Финансовый молох

14.02.2025. Деньги. Эмиль Золя. 1891 год.

В сердце Парижа, среди шумных улиц и пыльных площадей, разворачивается история человека, чья жизнь превращается в бесконечную битву за место под солнцем. Саккар, прибывший в столицу после государственного переворота, мечтает о величии, о власти, которая сделает его не просто богатым, но по-настоящему всемогущим. Он словно хищник, выслеживающий свою добычу, движется от одной финансовой аферы к другой, стараясь использовать любую возможность для достижения своей цели. Вокруг него собираются люди разных сословий: одни стремятся к деньгам, другие — к справедливости, третьи — лишь хотят сохранить своё достоинство среди водоворота событий.

Эмиль Золя в своём произведении «Деньги» создаёт грандиозную картину мира, где деньги не просто средство обмена, а живая сила, способная поднимать и повергать целые империи. Роман — это своего рода эпическое полотно, на котором автор исследует природу человеческих пороков, социальные противоречия и моральные пределы в погоне за богатством. Париж второй половины XIX века становится ареной битвы между корыстью и идеалами, между разрушением и надеждой. И да после прочтения задумываешься о том, как тонкая грань между успехом и крахом может быть стерта одной лишь жаждой наживы.

Что удивительно в романе Золя, так это то, как он превращает банальную тему денег в настоящий философский парадокс. Деньги здесь не только двигатель прогресса, но и источник зла, который способен разрушить всё на своём пути. Они словно костер, который согревает холодной ночью и выходя из-под контроля сжигает сотни гектаров леса. Саккар, главный герой, воплощает эту двойственность: он строит свою жизнь на финансовых спекуляциях, но видит себя как рыцаря прогресса, готового осчастливить мир своими проектами. Его мечты о Востоке, о железных дорогах и великих компаниях кажутся благородными, пока не начинаешь замечать, что они основаны на лжи, манипуляциях и безжалостном эксплуатировании людей.

Контрасты в этом произведении поражают своей глубиной. Биржа показана как сердце этого мира, где миллионы перетекают из рук в руки, создавая иллюзию власти и процветания. Но если взглянуть на этот каменный куб с высоты, он кажется муравейником, где каждый крошечный игрок теряет значение перед масштабом событий.

Золя в своем произведении напоминает художника, который пишет картину маслом, добавляя слой за слоем деталей до тех пор, пока не создаёт почти трёхмерное реалистичное изображение. Его диалоги иногда напоминают шахматные партии, где каждое слово имеет вес и значение. Особенно ярко это проявляется в сценах с Гундерманом, этим всемогущим «королём» биржи, чья фигура вызывает уважение даже у самого Саккара. Автор мастерски использует просторечие, чтобы сделать героев ближе, но при этом его язык остаётся литературным и изысканным.

Антураж романа — это ещё одно его достоинство. Париж представлен как живой организм, где каждая улица, каждый дом имеют свою историю. Особняк Орвьедо, конторы на Лондонской улице, кафе и рестораны Шампо — всё это части огромной мозаики, где каждая деталь важна. Автор не боится углубляться в бытовые вопросы, показывая, как люди разных сословий пытаются выжить в этом мире крайностей. Здесь роскошь соседствует с нищетой, а великолепие балов — с отчаянием заброшенных детей и их матерей. Описания помещений, от особняков до помойных ям Неаполитанского городка, настолько точны, что ты можешь почувствовать запах каждого места.

Персонажи романа подобны шестерне большого механизма, где каждая детальт играет свою роль. Гамлен — это человек с научной душой, который верит в будущее, но не может примириться с тем, как оно достигается. Его брат Сигизмунд, напротив, живёт в мире своих теорий, где деньги становятся всего лишь абстракцией для достижения всеобщего счастья. Максим Ругон, сын Саккара, выступает как антагонист, символизирующий власть и её влияние на бизнес. А баронесса Сандорф — это олицетворение разврата, который может скрываться даже под маской благочестия.

Однако не всё идеально в этом мире. Иногда текст кажется чересчур затянутым, особенно когда дело касается финансовых операций и юридических аспектов. Эти моменты могут утомить, особенно когда не особо знаком с темой. Кроме того, множество второстепенных персонажей иногда затрудняет восприятие главной истории. Например, подробности о жизни семьи де Бовилье или бесконечные махинации Мазо и других мелких дельцов порой теряют связь с основным повествованием. Тем не менее, эти недостатки компенсируются мощной атмосферой, которую Золя создаёт благодаря своим детальным описаниям.

«Деньги» — это роман, который можно читать как историю о людях, так и метафорическую аллегорию о том, как финансы меняют мир. Это произведение о силе денег, о том, как они могут поднять человека до небес или опустить его в ад. Хотя некоторые моменты текста могут показаться избыточными, общая картина настолько масштабна, что это практически незаметно. 8 из 10

Читать в эмоциональном плане было непросто. Но написано прекрасно. Хотелось бы немного поворчать, что в некоторые психологические кунштюки героев я абсолютно не верю, да не буду. Автору на момент написания 27 лет, и это его первый более-менее «серьезный» роман – поэтому простительно.

По накалу страстей похоже на «Преступление и наказание» (появившееся в печати, к слову, за год до издания «Терезы Ракен») — только без Бога и покаяния. Еще похоже на флоберовскую «Госпожу Бовари» и ранний набоковский роман «Король, дама, валет». Там тоже про адюльтер. Но два последних товарища живописуют происходящее отстраненно, не пытаясь показать свое отношение к происходящему. Совсем по-другому у Золя. Здесь уши автора (и его отношение к происходящему) торчат повсюду. Это никак, с моей точки зрения, не умоляет текста: писатели бывают разные. Одни более склонны к «учительству», другие менее. Что лучше – не берусь судить, думаю, для разных читателей по-разному.

Сюжет в романе достаточно тривиальный, поэтому внимание мое было обращено в основном на то, как это «сделано». Мне понравилось. Написано ярко, выразительно, искренне, — что называется, от души. А местами даже, не побоимся этого слова, с проблесками гениальности. Главный минус книги, как по мне, это неправдоподобное (во многом) психологическое «наказание», которое претерпевают Тереза и Лоран. Не верится мне в это. Бесконечно себя так изводить – ну не бывает такого… Хотя, кто его знает, быть может, Золя так и хотел все это изобразить, доведя свое повествование до гротеска и абсурда.

Еще одно замечание по поводу «натурализма», которым Золя охарактеризовал свое творчество. Мне кажется, слово выбрано не очень удачно. Я бы обозвал это направление, ну, скажем, каким-нибудь «новым романтизмом». Такая яркая эмоциональная атмосфера, такие яркие краски (часто контрастные), картинки-сцены с налетом мистики, временами нагнетание ужасов, как в «готических» романах (кот Франсуа практически срисован с кота Э. По), бушующие шекспировские страсти (финал так вообще, как в «Ромео и Джульетте») и т.д. и т.п. Плюс к этому полное отсутствие авторской бесстрастности – все это как-то не походит на заявленный «физиологический роман». По мне так это романтизм чистейшей воды, только вывернутый каким-то странным образом. Я не филолог, не знаю, какой правильный ярлык приклеить к подобному тексту.

Отдельной похвалы заслуживает предисловие: интересен не сам повод, из-за которого оно появилось, а собственно содержание.

И даже в голову не приходило, что может так впечатлить роман, действие которого происходит в по нашему называя «универмаге». Шикарное произведение, какие характеры, судьбы , персонажи, каждый со своей ясно видимой  историей. Этим людям а романе хочется сопереживать, о них  помнишь спустя долгое время, закрыв книгу.

Динамичное действие, в купе с детальным описанием внутренней кухни работы каждого отдела, картиной общества того времени, поведения и реакции. Ну и сама, казалось бы банальная история «Золушки», но очень сильно и вкусно сделана. Золя конечно мастер высшей пробы, мне это стало понятно после «Чрева Парижа», и этот роман только укрепил во мнении относительно писателя.

Ведь все подробности выписаны до физических ощущений, до эффекта присутствия, как до вкуса и запаха доведены в «Чреве». И казалось бы  заведи сейчас внутрь магазина «Дамское счастье» и не заблудишься, точно зная где, на каком этаже тот или иной отдел, как поведет себя с тобой человек за прилавком и что будет при этом думать.

Возможно, Хейли вдохновлялся Золя создавая свои производственные романы.

И всё это просто к отдельному роману, не касаясь всего цикла   «Ругон-Маккары», с персонажами переходящими из романа в роман.

Великолепный роман. Отличная литература.

Наследие пороков

10.11.2024. Карьера Ругонов. Эмиль Золя. 1871 года.

Ругоны — семья, что сквозь поколения несет яростный зов к власти. В этих людях, рожденных среди нищеты, жажда славы и богатства пылает сильнее любых моральных устоев. На фоне политических переворотов каждый из Ругонов готов обернуть перемены себе на пользу, невзирая на цену. Честолюбие здесь сплавлено с расчетливой жестокостью; интриги становятся жизненной стратегией, а люди — всего лишь пешками на пути к успеху. Эта история — хроника возвышения и падения, где амбиции ведут к вершинам, но неизбежно отрывают героев от последнего обрыва человеческой совести.

Эмиль Золя в романе «Карьера Ругонов» создает живописное полотно, раскрывающее насыщенную историю одной семьи на фоне политических и социальных потрясений во Франции. В этом произведении автор вместе с читателем наблюдает за взаимосвязью поколений, что позволяет ему исследовать, как физиологические и психологические черты передаются и видоизменяются под влиянием среды. Портрет семьи Ругонов-Маккаров, с их яркими амбициями и порочными страстями, — это одновременно масштабная панорама Второй Империи и глубокое исследование человеческой природы.

