Время – как натянутая струна. Тонкая, из одной частички – не из атома даже, а из чего-то ещё мельче, из непознанных и неоткрытых тахионов, из всепроникающих нейтрино, из незримого влияния больших масс и запутанности маленьких кварков. Да, запутанность… Время – прямая, холодная, жёсткая, неизбежная, но лишь в ньютоновской системе счисления. Вот частица: дашь ей пинка, увеличишь скорость, и вот уже её время сжимается, как гармошка, и давит её пресловутый релятивистский лоренц-фактор.
Но это только физика. И запутанность кварков – ничто по сравнению с запутанностью памяти. Она ничуть не похожа на прямую струну, но она и не кольцо Уробороса, и не спираль, она не несётся из нуля в бесконечность вслед за стрелкой подле икса, выплясывая и свиваясь в кольца. Скорее, она похожа на кудель, лежащий рядом с прялкой: запутанный, невзрачный, случайный – не разберёшь, откуда что начинается и где заканчивается. Потянешь за волоконце – или застрянет в мотке, потянув его за собой, или выскочит, лишив его кусочка. И никому не известно, что можно свить из этого куделька, получится ли из него что-то дельное — крепкая ниточка, тёплая ткань, — и откуда будут в этой нити кусочки, как они сплетутся между собой в пряже.
У меня сцены стариковской жизни прочно сплетены с детством. Давние времена умирающей страны, детвора, играющая то у почерневших от времени сараев, то в незаконно построенных гаражах на отшибе, то в овраге Нижней Ельцовки – напрочь загаженной, захламлённой городской речушки. Поколение, выросшее на свалке – люди с помойки мира, общества, истории.
Хотя картина мусорных гор – всё же из «Смешариков». Так и думаешь, что старик – это трагичный старый Пин, делающий из старого хлама удивительные штуки. А потом – что это состарившийся Рэдрик Шухарт из какой-то альтернативной вселенной. А потом – что это кто-то из остатков человечества, переработавшего себя в мусор. И, пожалуй, это вернее всего.
Ведь это мало – просто показать маленького человека. Он перед нами маленький – в большом мире, а вокруг его вселенной простирается нечто ещё большее, и тоже – как часть чего-то малого по сравнению с огромным космосом. И поэтому старый, больной человечек в своей лачуге кажется ещё мельче, ещё жальче: он как песчинка, которая и в жернова-то не попадёт – отсеяна. Он доживает свои дни на помойке, выкинутый и забытый миром: ест, что придётся, топит буржуйку, считает остаток дней и таблеток, время от времени хоронит погибших пришельцев и думает, что спасает мир. Песнь угасания и одиночества – вот что есть история главного героя.
То, что ломает её – это антураж. Словно взяли человека живого, настоящего, и поставили в декорации драматического театра. «Давай, расскажи нам историю»! И он рассказывает, как умеет, но задник нарисованный, и второй план – студенты, и лачуга его – условная рамка на стене. Слева стол, стул, печка, справа рисованный задник. Юрок переигрывает, Мишаня стесняется. И теряется магия театра. Первый звоночек – это, как ни странно, мир. Я верю в свалку – я там вырос, я верю в чёрные вонючие реки – я их видел, пусть они не такие уж чёрные и не то чтобы сильно вонючие, но всё равно неприятные и совать руки в этот гадюшник я бы поостерёгся. Но, чёрт возьми, почему в этом мире единственная профессия – водитель мусоровоза? Где сидячие профессии? Не получилось из тебя программиста – почему не пошёл в вахтёры? Разбираешься ты в машинах – а механик из тебя не получится? Там не надо бегать. Но весь мир замкнут на свалке, и такое ощущение, что в мире не осталось других профессий и работ, кроме как возить и трамбовать невесть откуда берущийся мусор. Ну да, никто ничего не делает, но мусор исправно появляется в диких количествах. Его везут, его систематизируют и складывают по секторам, его никто не перерабатывает – видимо, в этом мире подключены бесконечные ресурсы, а автоматические заводы без участия человека что-то производят. Может быть, они сразу делают мусор, а немногочисленные люди молча и безропотно везут его на свалку. И над всем этим парят корабли пришельцев, пытающихся найти своих соплеменников.
Разумеется, задумка была в том, чтобы показать человека, отрезанного от мира и живущего в своей вселенной, сжатой до точки – он сам, бродячие собаки да случайные гости. Плохо то, что у гостей тоже никого нет. Юрец кажется юродивым, кем-то вроде Сумасшедшей Белки из мультфильма, которая вечно прячет огромный орех, а потом не может его найти. Смысл её действий – в том, чтобы сначала поймать и спрятать орех, а потом пытаться его вытащить обратно. Смысл её жизни – быть смешной. Смысл Юрца – в том же самом, ни больше ни меньше, но только в его истории нет ни грамма комедии. Он, сначала грозный отморозок, под конец становится жалким и беспомощным. И когда старик спасает его от неминуемой и предрешённой смерти, эта его незавидная роль проявляется во всей красе. Может быть, так и надо: человеку, выбравшему добровольное изгнание и ничтожество, должен противостоять равный противник – тоже, следовательно, отброс и ничтожество. Только не по своей, видимо, воле, а потому, что «жизнь такая». Лихие обстоятельства, как и у Мишани, только того на свалку загнал несчастный случай, а Юрец просто живёт так. Хотя всю дорогу от него ждёшь чего-то большего. Но дорога в рассказе – не долгий путь к Роковой горе, а проход через несколько кварталов, двадцать минут до речки и пусть столько же – до выброшенных автомобилей. Не путь сталкеров наощупь, а довольно бодрый переход из одной локации в другую, пусть и по мусору. Свалка оказывается не эпичной, растянувшейся на полмира, а обычной, хоть и залитой дождём. Мельчает всё, теряет размер, и Юрец теряет, превращаясь в мелкого неудачливого жулика с пистолетом, и Мишаня без какой-то серьёзной мотивации становится «свалкером, учеником помоечника» (а ведь хотел грузовики водить). Один только главный герой остаётся самим собой – маленьким человеком, не сдюжившим против большой Системы, закрывшей глаза на небо и не желающей видеть хоть что-то необычное, идущее вразрез с обычным укладом.
Словно бы это мир выписал себе справку об умственной отсталости, отгородился мусорными завалами и принялся бездумно тратить своё время до смерти: день прожили и ладно, так и зиму проживём – были бы дрова.
И вот тут отчётливо понимаешь, как тонко и точно схвачен срез нашего мира. Ведь это мы – бездумно жрущие и плодящие мусор, бегающие по тёмным делам ради никому не известных целей, по глупости искалеченные и от страха закрывающие глаза на что угодно, лишь бы прожить. Это наш мир – тот, который готов сам себя выкинуть на свалку. Естественно, это лишь одна сторона, кусочек картины, часть мусорной стены, подсвеченная фонариком, но нельзя отрицать, что это в нас есть. И пусть даже не во всём хороши герои, пусть не так полон и насыщен мир рассказа, как бы мне этого хотелось, но мысль в нём определённо есть. И, наверное, правильно, что самое большое, на что в этом мире способен маленький человек, это хоронить чужих мертвецов. Не хорошо, но правильно. Другие ведь не могут и этого.