускорения под действием сравнительно малых сил, которыми

при других условиях можно было бы пренебречь. Я имею в виду

притяжение планет — Венеры, Марса, Юпитера... Они поро­

дят огромные ускорения,— ракета будет метаться в мировом

пространстве по самым фантастическим путям, откликаясь на

притяжение каждого сколько-нибудь массивного тела, и в сво­

их блужданиях никогда на Луну не попадет».

Полемизируя со своим ученым-оппонентом, Перельман

мгновенно находит упущение, непростительное, по убеждению

писателя, не только для профессионального астронома, но и

для того любителя астрономии, который с ней знакомится лишь

по популярным книгам. Да, конечно, с астрономической точки

зрения, масса ракеты может быть приравнена к нулю. Но ведь

и ученику должно быть известно, что взаимное притяжение

двух тел прямо пропорционально произведению их масс. А сле­

довательно, если масса ракеты равна нулю, то и равно нулю

возмущающее действие на нее планет. Приведя в доказатель­

ство этого общеизвестную физическую формулу, Перельман со

всей убежденностью заключает: «Итак, пилот ракетного ко­

рабля может направлять его бег на Луну, нимало не беспо­

коясь о притяжении Венеры, Марса или Юпитера».

Приверженность Перельмана к таким идеям, которые дока­

зывались весьма доступными данными науки, ничего общего

не имела с консервативным скептицизмом, с преклонением

перед эмпирикой. Он умел заглядывать удивительно далеко.

Когда знакомишься с его длительной и упорной борьбой за

идею космических полетов, трудно удержаться от восхищения

точностью предвидения.

В одном современном Перельману и очень известном сбор­

нике статей «Успехи и достижения современной науки и тех­

ники» один из авторов — астроном по специальности — выска­

зал соображение, что отсутствие силы тяжести в космическом

корабле неминуемо вызовет тяжелое расстройство кровообра­

щения у летчика-космонавта. Это было одним из распростра-

неннейших убеждений в те далекие от эры космических поле­

тов времена. Перельману на его лекциях противники очень

часто приводили этот довод. Отвечая им устно и письменно,

Перельман говорил: «Пребывание человека в условиях невесо­

мости должно быть совершенно безвредно для его организма.

Не вдаваясь в подробности (читатель их найдет в моей книге

243

«Межпланетные путешествия»), укажу хотя бы на то, что пе­

ремена положения нашего тела из вертикального в горизон­

тальное — лежание на кровати — ощущается как отдых. А ведь

при горизонтальном положении тела тяжесть должна совер­

шенно иначе действовать на движение крови в сосудах крове­

носной системы, чем при вертикальном положении. Это пока­

зывает, что влияние веса крови на ее обращение, очевидно,

ничтожно».

Читая это, нельзя не вспомнить слова первых космонавтов

Юрия Гагарина и Германа Титова об ощущениях, испытанных

ими в состоянии невесомости в космическом корабле. Их ве­

селые и бодрые слова, несшиеся из космоса, являются живым

свидетельством человеческой воли, бодрости, радости откры­

тия. Они первые непосредственно убедились в том, в чем был

убежден за много десятков лет до их полета человек, воору­

женный наукой и веривший в силу науки.

Говоря о том, что составляло своеобразие Перельмана как

популяризатора, следует упомянуть еще об одном свойстве его

книг. Перельман создал целую библиотеку «занимательных

книг». Но в их числе есть такая, которую невозможно найти

в каталоге ни одной библиотеки, ни в одном библиографиче­

ском справочнике. Что вовсе не удивительно, ибо она никогда

под таким названием не издавалась. Тем не менее «Занима­

тельная библиография» Перельмана существует, она присут­

ствует во всех его книгах, и сделана она с тем же блеском,

талантом и выдумкой, что отличает и все остальные занима­

тельные книги этого писателя.

В постоянных ссылках Перельмана на используемые им

книги присутствует не только строго соблюдаемая этика лите­

ратора, не позволяющего себе приписать чужой выдумки, идеи

или примера. Перельман был убежден в том, что необходимо

пропагандировать книги с такой же страстью и изобретатель­

ностью, с какой он пропагандировал физику или астрономию.

Я глубоко уверен, что, если бы кому-нибудь пришло в го­

лову собрать из всех многочисленных книг Перельмана его

отзывы и ссылки на книги, мы бы имели необыкновеннейшую,

остроумную и веселую «Занимательную библиографию» по

всем почти разделам знаний.