Основные персонажи, обрисованные Золя, впечатляют своей психологической глубиной и внутренней противоречивостью. Они поражают своей устремленностью, но эта устремленность не всегда имеет моральное обоснование. Жадность, предательство и жестокость проходят через их поступки, как неизбежное следствие эпохи, ставшей полем битвы не только для личных амбиций, но и для революционных идеалов. Золя преподносит их мотивы с такой четкостью, что эти герои становятся гораздо более объемными, чем традиционные типажи. Они, возможно, не вызывают симпатии, но их борьба и внутренние противоречия создают мощное напряжение.

Стиль повествования — один из самых сильных элементов романа. Золя владеет словом мастерски, используя выразительный, но одновременно лаконичный язык. Он передает через описание пейзажей и архитектуры города Плассана особую атмосферу — унылую, мрачную, но в то же время чарующую. Автор буквально рисует картину с точностью художника, наполняя ее живыми и зловещими деталями. В его руках даже такие неодушевленные элементы, как старое кладбище или пустынная площадь, становятся метафорами тлеющих жизней, на фоне которой разворачиваются судьбы героев.

Тема трансформации общества через революцию и последующую борьбу за власть — одна из ключевых в романе. Можно увидеть, как общественные изменения отнимают у одних всё, что у них было, и даруют другим неожиданные возможности. Золя подчеркивает, что революция меняет не только политический ландшафт, но и личные судьбы, затрагивая каждого. В этом контексте наиболее впечатляющими становятся интриги, на которые идут герои ради собственного возвышения. Они не боятся переступить моральные границы, превращаясь в алчных искателей власти, и эти превращения выглядят на страницах книги удивительно естественными и правдоподобными.

Золя создает нечто большее, чем семейную хронику; это величественный портрет социальной и биологической природы человека, на грани между научным исследованием и художественным эпосом. Несмотря на подробные, почти документальные описания, произведение сохраняет живость, погружая в мир, полный ярости и страстей, холодного расчета и непримиримых противоречий. «Карьера Ругонов» — это не просто роман, но глубокий анализ и критика общества, в котором законы природы не менее важны, чем законы морали. 8 из 10.

Тяжелый и сильный роман, на удивление правильно отображающий и обличающий всю чудовищность капиталистического строя. Золя представляет максимально объективный взгляд на всю систему через пример угольной шахты:

.Рабочие (основные герои произведения) отлучены от результатов собственного труда. Они обречены на непосильный самоубийственный труд, оплаты которого не хватает даже на пищу, но при этом не превращаются в скот. Это в первую очередь люди, лишенные образования и культуры, имеющие единственной отрадой выпивку и «свободную любовь», но всё же люди, сохраняющие в себе лучшие порывы души, даже в самых нечеловеческих условиях.

.Мелкие рантье (Грегуары) отлучены от самого труда. Они проживают благообразную и сытую, но пустую жизнь. Их благополучие зависит от финансовых кризисов, обеспечивается чужим трудом, и в любой момент они могут стать случайными жертвами классовой борьбы, которой пытаются не замечать.

.Небольшой капиталист (Денелен) пытается открыть своё дело и работать не меньше других, но при малейшем промахе пожирается крупным капиталом.

.Управляющий Компании (Энбо) обеспечен всеми возможными материальными благами, но отлучен от самой жизни. Ибо богатство несовместимо с простыми человеческими радостями и чувствами. Он роскошно питается частью украденного у рабочих труда, но в мыслях готов лишиться всего, лишь бы жить и любить, как эти нечастные.

.Сама Компания, как крупный капиталист, вынуждена конкурировать с соперниками и действительно не может ни улучшить жизнь рабочих, ни отказаться от её ухудшения.

.И наконец, главные выгодополучатели. Владельцы самых больших капиталов, которые сами отлучили себя от всего человеческого. Сложно представить этих «человекоподобных» существ, что способны накормить и вылечить всё человечество, но ввергают миллионы людей в нищету. Автор совершенно логично не называет конкретных имен, ведь герои максимально далеки от тех, о ком даже более успешные персонажи говорят лишь намеками.

Но самое главное, что автор не называет никого виноватым. Словами персонажа он заключает: «никто не виноват, все виноваты». И пусть в расписанной мной цепочке ответственность участников растёт вместе с уровнем власти и богатства, Золя совершенно прав. В происходящем ужасе нет личного умысла. Виновна сама система, не раз упомянутая автором, как «злобное кровожадное божество, скрытое в неведомом капище». Отъем прибавочной стоимости в первую очередь бьет по рабочим, ставя их на грань физического выживания, но его жертвами становятся все участники процесса. И богач и бедняк страдают по своему, они всего лишены чего-то важного, и даже если отдельные люди могут найти своё счастье, они не застрахованы от несчастий, что во множестве порождает чудовищная капиталистическая система, основанная на страдании.

К сожалению для героев романа, на дворе лишь 1866 год. Ещё готовится к публикации первый том Капитала Маркса, положивший начало научному пониманию происходящих процессов. Ещё действует первый Интернационал, расколотый анархистами (наглядный пример которых приводит Золя в лице Суварина). Ещё очень далеко до первой победы трудового народа в октябре 17го, в годовщину которой я, по совпадению, пишу данную рецензию. Автор не дожил до неё, и произошла она в другом государстве, но победа свершилась. В результате неё страна была спасена от разорения, человечество было спасено от фашизма, а положение рабочего класса во всём мире было улучшено именно из страха перед ней. К несчастью предательства, испытания и ошибки вернули многое вспять.

На сегодняшний день, ситуация едва ли лучше описанной в книге. Миллионы людей лишены воды и пищи, миллиарды едва сводят концы с концами, а единицы владеют результатами труда всего человечества. Они отправляют нас на убой в больших и локальных войнах; разделяют нас разницей в доходах, национализмом, религией, лицемерными «правами» каких-либо «меньшинств»; соблазняют развитыми в своем убожестве дешевыми удовольствиями. Но Эмиль Золя в своё время, в последних строках этого замечательного произведения, наделся, что рабочий класс одержит победу в борьбе с эксплуатацией и такая победа была. Образовывайтесь и оставайтесь людьми, тогда мы одержим Победу снова.

На мой субъективный читательский взгляд это один из лучших романов Золя. На французского автора я обратила внимание после прочтения Чрева Парижа, такого художественного описания образов мало у кого встретишь, а Золя это делает мастерски!

«Жерминаль» Эмиля Золя — шедевр реализма, предлагающий захватывающее и заставляющее задуматься изображение жизни шахтеров на севере Франции в конце 19 века.

История вращается вокруг неудавшейся забастовки шахтеров, которые стремятся улучшить свои ужасные условия жизни. Подход Золя к этому событию напоминает тщательный анализ ученого, рассматривающего ситуацию с разных точек зрения: с точки зрения владельца шахты, молодых идеалистов, которые хотят произвести революцию в мире, и обычных рабочих, которые просто хотят работать в мире.

Одной из сильных сторон этого романа является его способность очеловечивать персонажей, позволяя легко сопереживать их борьбе и разочарованиям. Материал яркий и описательный, рисуя суровую картину реалий жизни в горнодобывающем сообществе.

Критика Золя социальных и экономических условий того времени язвительна, а его изображение эксплуатации рабочего класса одновременно мощно и пронзительно. Персонажи хорошо развиты и сложны, при этом рост и развитие главного героя является особой изюминкой.

В целом, я бы настоятельно рекомендовал «Жерминаль» всем, кто интересуется реализмом, социальными комментариями или французской литературой. Хотя это, возможно, нелегко читать из-за графических описаний бедности и лишений, это заставляющая задуматься и важная работа, которую определенно стоит прочитать.

Рекомендация: Эта книга подходит для взрослых читателей, которые любят реалистичную художественную литературу, социальные комментарии или интересуются французской литературой и историей.

Важное Предупреждение: об этом романе сложно говорить без частичного раскрытия сюжета. Если для вас убийство бабки у Достоевского спойлер, то лучше не читайте мой отзыв. И отзыв strannik102 тоже. И Lucie Morton. А вот Зараза можете, он чист.

Лёгкое Недоумение: что-то я недопонял Lucie Morton: цитата автора из предисловия, цитата из примечания, и пересказ содержания целиком – зачем? Ладно :/

Обычное Предупреждение: это будет очень сумбурно.

Любопытно получилось, однако: ни Золя не читал Достоевского, ни Достоевский не читал Золя, но с разницей около года написали похожие по канве романы, где совершается идентичное преступление, убийство никчёмного человека, а затем наступает схожее детально описанное наказание в виде разложения человека заживо. Главное отличие в том, что Достоевский сводит всё к теме религии, бога, в которых, от части, убийца находит искупление, ведь Достоевский жалеет своего мученика, наделяет совестью и раскаянием, тогда как для Золя убийцы это подопытные животные и отношение к ним соответствующее.

Замечу, что преступление Достоевского является катализатором новых событий и интриги, на продолжении всего романа натянутый нерв не проседает, у Золя же сюжет быстро обрывается, динамика спадает до описания (порой с частыми повторениями) внутренних и внешних перевоплощений героев да редких диалогов; всё что остаётся от интриги укладывается в два вопроса: «Какое наказание уготовано убийцам?» и «Госпожа Ракен узнает?». Советую обратить на это внимание, кому неинтересно читать потоки развивающейся шизы, галлюцинаций и страха забуксует уже на трети романа.

