Моя неотвратимая страна

Невнятный день летит наискосок.
Поют, поднявши руки, логопеды.
И неопасно стукают в висок
уже не утешающие беды.

Поземка с крыш. Россия за холмом.
О, русская земля, несчастный Игорь!
К чему пытаться понимать умом
резон ее полупреступных игр?

Зачем прощаться, если нет судьбы —
есть Божьи полувнятные посулы,
штакетник отслужившей городьбы,
слова, до боли стиснувшие скулы?



* * *
Мне нужно, чтоб звала, мне нужно, чтоб кричала,
чтоб голосила вслед огромная страна,
чтоб снова мне судьбу по риске размечала,
меж пальцами текла, как волглая струна!

Мне нужен этот гам грачиного развала,
семи ее небес проем и разворот.
И чтобы к ней меня Татьяна ревновала,
рвала в клочки билет, кривила плачем рот.

Ушел мой стыдный век и отзвонили звоны.
Я сам себя забыл на торжищах земли,
где печень злым вином врачуют выпивоны,
с большого бодуна прожорливее тли.  



* * *
Не надо самому себе служить укором,
считать свои года и клясть свою судьбу...
Все сбудется без нас. Пойдет легко и тором.
И принесет с собой удачу на горбу.

Нас кто-нибудь найдет. Откроет по ошибке.
Заплачет над строкой в горячности любви.
Подарит за труды невиданные штрипки
и что-нибудь еще — чего ни назови...

Все будет, балагур, читатель-недотепа —
хватает на земле бессмысленных удач!
Вон солят огурцы, и запахом укропа
так остро ноздри жжет, что хоть от счастья плачь!



Городок

В этом городе долгостроителей,
начинающих вечно с нуля,
я был самым счастливым из жителей,
ибо жил, никого не хуля.

Что-то было, чего-то там не было...
Иногда выпадал дефицит.
Но светила мне тихая небула.
Уважал меня местный тацит.

Помню осеней долгие слякоти,
небывалых размеров луну.
Мерзлых яблок блаженные мякоти,
да какую-то песню одну.

Я ее напевал и насвистывал,
и еще никого не любил.
Ах, каким молодым и неистовым
я когда-то в том городе был!  



* * *

Куда девалась соразмерность мира,
гармония, музыка, дура-лира?
Куда ушла большая правота?
Вокруг полно раздрая и растыра.
Из ресторанов — запахи сортира.
А все желанья — ниже живота.

И дело тут не в пенсиях, не в харче,
хоть с каждым годом лето вроде б жарче,
а, может, врут... Но почему б и нет?
Меня подростки называют “старче”.
А я из тех, что как речные карчи:
я постарел ещё в двенадцать лет.

Мне хочется не лирики — куда там!
Я целый день и так хожу поддатым,
страдаю от разлада бытия.
Я был когда-то, помнится, солдатом
и мылся в бане по казённым датам...
Порядок нужен, лапушка моя!

Коринфский ордер, строй, архитектура,
пропорции, всё та же лира-дура...
(Вот прицепилась, Господи прости!)
А тут – простата, грипп, температура,
потом иголка в задницу, микстура.
И не хватает кальция в кости.


* * *

Наследственность и нас, паскуда, подвела:
одно питьё, битьё, монголы и Советы.
Полтыщи войн и прочие дела:
Иван да Пётр, да всякая падла...
Мы перемрём, как перемёрли хетты.

Перегорел в спирту мой детородный сок
и женщину собой уже не обжигает.
Вчера ушла империя в песок,
хоть был культурный уровень высок
(что в производстве очень помогает).

Я зубы выщербил, грызя гранит наук,
а помнится одно — про смену караула:
мол, был народ, сажал фасоль и лук,
про звёзды много всякого, как вдруг...
И хоть одна б душа о нём всплакнула!

По глупым черепкам неведомо когда
о нас отыщут след и нанесут на карту:
“Исчез народ — откуда и куда?
Оставил вон бутылки, города...
Наверное, ещё одно Урарту”.

Нас мало для страны. Мы гибнущий посев.
Эй, хазарянок нам с их многоплодным чревом!
Пускай они придут и сядут, обрусев,
тетёшкать татарчат под вологодским древом.

К нам Азия попрёт из сумрака времён,
из путаницы рас, наречий и династий...
И станет Гюльчетай превыше всех имён.
А дуру назовут Наташей или Настей.

И ляжет кровь на кровь, сцепляясь на века.
Россия, ты умрёшь и встанешь в новой боли.
Тебе неблизкий путь, зато наверняка
взойти твоим хлебам, одеться вечной голи.

В полупустой стране что бабам не рожать?
Тут места сорванцам — от моря и до моря.
Но только никуда потом не убежать
ни для иной любви, ни для иного горя...


* * *

— Вы откуда, товарищ? Вы куда, господин? —
Это я с моим веком один на один.
Утки крячут, кипит на озёрах вода.
Пролетают по синим полям поезда.

Комариные венчики кружат у лба.
И поёт с бирючами литая труба.
Нет, хорошая будет у внуков страна!
Но от нас-то ей нынче какого рожна?

Мы свой сор за собой по углам приберём —<
мы для вас, дорогие, вот-вот перемрём...
И зачем, грохоча по столу кулаком,
всё нас учит чему-то рублёвый партком?

А блажная гитара на кухне бренчит.
А романтика-стерва мне в уши кричит...
Смертной пылью укладок старухи трясут,
оловянные ложки в ломбарды несут.

И жирует братва, и шалавы кутят...
Добивай же нас, век, престарелых кутят!
— Кто последний? — Я тоже на сдачу встаю:
я с Морозовым, с Павликом, род продаю.