6

«Было время, когда автор этой книги готовил себя к не

совсем обычной будущности: к карьере человека, потерпевшего

кораблекрушение... Если бы это осуществилось, настоящая

книга была бы составлена гораздо интереснее, чем теперь, но,

может быть, и вовсе осталась бы ненаписанной...»

Что начинается этими фразами? Приключенческий рассказ,

фантастическая новелла — одним словом, что-то «художествен-

244

ное»? Ничего подобного. Так Перельман начинает в «Занима­

тельной геометрии» главу, в которой пойдет речь всего-навсего

о том, как определять широту и долготу.

Не надо быть специалистом-литературоведом, чтобы, читая

его книги, ловить себя на мысли, что перед тобой произведе­

ние вовсе не просто научно-популярное, что в каждой из них,

кроме механики или астрономии, присутствует еще и литера­

тура. Вопреки утверждениям Перельмана о том, что он пишет

научные труды (вполне заслуженно и правильно!), книги

Перельмана написаны средствами литературы, и именно это

сделало их книгами народными, обеспечило им многомил­

лионную читательскую аудиторию.

Конечно, в огромном литературном наследии Перельмана,

в десятках книг и тысячах страниц имеется множество и

коротких фактов, конкретных примеров, лаконичных задач. Но

не менее часто Перельман выступает как рассказчик. Книга

«Фокусы и развлечения» открывается рассказом «Чудо нашего

века». Жанровая классификация этого сочинения Перельмана

настолько не вызывает сомнения, что даже сам его автор, при

всем отрицании «художественности» своих сочинений, назвал

его рассказом. Вы прочитали первую фразу и сразу же по­

няли, что имеете дело с талантливым, самобытным рассказ­

чиком:

«То, о чем здесь рассказывается, я поклялся когда-то ни­

кому не открывать. Я был двенадцатилетним школьником, ко­

гда мне эту тайну доверили, а слово я дал мальчику моего же

возраста.

В течение многих лет клятва строго соблюдалась мною.

Почему я сейчас считаю себя свободным от нее, вы узнаете из

последней главы рассказа. Теперь же я начну с начала. Это

«начало» вспоминается мне в виде огромной пестрой афиши

на одном из многочисленных заборов моего родного города».

И множество глав в своих книгах Перельман начинает не­

торопливым голосом опытного рассказчика.

«В одном советском учреждении обнаружен был несгорае­

мый шкаф, сохранившийся с дореволюционных лет...»

«Удивительно, как быстро разбегаются по городу слухи!

Иной раз не пройдет и двух часов со времени какого-нибудь

происшествия, которое видело всего несколько человек, а но­

вость облетела уже весь город: все о ней знают, все слыхали...»

«Человек, от которого слышал я эту историю, не сказал

мне, где и когда она произошла. Может быть, и вовсе не про­

исходила; даже вернее всего, что так. Но она настолько за­

нятна, что я все же расскажу ее в том виде, в каком сам

слышал...»

Требования Перельмана к языку естественно и свободно

вытекали из его требования к популярной книге. Точно так же

как не выносил он в науке холодной почтительности и на-

245

игранного благоговения, так и в языке он не терпел всяческой

риторики и того избытка восклицательных знаков и многото­

чий, которым обычно восполняют отсутствие мыслей. Приведя

арифметическое соображение Виктора Гюго о том, что «три» —

число совершенное: среди прочих чисел «три» — то же, что

круг среди фигур, число «три» — единственное, имеющее

центр, и т. д. и т. п.,— Перельман с несвойственной ему раз­

дражительностью пишет: «В этом туманном и мнимо глубоко­

мысленном откровении все неверно: что ни фраза, то либо

вздор, либо вовсе бессмыслица».

Язык самого Перельмана ясный, емкий, без всяких при­

знаков вычурности. Образы, к которым он прибегает, свежи

и полны тонкого юмора.

Перельман знает цену непринужденной шутливости, осве­

жающему анекдоту. Он пользуется ими без натяжки, в самых

неожиданных местах. Давая совершенно деловое, вполне спра­

вочное описание того, как без всякого инструмента, с помощью

одних лишь пальцев рук, можно произвести измерение малых

углов, писатель не забывает прибавить: «Вот ценное астроно­

мическое измерение, выполненное буквально голыми руками».

В книге «Для юных физиков» глава «Искусство Колумба» сра­

зу же начинается с анекдота:

«Христофор Колумб был великий человек,— писал один

школьник в классном сочинении,— он открыл Америку и по­

ставил яйцо». Оба подвига казались юному школьнику одина­

ково достойны изумления. Напротив, американский писатель

Марк Твен не видел ничего удивительного в том, что Колумб

открыл Америку: «Было бы удивительно, если бы он не нашел

ее на месте...»