Ниже strannik102 говорит о вайбах Кинга, По, Гоголя. Я согласен, но не согласен. Не соглашусь с определением Что Именно есть ужастики в этом романе. Ниже я скажу фразу «жуткий романтизм» и сравнение с По здесь очень кстати. Но, на мой взгляд, ужасы По не пугают, романтизм в принципе слабо пугает. Только одна достойная Кинга сцена (или наоборот) мне показалась действительно неприятной и пугающей. Я говорю о самом преступлении. Не помню, когда в последний раз мне было настолько мерзко и неприятно. Вот эта беспомощность и тщетность попыток жертвы выжить, муки от осознания происходящего и ужасного исхода, – за этим всем очень невесело наблюдать, какой бы человек ни был, всё равно проявляешь человеческую жалость. Есть ещё один момент, он не совсем страшный, но способен своим трагизмом и жестокой несправедливостью раздавить и опустошить – это первые слёзы госпожи Ракен. Вот тут пришлось отложить чтение и переварить.

Почему в предисловии автор говорит об отсутствии совести у Лорана и Терезы? Лоран – ок. Но Тереза? Что тогда означает её реакция на слова Лорана: «При этих словах Тереза выпустила руку Лорана. Ее словно что-то ударило в грудь. Бесстыдство любовника ошеломило ее. Она взглянула на него помутневшими глазами.» Это ли не совесть? Мне кажется, что бессовестному человеку такие страдания и реакции не свойственны. Вспомните муки Раскольникова, как совесть сжирала его изнутри. А теперь сравните это с ужасом происходящим внутри Лорана и Ракен – разве не страшнее их участь? Так страдают бессовестные животные? Не верим.

Мне по-человечески жалко Камилла. Гиперопеку матери можно понять. В свои тридцать лет он все ещё примитивный фригидный ребёнок. Его глупая простота и ребячество умиляет. В нём не потеряно простодушие. Это видно по той невинной реакции, когда он смеётся шутке с щекотанием носа соломинкой. Или как нелепа его попытка самоутвердиться: он кричит, что Тереза боится лодки, хотя сам боялся на неё ступить. Ещё забавно его наивное тщеславие, побудившее переехать в столицу и работать гос. служащим. Несчастная душа с изначально загубленной судьбой.

Золя придумал неожиданный финт. Наш убийца временами балуется живописью, от праздности, для виду, абсолютная бездарность малюет портреты. После совершенного преступления он возвращается в искусство, чтоб забыться, избежать реальности. И вот однажды талантливый однокашник художник посещает его мастерскую и восхищается новыми работами. В этот момент я сильно удивился, не ожидал такой щедрости от автора, не ожидал, что он решит наделить потерянного человека творческими способностями. Понимаете, всю историю нам показывали заурядное, туповатое, сладострастное животное – а тут раз! – и мы видим что-то похожее на человека, у которого развились доселе чуждые чувства, чуткость и впечатлительность. Мне показалось, будто сейчас будет спасение, эволюция в настоящего человека, но автор поступает мудро, оказалось, что внезапно проявившийся художественный дар и талант стали для убийцы возмездием, которого он не выдерживает. В чём заключается возмездие – читайте.

А какой вообще можно сделать вывод? Что тяжкий грех и спокойная жизнь несовместимы? Честно, есть сомнения. Кажется, будто true животные без совести приноровились бы жить в некоем покое, довольствуясь страстями и благами наследства. Или что даже если удастся избежать наказания по закону, со стороны власти, наказание придёт со стороны совести (которой, по словам автора, нет) и призрака пострадавшего? Вот этот преследующий призрак скверного прошлого отдаёт не жутким реализмом (цитата критика), а жутким романтизмом. Не верим. Для себя я уяснил, что стенания совести за совершённое преступление не получится заглушить пьянством, похотью, творчеством :)

Рекомендую.

«Бессонница валила их на ложе, устланное рдеющими угольями, и переворачивала их раскаленными щипцами.» (что-то на гениальном)

«Безделье, то животное существование, о котором он мечтал, стало для него возмездием.» (просто так)

Спойлерные Мысли о Разном:

Роман Нана был издан почти в то же время, что и Анна Каренина. И у этих двух работ много сюжетных параллелей. Главные героини — женщины, которые решаются на предосудительные поступки. Их любовники — состоятельные мужчины из высшего общества. Несмотря на порочную жизнь, важной темой для них остаётся забота о детях. Ещё оба романа роднит подробная сцена скачек на ипподроме. Ну и, наконец, трагический финал, который вместе с горечью приносит и некоторое облегчение.

А вот различие произведений заключается в том, что Толстой, в отличие от Золя, предлагает рецепт спасения из жизненного тупика. Он рисует и светлую сторону семейной жизни. Поэтому роман Анна Каренина полифоничен, а Нана представляет собой красиво описанное, но монотонное погружение в безысходность.

Потрясающее многогранное произведение. Гениальный труд мастера. Роман словно многослойный пирог приготовленный из людских пороков, трагедий, надежд, опасений, страхов.

Спустя века деньги по-прежнему приносят людям несчастья, рушат семьи, развращают людей. Главный герой романа, знакомый нам по прошлым книгам цикла, оказывается на самом дне, а затем умудряется оказаться на вершине успеха. За этот успех приходится расплачиваться не только ему, но и всем тем, кому фортуна «улыбнулась» оказаться рядом.

Книга порой шокирует, пугает, заставляет сопереживать, держит в напряжении. А самое главное оставляет надежду среди царящей вокруг безнадеги. Надежду, что есть на свете люди, неподвластные разрушительной силе денег.

Книга — исследование темпераментов и животного начала отдельных индивидов. В центре повествования два совершенно разнохарактерных человека — парижанский повеса Лоран, которого по жизни почти всё устраивало, и воспитанница мелкой торговки Тереза, которую по жизни не устраивало почти ничего, которая хотела рвать и метать, но её мнения никто не спрашивал и ей приходилось всё сносить, опустив голову. Даже замуж её выдали, не спросив, а хочет ли она выходить за болезненного юношу, который чудом дотянул до совершеннолетия.

После того, как Лоран и Тереза случайно встретились, между ними пробежала такая искра, что оба, казалось, уже не могли друг без друга. Именно Тереза навела Лорана на мысль, что можно убрать её муженька — и тогда они смогут пожениться.

Сказано — сделано! Мужа Терезы убрали. Но что-то как-то не сложилось у них. За тот год, который сообщникам пришлось разыгрывать комедию, обоюдные чувства притупились. Зато и тому, и другой всё чаще и чаще стал являться во сне и наяву призрак убитого...

Поэтому они всё же поженились, чтобы изгнать призрак из своей жизни раз и навсегда. Этого не произошло, и семейная жизнь стала похожа на ток-шоу «Сдохни или умри». Что примечательно, автором не раз и не два подчёркивается, что это не были угрызения совести. Их просто мучил призрак убитого ими шкета. Печать Каина, как говорится. Но не та, которую всячески подчёркивали и которой гордились герои Германа Гессе и Юрия Мамлеева, а настоящая, которой Б-женька пометил Каина, чтобы никто его не шлёпнул, но Каин всё равно боялся. Так и умер в страхе, но детей заделал. Это пока у одних авторов убийство помогает заглянуть внутрь себя/внутрь человеческой души/за грань видимого мира. Что происходит на самом деле, проверять не посоветую, наверное. Но написано превосходно. Кстати, у Лорана печать Каина имеет вполне себе вещественное воплощение — защищавшийся из последних сил утопленник кусанул его в шею. Сильно кусанул. Я надеялась, что от этой раны он и умрёт, но...

«Теперь всё стало печатью Каина.»

Так они и жили — причиняли друг дружке невыносимые муки, избивали один другую и в конце концов приняли ядЪ, чтобы больше не мучиться. Недолго и несчастливо, ну зато хоть умерли в один день. Fin.

Скорее всего, для большинства чтение будет крайне малоприятным. Во времена Золя книга вообще была встречена максимально неодобрительно, и писатель был вынужден снабдить второе издание предисловием в духе «это не я торможу — это вы гоните!» Имел полное право, в принципе. Возможно, если бы Золя написал «Красную букву» и «Портрет Дориана Грея», это совершенно точно можно было бы читать.

Что ещё... А, ну да, котика жалко. До какой же ручки надо было дойти, чтобы просто вообразить, что в кота вселился призрак убиенного?.. А так, в общем-то, да. Есть люди, с которыми своего счастья не построишь просто потому что. А Тереза и Лоран ещё и на чужом горе собирались построить его. Не смогли.

Других они успешно обманывали. А себя не удалось.

«Уважаемые посетители, 12 мая магазин закрывается навсегда».

Ле-Але — главный рынок Парижа. Или, как гласит название «чрево Парижа». Это отличная история о продуктовом рынке и людях, которые работают здесь. Это иногда грустный, а иногда и комичный взгляд на недостатки повседневных работников. Роман Золя актуален сегодня, как и тогда, когда он был написан. Какой талант!!! Автор описывает продукты и людей с наслаждением и яростью, жадностью и отвращением. Автор мастерски описывает то, как люди сплетничают и распространяют полуправду и ложь. Контраст между едой, разложенной по прилавкам, и скудости скромных людей — одна из тем романа — граничит с карикатурой. «Чрево Париж» — проницательный взгляд на изменения, вызванные промышленной революцией. И завершает роман проникновенной фразой: Ну и сволочи же эти «порядочные» люди!

Вот и закончилось моё чтение эпохального цикла Эмиля Золя. Настолько законченного и завершённого, что у меня не возникло обычного желания узнать, что будет с героями дальше. Ничего не будет. Все отыграли свои роли и умерли. Как умерла и та Франция, описанию которой посвятил Золя двадцать два года (22 года) своей жизни, своего кропотливого труда. Период, выбранный Золя, неисторичен. Он начал писать свой цикл ровно на обломках этой Франции, в 1871 году. Это период правления Наполеона Третьего, время Второй Империи, от 1851 года до 1871 — поражения в франко-прусской войне, провозглашения Третьей республики и Парижской коммуны. Всего двадцать лет жизни Франции и двадцать два года, чтобы о ней рассказать. Уже по этим срокам понятно, что писатель подошёл к задаче основательно. Но мы знаем больше. Мы знаем, как детально Золя изучал архивы, беседовал с очевидцами, делал выписки из технических источников, советовался со специалистами. Почти каждый роман писателя сопровождался нападками со стороны критиков, желавших уличить Золя в искажении событий, на что немедленно получали подтверждённый документами ответ, опровергающий их домыслы. Количество подготовительного материала почти всегда превышало в разы объём самого романа, вот насколько тщательно Золя готовился к работе над своим циклом.

Общее отношение Золя к времени своей юности (в 1851 ему было 11 лет, в 1871 — 31), как я понял, это время обжорства долго голодавшего. Относительный мир, процветание, наступившие после череды чудовищных потрясений, гражданских и захватнических войн, экономических кризисов и периодического голода. Не знаю, можно ли сравнить с каким-то периодом нашей истории, но где-то близко к смеси брежневского застоя и нулевых. Но лучше не сравнивать. Лучше почитать.

В построении цикла автор исходил из идеи описать жизнь представителей одного семейства, но эта идея провалилась. Никакой семьи в романах нет. Никакого взаимодействия между членами семейства нет, за малым исключением. Никакого среза общества эта семья не представляет. Это не «Сага о Форсайтах». Наоборот, Ругон-Маккары разбегаются от родительницы во все стороны, знать друг друга не хотят и занимают произвольные места в обществе: и министр, и банкир, и лавочник, и священник, и доктор, и шахтёр, и крестьянин, и проститутка, и старушка-процентщица. Поэтому порядок, в котором рекомендует читать автор, бесполезен. Ничего отец не передаёт сыну, ничему мать не учит дочку — все начинают жизнь босяками и добиваются чего-то исключительно своими силами. Поэтому читать романы можно в произвольном порядке.

Но! Как прочитавший всё полностью, я предлагаю свой порядок, вернее, несколько порядков, в зависимости от интереса к той или иной стороне цикла.

Географически цикл делится на романы, действие которых происходит в Париже, романы про юг Франции и вымышленный город Плассан, где началось семейство Ругон-Маккаров, и несколько романов про другие места Франции.

Есть романы, непосредственно вплетённые в исторические события, а есть те, которые рассказывают о жизни определённого общества или сообщества или профессиональной среды.

Есть такие, которые я считаю обязательными прочесть, а есть и другие.

Всё это отражено в пометках. А уж выбор за читателем, принять их во внимание или нет. (Сначала хотел поставить пометку «любовь», но понял, что так придётся маркировать почти все романы. Однако я позволил себе выделить в конце пять романов, которые больше о любви, чем о чём-то другом).

Итак, вот что у меня получилось:

(обяз. истор. Юг, семья) «Карьера Ругонов»

(необяз, истор. Париж, политика) «Его превосходительство Эжен Ругон»

(необяз, Париж, земельные спекулянты) «Добыча»

-----

(обяз. Юг семья, религия) «Завоевание Плассана»

-----

(необяз, Париж, мелкие буржуа, клерки) «Накипь»

(необяз, Париж, становление торговых центров) «Дамское счастье»

(необяз, Париж, нищета, алкоголь) «Западня»

(необяз, истор. Север, шахтёры) «Жерминаль»

(необяз, Париж, пищевая торговля, рынок) «Чрево Парижа»

(необяз, Париж, художники) «Творчество»

(необяз, Париж, банкиры) «Деньги»

----

(необяз. Юг, крестьяне) «Земля»

(необяз, Париж, куртизанки) «Нана»

(обяз. истор. Восток и Париж, солдаты) «Разгром»

------

(необяз. Север, железная дорога) «Человек-зверь»

-----

(необяз, Юг, религия) «Проступок аббата Муре»

(необяз. Северо-Запад, рыбаки, усадьба) «Радость жизни»

(необяз, Париж, женщина с ребёнком и врач) «Страница любви»

(необяз. Север, религия) «Мечта»

(необяз. Юг, семья, наука) «Доктор Паскаль»

Мне роман показался техническим. Первая четверть — шитое белыми нитками описание всех родственников со всеми их судьбами и характеристиками. Странный вымученный конфликт между бабкой, старающейся уничтожить какие-то записи доктора о родственниках, и Паскалем, который зачем-то их бережно хранит, не делая копий. Причём никаких сверхсекретных данных доктор Паскаль не хранит, большинство данных — газетные заметки. Бабке стоило бы не доктора пытать, а выкрасть больничные карточки в психушке, раз она решила фальсифицировать историю семьи. Но и это вряд ли бы помогло, потому что крах банка Саккара — это уже история на всю страну, как такой крах можно замылить? В общем, очень странный конфликт, непонятный.

Много в романе посвящено исследованиям Паскаля, опять же, чудаковатым до уровня шарлатанства. Вся его докторская деятельность сводится то ли к подкожным, то ли к внутривенным впрыскиваниям плацебо. Которое он сначала принимает за панацею, потом разочаровывается и колет обычную воду с тем же результатом. Казалось бы, тут бы и задуматься, почему дистиллированная вода на некоторых пациентов оказывает воздоравливающее воздействие. Нет ли тут самовнушения?

Труд жизни — изучения наследственности. Но нет, конечно, взять мушек или горошек — это не наш масштаб. На людях будем изучать! Ладно, пусть так. Но никакого планомерного изучения нет. Выбирается генеалогическая последовательность, делаются некие предположения и любое расхождение трактуется как новый вариант наследования. Отлично, да? Похож на маму — пошло в дело. Похож на папу — пошло в дело. Похож на соседа — пошло в дело. Ни на кого не похож? И тебе придумаем хитропопый вариант полного слияния через два поколения — тоже в дело пойдёшь.

Но это полбеды, это набор гипотез, это бывает. Но почему учитываются только родственники по линии Ругонов-Маккаров? Это обессмысливает ценность всей выборки. От других родителей, не из этой ветви, дети же тоже что-то наследуют. Как можно учитывать у ребёнка только одного родителя, а на второго забить? Причём неважно, какого пола. Если отец — Ругон, учитывается только отец. Если мать из Ругонов, учитывается только мать. Чем прабабка по отцу, эта Аделаида Фуке, лучше прабабки по матери, допустим, Марьи Ивановны Синичкиной?

Роман начинает выправляться, когда от того, в чём Золя не понимает вообще ничего, он переходит к истории разновозрастной любви, стеснённых финансовых обстоятельств, разлуки и смерти — то есть пишет о том, в чём разбирается. Но этого мало. История повисает в воздухе. Она не привязана ни к какой социальной группе, ни к какому историческому событию. Действие проходит в Плассане, о котором читатель знает всё, который был «завоёван» десять романов назад. Всё те же лица, всё то же общество. Роман о непризнанном гении? По намерению — да, но по сути — о талантливом сумасброде, не способным к научной деятельности.

Мне кажется, всегдашняя дотошность изменила Золя. Какого-то не того он нашёл прототипа, где-то недоизучил жизнеописания великих учёных, схалтурил.

Безусловно самый сильный роман цикла, безусловно, шедевр. Да, я тоже читал в послесловии, что замысел был несколько иной, но я сужу не по замыслу, а по факту. Получилось настолько хорошо, что лучше не бывает.

Главными героями романа писатель выбрал парижанина Мориса и крестьянина Жана (хотя у Жана Маккара довольно сложная предыстория, он был и солдатом, и столяром, и батраком, и землепашцем-единоличником, см. роман «Земля»), двух противоположных по взглядам людей, которые вместе олицетворяют Францию: столичную и провинциальную, революционную и консервативную, легкомысленную, вспыльчивую и основательную, медлительную — и которые сначала недолюбливают друг друга, а затем становятся ближайшими друзьями. Благодаря идеально выстроенным родственным, приятельским и должностным связям круг знакомых двух друзей охватывает практически все сферы и слои французского общества. Это позволяет Золя виртуозно, не прерывая основных линий, показать отношение и действия всего французского общества во время описываемых событий: от императора до последней служанки, и так чётко и ярко, что в каждом персонаже второго плана угадывается собирательный образ героев предыдущих романов цикла. Встречая нового персонажа, буквально после двух-трёх фраз, я ловил себя на мысли, что уж больно он похож на такого-то из такого-то романа, а другой — вылитый вот этот из другого романа. И сразу к главным героям будто бы «прилипал» ещё один слой общества, ещё одна частичка Франции. И дурачок-обжора с Центрального рынка «Чрева Парижа», и легкомысленная барышня из «Накипи», и торговец (тут он производитель) тканей из «Дамского счастья», и даже судейский чиновник, обвинённый в растлении малолетних девочек («Человек-зверь»). Но, конечно, самая прочная связь у «Разгрома» с «Нана». Именно в финале «Нана» мы читаем о выкриках парижан на улицах: «На Берлин! На Берлин!» — тех самых выкриках, которыми опьянённые достатком, развращённые благополучием, попросту говоря, бесящиеся с жиру буржуа толкают Францию в авантюру захватнической войны.