Сравнения Перельмана не только ярки и образны, они по­

чти всегда связаны с той наукой, о которой он пишет. Описы­

вая от первого лица переживания мальчика, которому брат

объяснил, что в его портфеле лежит «электрическая машина»,

до которой ему запрещается дотрагиваться, Перельман пишет:

«Если бы железо могло чувствовать, оно ощущало бы вблизи

магнита то же самое, что испытывал я, оставшись один с порт­

фелем брата».

Как всякий настоящий, прирожденный юморист, Перель­

ман не хохочет громко, он сохраняет совершенно серьезное

лицо, доказывая смехотворность суеверий или обывательских

представлений. Вот Перельман полемизирует с библейской

легендой о всемирном потопе. Он не клеймит суровыми слова­

ми антинаучность легенды, не употребляет никаких саркасти­

ческих выражений. Соблюдая полную видимость серьезного

научного спора, он готов согласиться со всем, что написано

в Библии. Но есть вещи, которых он еще не понимает, ему

хотелось бы получить некоторые разъяснения: ведь если вся

вода, которая есть в атмосфере, выпадет, без остатка, на всю

246

Землю, это даст слой воды всего-навсего в 2,5 см. Если этот

процесс растянулся на 40 дней и 40 ночей, то Ной и вместе

с ним все жители грешной Земли должны были ощутить лишь

мелкий, осенний, моросящий дождик... Какой уж тут потоп!

Не ковчег надо пускать по таким волнам, а бумажные кораб­

лики!

Эффект этой полемики не только в неожиданном выводе

из очень несложного расчета, а во внешне серьезном тоне до­

казательств, резко и смешно расходящемся с содержанием

спора.

Ну, хорошо. А как сопоставить все эти писательские

средства и приемы с неоднократными заявлениями самого пи­

сателя о том, что беллетризация часто мешает читателю вос­

принимать главное в популярной книге? Но Перельман дейст­

вительно не допускал никакой беллетризации в своих книгах.

Когда ему было нужно, он вводил разных действующих лиц,

они разговаривают между собою, спорят, но лишены всех ка­

честв «образа». Они

и не имеют имен, фамилий, внешних примет.

В небольшой книжечке-рассказе главным действующим лицом

является старший брат того мальчика, от имени которого ве­

дется рассказ. Но мы о нем знаем только то, что он старший

и студент,— это нужно автору, чтобы читатель понял, что чело­

век этот имеет уже знания и опыт жизни. А вот как он выгля­

дит, брюнет он или блондин, как он одет и даже как его зовут,

Перельмана не интересует. Ведь это ничего не может ни при­

бавить, ни убавить в рассказе об электрических свойствах

нагретого газетного листа! А по убеждению Перельмана,

в книге должно присутствовать лишь то, что нужно для пони­

мания идеи книги.

Вот Перельман прибегает к каноническому «декамеронов-

скому» приему: дом отдыха, идет тяжкий, не перестающий

дождь, один из отдыхающих предлагает своим скучающим

товарищам придумывать или вспоминать — по очереди — ка­

кие-нибудь головоломки или задачи. Так начинается в книге

«Живая математика» глава «Умеете ли вы считать?». В этой

новелле действуют разные люди: домашняя хозяйка, пионерт

школьник, кассирша, летчик, ученый-языковед. Их «профессии»

нужны Перельману потому, что каждый из них в своем рас­

сказе опирается на свой жизненный опыт, приводит примеры

и задачи из практики своей деятельности. А вот внешность и

имена этих героев рассказа Перельману совершенно не нужны,

и они отсутствуют. Много лет назад, когда я был пионервожа­

тым и читал ребятам всякие интересные книжки, мне пришла

в голову мысль сделать этот рассказ Перельмана «еще инте­

реснее». Так как я страдал весьма обычной юношеской бо­

лезнью «писательства», то я без труда и со всем увлечением

придумал героям рассказа имена, красочно описал их внеш­

ность, ввел нехватающие, по моему мнению, громовые раскаты,

247

вой ветра и прочий несложный реквизит плохой беллетристики.

Но результат моего эксперимента был неожиданный и огорчи­

тельный: большинство моих молодых слушателей было больше

заинтересовано жуткой обстановкой грозы, ливня, затопляемой

комнаты, нежели математической основой рассказа. Он не

вызывал — как вызывало чтение книг Перельмана — востор­

женных возгласов, счастливых догадок, споров о правильном

решении, реплик «а я вот знаю...».