Показательно, что так же постепенно, как герои «обрастали» частичками Франции, так же планомерно они их и «сбрасывают», знаменуя собой уже не разгром, а распад страны. И не менее ярко удалось Золя вывести их в финале на противоборство уже не как людей, а как голые идеи — соглашательства, мира любой ценой, против войны до полного разрушения, до полного отрицания компромиссов. Диаметрально различаются и взгляды героев на горящий Париж. Для одного, созидателя от сохи, этот акт напрасного, варварского разрушения, для другого, знающего Париж не понаслышке, прожившего в нём много лет и спустившего на парижские пороки отцовское состояние, это не варварство, это очищение. От Чрева и Дамского счастья, от Накипи, от Добычи и Денег, от Нана. Это бунт, это новое Творчество, это разрушение академического салона ради салона отверженных, и горящие берега Сены видятся Морису фоном главной картины, не написанной его собратом-художником.

Я не могу призвать кого-то прочесть 18 романов цикла, прежде чем взяться за «Разгром», — это было бы бесчеловечно с моей стороны, но я уверен, что любой, кто прочтёт хоть что-то ещё из цикла, получит при чтении «Разгрома» дополнительное удовольствие.

Вот именно что мазохистская позиция. Ни сама героиня не способна выстроить себе счастливую жизнь, ни передать другим «радость жизни». Нет самопожертвования, нет борьбы, есть только смирение и бултыхание в обыденности.

Совершенно случайно, перебирая электронную библиотеку, я одновременно с этим романом Золя открыл файл с другим романом, где тоже есть сильный женский персонаж. Громадная пропасть. Вот как раз тот роман можно было бы назвать и «Радостью жизни» и «Борьбой за жизнь», а не этот. Не буду скрывать, отзыв не место для выстраивания интриги — тот роман называется «Унесённые ветром». Да-да, та самая Скарлетт О'Хара и её знаменитое «подумаю об этом завтра». Вот про кого аннотация. Вот кто теряет всё и кому предстоит пережить много на своём жизненном пути. Пережить, преодолеть, побороть. А не плыть как щепка по течению, только и причитая «и в такой полной... тьме есть светлая сторона». Чушь. Не верю. И вот почему.

Одна из странных идей Золя — наследование психологических черт. На генеалогическом дереве листик с Полиной Кеню помечен так: «Равномерное смешение. Физическое и моральное сходство с родителями. В основе — порядочность». В «Чреве Парижа» родители Поли — владельцы колбасной лавки, сытые, уравновешенные буржуа. Мать так вообще воплощение преуспевающего торговца. Девочка до двенадцати лет находилась в этой торгово-производственной среде.

Я не верю в наследственность, я верю в среду. И девочка, которая в одиннадцать лет играла в продавца-покупателя, в работу мясной лавки, перед глазами которой ежедневно переходили из рук в руки золотые монеты, совершались сделки купли-продажи, не может через два года стать безвольной, бесхребетной бессребреницей. Да, смерть родителей и новая обстановка на какое-то время оглушили девочку, но не перечеркнули же всё воспитание! Почему она ни разу не пытается торговаться с тёткой? Не верю. Почему она ни разу не пытается торговаться с кузеном — предметом воздыханий? «Сделаешь так-то, получишь то-то»? Не верю. Откуда у неё потребность собирать оборванцев, если она в детстве не была набожной и не видела такой модели поведения ни у матери, ни у отца? Да и в деревне этой священник тоже не занимается подобной раздачей милостыни. Где образец? Откуда такое стремление у купеческой дочки? Не верю. Извини, автор, но написать «основная черта — порядочность» недостаточно. Тем более, что эта черта ниоткуда не вытекает: ни из детства, ни из образования, ни из окружения.

Да и что понимать под «порядочностью»? Не в первый раз героини Золя, охваченные любовным зудом («см. «Дамское счастье»), отказываются от акта любви из-за некоей врождённой стыдливости, она же порядочность. Вроде и любят, вроде и бескорыстно, но до брака — никак. Откуда это табу? Из религии? Но указанные героини не набожны, в церковь ходят редко, на ночь не молятся. Общественное осуждение? Да всем пофиг, см. тот же роман «Дамское счастье», где продавщицы априори считаются распутными. При том, что вокруг (что в «Дамском счастье», что в «Проступке аббата Муре», что здесь, в «Радости жизни») рыбаки-крестьяне-рабочие показаны как совершенно бесстыдные совокупляющиеся массы. То есть вокруг героини все грешат, все плодятся, а она «останется теперь навсегда бесплодной». Вот совсем-совсем не верю. В конце концов, вспоминая «Унесённых», отчего бы не захомутать фиктивного мужа? Того же доктора или ещё кого? Вот это была бы «радость жизни», реальная.

В моём представлении дочка торгашей владела бы всеми лодками в деревне, работники жили бы в общем бараке, лавка с водкой принадлежала бы тоже ей, и вся округа кланялась бы, завидев её в карете. А спускать на бомжей-алкоголиков наследство — это не радость жизни, это мазохизм и пустота.

Немного искусственности в истории любви я почувствовал и не слишком понял идею, что владельца универсального магазина погубит женщина. Вроде нет, вроде все счастливы. В остальном могу только восхититься талантом Золя показать историю становления и борьбы крупной торговли с мелкими лавочниками. Последних жалко как людей, но не их образ жизни, не их способ зарабатывать. Только один из них действительно сам занимается производством — вырезает ручки к зонтам. Остальные — обычные перекупщики.

Что это было?!

Это настолько приторно-слащаво, что дочитал с величайшим трудом. Дичайшая смесь туповатой сказки с дотошным описанием ремёсел и интерьеров. Причём ремёсел старинных, никак с эпохой не связанных. Сферический конь в вакууме, как говорится. Мда...

Нет, есть, конечно, неплохие эпизоды, качественно или, если угодно, «великолепно» сделанные. Стирка, например, или тень в саду. Но в целом... язык не поворачивается назвать эту поделку литературным произведением. Не уверен, что автор сам высоко оценивал получившийся результат, если судить по цитатам из писем.

«Таким образом, дело пойдет о новом отростке «Ругон-Маккаров», который пересажен в мистическую среду и благодаря специальному уходу окажется видоизмененным. Это научный опыт; но вот что составит любопытную особенность произведения: его можно дать в любые руки, даже в руки молодой девушке. Это поэма любви, но любви насквозь целомудренной, любви под сенью старого романского собора.» (от 22 января 1888 г.)

«Боюсь, что оно получится немного прямолинейным и банальным, но я хотел банальности сюжета, потому что все достоинства романа должны заключаться в том, как он будет сделан.

Меня часто упрекали, что я не интересуюсь потусторонним, вот почему я решил в моем цикле «Ругон-Маккары» отвести место «Мечте». Много лет назад я задумал написать книгу, подобную «Проступку аббата Муре», чтобы этот последний роман не стоял особняком в цикле. И оставил пустое место для этюда о потустороннем. « (от 5 марта 1888 г.)

«Точно так же я долгие дни до изнеможения читал «Золотую легенду»…» (25 мая 1888 г.) (Заметно, да. И потом пересказал всю книгу, ага).

Ну не знаю... Для классической сказки слишком затянуто, явно не Андерсен.

Лучше бы не читал.

Давно хотела начать читать цикл Ругон-Маккары, и вот заветный томик у меня в руках. Я не смотрела спойлеры и обзоры, поэтому знала только, что меня ждёт семейная сага на двадцать томов. Забегая вперёд, скажу, что роман мне очень понравился и я планирую освоить весь цикл.

Золя пишет очень легко и красиво, атмосферно.

В Карьере Ругонов нас знакомят с семьёй, о которой будут все последующие книги. Мы узнаем почему, собственно Ругон-Маккары, как они заняли определенное положение в обществе.

История могла бы быть вполне тривиальной, если бы она не происходила на фоне очередной французской революции. И именно этот фон делает произведение очень любопытным. Золя показывает, какие люди, как и что делают в смутные времена. Как можно воспользоваться ситуацией и заполучить власть. И как можно лишиться этой самой власти. Какие люди идут на баррикады и погибают в качестве мяса, а какие спокойно сидят и ждут своего часа. Все это можно легко перенести на наши дни и по-новому взглянуть на некоторые события.

Отдельно хочется отметить любовную линию. Очень красивое светлое пятно в вобщем то довольно мрачном и грязном романе, в котором по-настоящему положительных персонажей практически нет.

Мне, как обычно, интересен ещё и срез времени. Очередной раз наблюдаю, насколько Франция была прогрессивнее Англии, США и России в межполовых отношениях. Я не думаю, что можно бы было представить прогуливающиеся по Питеру или Лондону парочки в обнимку в 1851 году. Да где-нибудь на юге США тоже вряд ли. Напомню, это примерно то же время, что описано в Война и мир, Унесённые ветром и Гордость и предубеждения.

Вобщем рекомендую как роман про политику, немного войну, немного про странную семью с начинкой из красивой непорочной любви.

Признаюсь, несмотря на то, что имя автора то я хорошо знал, ни одного произведения до этого времени не читал. А тут попала в руки книга, дай, думаю, ознакомлюсь… По большому счету, все повествование происходит в одном месте – на продовольственном рынке Парижа Ле-Аль и окрестных улочках. Когда мы были в Париже, то как раз неподалеку там апарты снимали, поэтому было даже какое-то ощущение сопричастности:). Золя хорош в описаниях, особенно в описаниях продуктов. Не ленится вначале на паре листов описать овощи, потом рыбу – вначале морскую, потом речную. Затем переходит на сыры, масло, подробно опишет ассортимент колбасной лавки и т.д. Поэтому, если вы любите описания – вам стиль понравится, потому как сильного развития событий то тут нет. Описания женщин у Золя получаются значительно лучше, чем мужчин, они лучше запоминаются:). В общем, все хорошо, интересно, но вряд ли в ближайшее время вернусь к нему:)

«Человек-зверь» производит очень сильное впечатление. Начиная с первой главы и до последней сцены, автор держит нас в напряжении. Золя проникает в самые темные глубины человеческого существа, в его героях бурлят самые низменные страсти, они не в силах противостоять могущественным силам, более древним, чем сама природа. Это жестокая и трагическая книга о жестоких и трагических людей. Почти у всех главных героев есть своя мотивация для убийства, начиная с Северины, которая одержима похотью и заканчивая Мизаром, со своей неуемной жадностью. Но главный убийца это Жак Лантье – прирожденный преступник, который убивает безо всякой причины, повинуясь страшному инстинкту живущего в нем человека-зверя. При всем при этом книга очень поэтично. Мы видим красоту индустриального пейзажа, эстетическую сторону железнадорожных объектов. Золя превращает паровоз Жака Лантье – Лизон, в живое существо, некий символ женщины, которая после беззаботной юности, в снежный буран, получает болезнь чахотки и в конце погибает насильственной смертью.

«P. S.». Сюжетный ход в книге, где кто-то видит снаружи, как убивают в движущемся поезде, позднее появится у Агаты Кристи в детективе «В 4:50 из Паддингтона».

Сюжет простушки из небольшого городка, покоряющей столичного богача своей изумительной чистотой и непоколебимой верой в добро, явно не сильнейшая сторона романа. Хотя стоит отдать должное Золя за то, что не заставил владельца универсального магазина Октава Мурэ лишиться всех своих предпринимательских способностей в период сердечных страданий за главной героиней Денизой Бодю. И снова автор возвращается к женской девственности, и хотя здесь она не кажется совсем уж приплетённой лишь ради того, чтобы приплести, — сюжет абсолютно бы не поменялся, если бы Дениза просто не хотела быть очередной любовницей владельца и вертихвосткой, которой нужны лишь деньги.

И всё же способность Золя описывать глобальные перемены на конкретных примерах удивительна. Она была удивительна в романе «Деньги», где описывался финансовый мир банков и акций, она удивительна и в этом романе «Дамское счастье», где он отображает перемены, затронувшие мир торговли с его переходом от отдельно взятых уважающих себя торговцев, предлагающих один тип товара, к большим торговым центрам, где может продаваться абсолютно всё, где есть скидки, реклама, возврат покупок и бесстыжее потакание. При этом Золя практически не морализирует по этому поводу, а скорее находит подтверждение своей теории, что общество подчиняется законам природы, где уцепившиеся за старые порядки просто станут почвой для неизбежной эволюции. Так что даже описываемые автором рушащиеся судьбы, человеческие увядания, попытки самоубийства и смерти представляются как последствия, о которых тоже нужно помнить, но никак не окрашивают в негативную краску то развитие, ставшее всему причиной.

Как и в «Деньгах», хоть и в меньшей мере, всё это капиталистическое буйство приводит Золя к мыслям о социализме, но и тут это лишь неисполнимые мечты сердобольной Денизы, находящие соприкосновения с реальностью только в тех точках, где это становится финансово выгодно предпринимателю (отчего перестаёт быть социализмом в тот же миг) — кормить людей лучше, чтобы они работали лучше; не увольнять людей после каждого сезона, а давать им отпуска, чтобы вернулись опытные работники, а не пришлось снова тратить время на обучение новых в следующем сезоне и т.п. вещи. И даже тут автор подвязывает это как зародыши движений за трудовые права, снова в конкретном находя глобальное.

Золя действительно описывает магазин и торговлю в нём в необычайно ярких красках, пышно и грандиозно. Но лично я от этого скорее уставал, чем поражался, особенно когда дело доходило до повторных описаний, сделанных, видимо, чтобы показать развитие и рост магазина. Это не завораживающее таинство вышивания в романе «Мечта», это шум базара, от которого поскорее хочется уйти. Но может это больше говорит обо мне, чем о книге.

«Накипь» — книга из цикла «Ругон-Маккары», в которой Золя в очередной раз откладывает идею о наследственности заглавного рода и посвящает произведение исключительно критике буржуазного общества Франции второй половины 19-го века, но по сути своей критике любого лицемерия, где человек считает себя лучше «низших» классов и прячется за моралью, хотя сам совершенно от неё далёк — совсем не частная история. Автор делает это чрезвычайно искусно, помещая всю буржуазию в один дом с красивым фасадом и зловонным внутренним двором и описывая её через персонажей чрезвычайно похожих в своих низменностях, но тем не менее не похожих друг на друга. Вдобавок к этому, Золя в попытке уличить двуличие не перегибал палку с грешками своих героев, как, например, мне это показалось излишним в его «Завоевании Плассана» — всё здесь по-простому низменно и узнаваемо.

Но при всей искусности и хорошем слоге (по крайней мере перевода) читать роман не всегда казалось мне самым увлекательным занятием, так как по сути задумка книги не в действии, а в граничащем с научным созерцании пороков. Лишь под конец Золя позволяет себе лишнего и то это скорее в попытке довести реализм до абсурда со сценами:

Конечно, поместить в дом семью писателя, которую вся эта грязь не касается, — это самая настоящая наглость, поместить мораль грубейшим образом в конец книги, будто это басня на страницу, а не роман на четыре сотни — немного тоже. Но книга по настроению больше сатира (но всё равно не комедия), чем исследование человеческой сущности, так что такая наглость ей лишь под стать. В целом, несмотря на спокойное развитие событий в большей части произведения, оно произвело положительное впечатление, у Золя здесь есть очень забавные и талантливые находки. Мне, например, больше всего понравился дуэт атеиста доктора и сомневающегося в своих силах священника.

Если оценивать текст с литературной точки зрения, то получилось у Золя не очень. Забавна была, пожалуй, только часть про безумного следователя, пытавшегося распознать вину на лице заключённого, когда того внезапно будили ночью. Остальные персонажи вышли плоскими. Мало пафоса, мало звенящего слога, мало сравнений с тягчайшими злодеяниями, известными человечеству, и так далее. И не памфлет, и не фельетон.

Бесспорно, большое надо было иметь мужество, чтобы так открыто выступить. Так что за сам факт письма уже можно ставить 10.

Эта книга — настоящий ужастик. Страшнее всяких Кингов и других писателей, потому что тут показано то, от чего реально люди умирают в бедности или алкогольной зависимости, болезней.

Очень тяжелый осадок остался после этого романа. Концовка — просто дичь!!!

Книга напоминает «Собор парижской богоматери» Гюго — там тоже очень жестокая концовка. Мода у них что ли была такая в то время? Или просто писатели таким образом хотели, чтоб правители увидели жизнь обычных людей?

Жестокая. Читать этого автора больше у меня нет желания. Просто мазохизм психический / психологический / депрессия / неприятие / душевная боль.

Слог легкий, и читается не трудно, но сама суть читаемого... Вроде и интересно, но при этом ждешь постоянно чего-то плохого от сюжета, особенно ближе к концу. Книга как бы идет взлетами и падениями, ассоциируешь себя с главной героиней (хотя я и другого пола, но все равно), сопереживаешь ей, поэтому такая оценка. Из-за неприятного осадка, жуткой концовки.

В данном романе автор погружает читателя с бытом обычных представителей рабочего класса в предместьях Парижа девятнадцатого века. Революции уже отгремели, но жизнь простых людей не стала проще. Прачки, цветочницы, кузнецы и кровельщики изнуряют себя работой изо дня в день пытаясь свести концы с концами.

Одним из таких персонажей оказывается главная героиня. Жервеза — молодая девушка, оказавшиеся в столице в весьма сложной ситуации. На протяжении всего романа случай, несколько раз кардинально меняет судьбу антагонистки, и вмести с этим меняется и сама героиня, проходя путь с низин до вершин и в обратном направлении.

Произведение очень хорошо написано, ровное на всем протяжении, без просадок сюжета и без отступления в сторону, герои и происходящие с ними события реалистичны, порой слишком, но без отвращения.

У этой книги просто потрясающая ретроспектива.

И это одни и те же люди. Которые опускались шаг за шагом. И до боли правдоподобно прописана каждая новая морщинка, и на лице, и в душе.

Вы всё ещё считаете истории про зомби страшными? Да ладно, почитайте «Западню»! Вот где мне действительно было страшно.

Учитесь управлять страстями!

И если ты своей владеешь страстью, А не тобою властвует она (Р. Киплинг)

Если бы Золя написал свой роман примерно в наши времена, то я бы сказал, что здесь явно заметно влияние короля ужасов Стивена Кинга. Однако, поскольку всё ровно наоборот, то имею предположить, что Стивен Кинг однажды прочитал эту книгу, и явно или неявно, но она могла оказать своё влияние на творчество этого популярного современного писателя.