Перельман прожил жизнь большую и трудовую; он прожил

ее счастливо. Ему суждено было увидеть, как ширится дело, им

начатое, как его энергия и сила притягивают новые силы к по­

пуляризации науки. Десятки новых интересных книг о науке

были ему не менее дороги, чем его собственные. Перельман

не только учил, но еще и непрерывно учился. Учился писать

о науке как можно интересней, учился преодолевать ее уст­

рашающую сложность, и эти поиски не были для него горь­

кими.

Когда пишешь о таком человеке, как Перельман, то рука

так и тянется к привычной некрологной концовке: «Как жаль,

что он не дожил до нашего времени и не увидел своими гла­

зами...» и т. д. Конечно, жаль. Но не потому, что Перельману

нужно было увидеть, чтобы укрепиться в своей незыблемой

вере в могущество науки. Учивший своих читателей никогда

не верить на слово, он был убежден в могуществе человеческого

ума, твердо знал его возможности.

В книге Перельмана «Ракетой на луну» герои с уверенно­

стью утверждают: «Наступит время, когда перелет на Луну

сделается возможным. Тогда люди облетят кругом Луны и

смогут узнать, как устроена другая ее половина — та, которая

никогда к нам не поворачивается».

Перельман предсказывал возможность использования меж­

континентальных баллистических ракет для перевозки почты

через океан. Он писал о реактивных пассажирских самолетах

как о перспективе самого близкого будущего.

Обращаясь к читателям, Перельман писал: «Не знаю, до­

ведется ли мне дожить до того часа, когда ракетный корабль

ринется в небесное пространство... Но вы, молодые читатели,

весьма вероятно, доживете и до того времени, когда между

Землей и Луной будут совершаться правильные перелеты».

Одним из читателей, которым Перельман адресовал эти

слова, был колхозный парнишка из деревни около Гжатска.

Его звали Юрием Гагариным.

Разгон Л.Э. Живой голос науки. Литературные портреты. Переиздание, дополненное. Художник Е. Скакальский.

(Москва: Издательство «Детская литература», 1986. с. 213-248 «Мастер «занимательной» науки»

***

Мишкевич Г.И. Доктор занимательных наук: Жизнь и творчество Якова Исидоровича Перельмана. — М.: Знание, 1986 — 192 с.

Научно-популярная книга о жизни и творческой деятельности Я.И. Перельмана, с именем которого связано возникновение и развитие особого направления в научной популяризации – занимательного: «Занимательная физика», «Занимательная астрономия», «Занимательная геометрия» и другие. Я.И. Перельман был инициатором создания в Ленинграде Дома занимательной науки.

О книге

Выдающийся популяризатор науки

Глава 1. Годы молодые

«Родился я в городе Белостоке»

Первый опыт

Ученый лесовод I разряда

Глава 2. Стремянная, 12

На стезе журналистики

Контракт с Сойкиным

Что такое занимательная наука?

Искусство удивляться

«Занимательная наука» в книгах и экспонатах

«Чтобы знали факты, чтобы не было верхоглядства»

Помогать думать

Приемы занимательной науки

Необычное в обычном

«Обитатели» книг

Глава 3. Новый этап

На педагогическом поприще

Взамен пудов и вершков

Без вычислений не обойтись

Глава 4. Написавший библиотеку

«Занимательная геометрия»

«Занимательная арифметика»

«Занимательная алгебра»

«Занимательная астрономия»

«Занимательная механика»

Глава 5. Весело о серьезном

И другие книги

«Фокусы и развлечения»

Любителям умственной гимнастики

На каждом шагу математика

И физика на каждом шагу

Поток писем

Глава 6. «Бациллоноситель острейшего перельманита»

Центр притяжения

Клише из подвала

Три часа у Герберта Уэллса

Глава 7. Яркая страница биографии

«Каторжане» земного тяготения

Сквозь тернии к звездам

Придет время

Тысячи лекций

Ракеты против града

Глава 8. Дом чудес на Фонтанке

Пусть заговорят вещи

И открылись двери ДЗН

В мире планет

Царство географии

«Цифирная палата»

Чудеса физические

И далеко за его пределами

Последний аккорд (Эпилог)

Приложения

1. Основные даты жизни и творческой деятельности Якова Исидоровича Перельмана

2. Основные произведения Я.И. Перельмана на русском языке

3. «По поводу ожидаемого огненного дождя»