Хотя, казалось бы, ничего не предвещало присутствия именно чего-то ужастического — неприятного, реалистического — да, но ужасного… И аннотация готовила читателя к чтению физиолого-психологической любовной драмы, основанной на некоем криминальном событии. А может и событиях. И вроде бы с самого начала к тому и шло — мы постепенно знакомились с Терезой и её семьёй, проникались сочувствием к тому существованию, которое она вела, вынужденно выйдя замуж не по любви, а из чувства долга, уничижительно воспринимали её дражайшего супруга, да и всю компанию друзей семейства тоже не отличала ни глубина личностей, ни широта души. И будущий любовник Терезы месье Лоран тоже представал перед читателем мелким хлыщём.

Но вот появилась страсть и возникла любовная греховная связь, и оба наших героя кардинально изменились — и в Терезе и в Лоране жизнь буквально проснулась. И поскольку сила страсти прямо пропорциональная силе влечения и зависимости от своего партнёра, то наша парочка едва ли не одновременно и независимо друг от друга вскоре пришла к одному и тому же выбору — устранить мешающего им супруга Терезы.

Сказано — сделано. Однако чтобы не попасть под подозрение, оба любовника вынуждены не то что скрывать свою связь, но даже и прервать свои сношения-отношения — во избежание. А дальше как у Бекбедера — любовь живёт три года. И кроме того, натуры страстные так сильно расходуют себя в порывах своих страстей, что колебания маятника у них всегда имеют широкую амплитуду. И потому рано или поздно, но отношения любовников явно заходят в тупик. А ещё в силу впечатлительности художественной натуры Лоран буквально впадает в маньяческое состояние — везде и всюду ему мерещится утопленный им Камилл, начиная от любых собственных картин и заканчивая любовно-супружеским ложем.

Чем вся эта психологическая триллеровщина заканчивается — наверное объяснений не требует.

А где же тут ужастики-то? — воскликнете вы. А вы попробуйте сами почитать все эти описания внутренних состояний и Терезы и Лорана после совершённого ими преступления, да ещё представить себя на месте того и другого персонажа, и ей-ей, в вечернем сумраке комнаты да при выключенной лампе и вам может примерещиться всякая чертовщина. В общем, Эдгар По, Николай Гоголь и Стивен Кинг в одном романе!

Какая же гадкая книга. Конечно же, по своему содержанию, а не по качеству. Её можно условно разделить на две части: первая, давшая имя произведению — завоевание Плассана, в котором политическая ситуация сложилась не так, как угодно действующей власти Империи, приезжим аббатом, который маленькими шажками подминает под себя не только непосредственно церковь, но и, через средства, которыми эта церковь обладает, а также с небольшой помощью спустившей его на Плассан верхушки, главные политические силы города и умы многих его жителей; вторая — практика автором в способности заставить относиться негативно к абсолютно каждому персонажу, который присутствует в этой книге. И если первая читается с интересом, особенно в начале Золя очень умело передаёт интриги через кивки, ухмылки и недосказанности, оставляя при этом читателю возможность самому догадаться о происходящем, то вторая лично мне далась тяжеловато.

И как будто бы ничего такого нового страшного автор в книге не раскрывал. Всё это презрение к любой другой человеческой жизни и желание хотя бы остаться на хорошем месте в обществе, а ещё лучше обрести место, где солнышко греет чуть сильнее, скрывающееся за улыбками, рукопожатиями и добрыми делами — всё это уже было и ещё будет, и у самого Золя тоже. Почему здесь это по мне так особенно ударило? Тяжело сказать, возможно просто попало в такое моё настроение, возможно дело в одном из эпизодов, где сводят с ума одного из героев. Он показался мне очень гиперболизированным, максимально нелогичным и намеренно сконструированным с единой целью вызвать отвращение к происходящему. Нисколько не сомневаюсь в человечестве, что такое происходило и не раз, и вообще реальность нереалистична и т.п., но здесь создалось впечатление, что описано это не особо умело. Вдобавок к этому, как это часто бывает в произведениях, которые очень сильно хотят донести мысль о том, что в жизни случаются омерзительные вещи, которые делаются омерзительными людьми, которым за это ничего не бывает, а жизнь идёт дальше и ничего не меняется, Золя в «Завоевании Плассана» не оставляет никакого шанса на существование добра. А если оно в итоге и проявляется, то сразу за это страдает. А если со «злом» что-то случается, то только на радость другому «злу».

Вроде бы и проблема не в этом всём, а конкретно в ощущении, что тебя намеренно накручивают и эксплуатируют твои чувства. Чтобы зачем? Заставить тебя чувствовать плохо? Да, отчасти это можно предъявить чуть ли не творчеству в принципе, но иногда это делается более изящно, здесь же мне это показалось слишком искусственным. Иногда, конечно, хочется себя намеренно помучить. Тогда эта книга явно не худший в этом плане выбор.

Помимо политических игрищ, из положительного в книге это небольшой комментарий на тему сумасшествия. В этой книге Золя раскрывает тему наследственности, которую выбрал для всего этого цикла, через склонность Аделаиды Фук к сумасшествию, которая частично проявляется в Марте и Франсуа Муре, а через лёгкое их двоюродное кровосмешение отчётливо проявилось в их дочери Дезире. И дело даже не в том, что такая тема в принципе была поднята, а скорее в паре деталей, которые при этом были использованы. Одна из них это невероятно абсурдная демонизация сумасшедшего человека, как только она переступает порог невинной наивности, такая демонизация, возможно, не в таких масштабах, как описано в книге, но всё равно всегда присутствует; вторая — это небрежно брошенная фраза о том, что в самом сумасшедшем доме можно сойти с ума даже здоровому, пусть и с точки зрения автора имеющему такую склонность, человеку. Занимательно, что это всегда было вещами очевидными, продолжает ими быть и, тем не менее, очевидность не превращается в какое-то действие.

Вот такое вот неоднозначное впечатление.

Давно я не бывал в Париже...

Роман, вмещающий в себя восемь рассказов (из 14, ибо слушал аудиоверсию). Восемь великолепных зарисовок из жизни Парижа и парижан с парижанками. Начиная с благочестивых сексуально озабоченных дам, умудряющихся даже служителей церкви рассматривать именно с этого ракурса (впрочем, краткие характеристики этих служителей утверждают читателя в мысли, что те совсем не отрицают мирские и телесные соблазны), переходя затем в мир начинающих кокеток (хотя кокеткам этим лет по десяти), которые уже вовсю проявляют «настоящие женские» качества — жеманство, двуличие, стремление исподтишка сделать пакость своей сопернице и всё такое прочее, и заканчивая пронзительными картинами безработицы, нищеты, отчаяния, голода, обречённости… В итоге перед нами предстаёт стереоскопического качества реалистическая картина жизни Парижа и парижан и вообще всей буржуазной Франции последней трети XIX столетия.

Нужно ли говорить о великолепии литературного языка Эмиля Золя? О точности и сочности его описаний и характеристик, о глубине проработки образов и о филигранной точности определений, которыми он все эти качества персонажей описывает? О тонкой иронии, искрометном смехе и горькой гримасе ровно в тех местах, где они и должны находиться? О... Впрочем, нет, не буду, всё равно на слово никто не поверит. Чтобы поверить, нужно проверить самому — взять в руки и прочитать. Или прослушать (как это сделал я).

Золя, видимо, решил написать свою святую, причём ещё и весь ход её мыслей в процессе становления таковой описать. Своё желание вложил в маленькую девочку, которая перечитала сборник христианских преданий «Золотая легенда» и, восхищаясь юными мученицами, сама создала себе мечту о чуде, которое её непременно ждёт. А воплощение мечты происходит со всеми главными атрибутами: страдание, в данном случае от невозможности быть вместе с любимым, и отречение от желанного во имя смирения, даже если это равносильно смерти.

Действие происходит в небольшом городке, с которым автор связал красивую историю про знатный род, представитель которого когда-то с высшей помощью лечил людей от чумы поцелуем. Здесь нет Парижа 19-го века, нет и его политических игр. История девочки Анжелики происходит как будто бы вдалеке от всего и вне времени, как и должно для притчи. Нет здесь и большой связи с семейством Ругон-Маккары, она здесь используется лишь как «приправа» к первородному греху — все проступки и низменности, якобы текущие в крови главной героини, дарующие ей вспыльчивость, гордость и непокорное желание быть счастливой, несмотря ни на что (а это не для всех оказывается, хороший вариант), должны быть ей преодолены и отвергнуты.

Все второстепенные персонажи в книге используются либо как способ подчеркнуть, что лишь в послушании можно обрести «правильное» счастье, либо используются как инструмент для того, чтобы эта истина была воспринята и Анжеликой. Здесь и её приёмные родители, неспособные завести своего ребёнка из-за того, что построили свою семью наперекор матери, и представитель того самого славного рода, обретший ребёнка, но потерявший его мать, из-за чего удалился в смиренное богослужение, где и был если не счастлив, то спокоен, пока судьба не вернула к нему сына. В последнего и влюбляется главная героиня, а он уже как раз тот инструмент, с помощью которого исполняется её мечта. Это ясно видно по концовке, где Золя не даёт и намёка на его дальнейшую судьбу и переживания, ведь он уже стал частью чуда Анжелики — исполнил своё предназначение.

Не знаю, разделял ли Золя мораль своей притчи или это просто концепция без претензии на мораль, думаю, что не так уж и важно. Читается «Мечта» с улыбкой, главным образом, из-за наивности и детской простоты образа Анжелики. Периодически проявляющая себя фиксация автора на девственности, встречающаяся не в первой книге, для меня странновата, но не так чтобы портит впечатление. Тяжело не влюбиться в искусство и ремесло вышивания после этой книги, а ещё Золя очень атмосферно описывает христианство и всё, что с ним связано. Такое благоговение испытываю не часто.

Интересно.

Читаю цикл по сюжетной хронологии, поэтому получилось так, что осуществил скачок в 20 лет реального времени. Либо влияние других переводчиков, либо авторский рост, что, в принципе, не взаимоисключающие вещи, но читается «Деньги» гораздо приятнее первых трёх книг. Агрессивная критика империи сменилась более спокойным созерцанием, изредка прерывающимся на неодобрительное покачивание головой. Некоторая плоскость Саккара в «Добыче» была полностью искуплена здесь — исключительная горячность, способная возвести его до невиданных высот и аналогично экстремальных низов; делец, возведённый до абсолюта, что ужасает, и в то же время манит тех, кто загорается от его всепоглощающего пламени, давно уже не оставившего ничего внутри него самого.

Интересно наблюдать, как Золя описывает анти-еврейские настроения Европы того времени, причём делает это довольно настойчиво. Конечно, вкладывает он их в уста, главным образом, не самого однозначного персонажа Саккара и даёт понять, что сам эти настроения не разделяет. То, что антисемиты называют еврейской хитростью и врождённой денежной удачей, Золя представляет как хладнокровие и разумный расчёт, причём он находит нелепой неприязнь к евреям из-за жажды наживы с учётом того, какие махинации готовы провернуть и к ним не принадлежащие, будто бы если сделать «еврейское» дело «по-христиански», то всё сразу станет на свои места. Также, на фоне Золя умело ретроспективно описывает происходящие на европейской политической сцене события, которые приведут к, несомненно радостной для него, гибели французской империи: это и попытка Франции овладеть Мексикой и её участие в конфликте Австрии с Италией и Пруссией. Рассказывается тут и про одну из Парижских выставок. Забавно, что в моём сознании это всегда представлялось как нечто положительное — праздник человеческой мысли. В идее, наверное, действительно плохого ничего нет, но вот по поводу исполнения и своевременности Золя, по крайней мере, о выставке 1867 года, явно не положительного мнения.

И, конечно же, заглавная тема — деньги. Очень даже интересное размышление на тему. Утопический социализм символично создаётся и скоропостижно умирает на бумаге, так и не покинув комнату красноречивого идеалиста. Пара второстепенных персонажей христианским смирением и безграничной любовью друг к другу преодолевают любые трудности, который приготовил для них капитализм — ещё одна утопия, которой поддался уже сам Золя, то ли из-за красивой с художественной точки зрения истории, которая чуть осветлила довольно мрачноватый финал, то ли и в нём где-то на тот момент скрывалась надежда идеалиста. Что касается непосредственно самого капитализма, то Золя, главным образом, задаёт вопросы, а не даёт ответы, что по своему интересно. Точнее, ответ он даёт, в самом конце (тоже вопросами, кстати), но необычайно простой, что делает его очень красивым с художественной точки зрения, и бесполезным — с глобально-практической (ну, это и не социально-экономическое исследование с целью создания новой системы), хотя на личном уровне вполне себе неплохая, хоть и банальная, мораль — убивает не меч, а человек, который в руках его держит.

Однако вопросы капитализма, которые поднимает автор, действительно занятные. Он даже немного уступает межцикловую мысль о наследственности в пользу влияния класса, в котором вырос человек, на его дальнейшую судьбу и развитие как личности на примере двух братьев, которые получили максимально противоположные начальные условия. Золя очень негативно и местами резко показывает, к каким последствиям, трагедиям разной амплитуды может привести эта денежная игра и система, которая за счёт этой игры живёт. При этом сам впадает в ступор от парадокса, заключающегося в том, что такие же, но уже положительные, амплитуды достигаются в рамках этой же системы. Кто бы знал, как от этого парадокса уйти. Поэтому и приходится жить с тем, что есть и пытаться добиться лучшего из имеющегося.

В поединке между чувствами и разницей в возрасте

Ну вот и закончилась моя более чем четырёхлетняя эпопея с циклом романов «Ругон-Маккары»: начало чтению было положено в ноябре 2015 года, затем были следующие тома (правда, не по порядку, но быстро исправился), и вот на макушке лета 20 года разорвана финишная лента.

Этот роман и в самом деле создан автором последним в цикле — ощущение это возникает прежде всего потому, что в первой трети книги Золя, по сути, делает краткий экскурс по всем предыдущим девятнадцати книгам. Точнее, герой романа доктор Паскаль кратенько вспоминает уже знакомую нам историю семейства Ругонов и Маккаров, как бы подводя к основной теме своего профессионального занятия и заодно напоминая читателю о всём прочитанном.

А занят доктор Паскаль ни много ни мало как изучением наследственности и принципами закрепления в роду тех или иных характерологических и физиологических признаков. Наверное по тем временам это была весьма актуальная и передовая тема (просто сам-то я кроме законов Менделя и знания, что есть такие штуки — гены, больше ничего существенного о наследственных механизмах не знаю), и доктор Паскаль (а вместе с ним и автор и, соответственно, читатели) вовсю стараются разобраться с этими законами, механизмами и принципами и понять, что именно будет унаследовано потомками, а что мимо проскочит.

А параллельно и вместе с тем одновременно с этим научным занятием доктор Паскаль занят воспитанием своей племянницы, прелестной очаровательной девушки в возрасте «на выданье», т. е. уже за двадцать. Ну, и, наверное, понятно, что при таком соседстве рано или поздно должно возникнуть и чувство и, возможно, отношения. А тут ещё и ситуация некоторого соперничества имеется, и ревности, и всякое такое прочее, что изрядно вмешивается в эти события и отношения. И потому любовно-лирическая и одновременно драматическая тема (тема любви всегда драматическая, даже если это взаимное чувство) цветёт на страницах романа не по детски — любителям любовной романтики самое то.

И конечно же оттенком этой романтико-любовной темы стало размышление автора о любви и отношениях, и тем более о браке между людьми с разницей в возрасте в целое поколение (например, когда ему вот-вот шестьдесят, а ей только-только двадцать пять). И думаю, что автор не просто так из авторской прихоти выводит в романе именно такой конец — хотя бы просто потому, что всё равно именно на такой финал отношений и обречены такого рода пары: старший неизбежно сначала станет недееспособным (в определённых смыслах), а затем и вовсе оставит своего партнёра в одиночестве. И потому, как мне кажется, старший мужчина должен брать на себя ответственность не связывать свою юную возлюбленную серьёзными отношениями...

Конечно же все эти моменты крепко переплетены в романе, и читатель то и дело, т. е. фактически непрерывно вынужден переживать то за одного героя, то за другого персонажа, то за третьим следить вприщур, так что выходит нескучно и довольно интересно. Тем более, что по части литературных достоинств Золя и в этом романе не выцвел и не поблек.

Читая некоторых авторов, пишущих в жанре реализма и натурализма, порой чувствуешь себя вывалявшимся в грязи от которой хочется отмыться и долго остаешься оглушенным впечатлениями. Жизнеописание представителей генеалогического древа Ругон-Маккаров как раз из таких. В той или иной степени каждый из романов этого цикла по-своему отвратителен и прекрасен. Главные герои его — представители разнообразных прослоек общества, среды обитания, совершенно различных склонностей, устремлений и характеров. Объединяет их только семейное древо и, как правило, та или иная степень подлости и упертости.

Романы можно читать как отдельные произведения — они вполне самостоятельны, но чтобы понять насколько это мощный пласт, титанический труд Золя, нужно охватить хотя бы несколько. Если по отдельности они не оставляют равнодушным, то вместе производят огромное впечатление. Причем надо иметь ввиду, что порядок их написания и рекомендованный порядок чтения, данный самим Золя, не совпадают.

В цикле о Ругон-Маккарах у меня есть свои «любимчики» — наиболее яркие, возмутительные и поразительные произведения, так что оценивала я романы не одинаково, но в целом цикл заслуживает десятки. И я смело берусь предположить, что те, кому нравятся Драйзер и Мопассан, оценят и Золя.

Для меня «Чрево Парижа» — это олицетворение гравюр Питера Брейгеля Старшего «Кухня тучных» и «Кухня тощих», где показаны прямые противоположности не только по весу, но и по отношению друг к другу. В «Кухне тощих» бедняки пытаются зазвать тучного человека к столу и поделиться последним, а тот бежит от них, как от чумы. В «Кухне тучных» происходит обратная ситуация — жиреющие богачи выпроваживают из ломящейся от продуктов кухни голодного тощего. Так и в «Чреве Парижа» показаны эти буквальные и метафорические антиподы с их обывательским или романтизированным видением жизни и соответствующими поступками. Только Золя разбивает эту двухполярную действительность на подвиды с кучей полутонов. Многочисленные типажи олицетворяют собой чрево — нутро Парижа, хотя чрево в данном случае еще и само место описания — Центральный рынок с его многообразной снедью. И снедь эта автором мастерски представлена.

Великолепное произведение с ироничным описанием мелкобуржуазного общества и его жизненной философии, приправленное многообразием вкусов и запахов. Один из лучших романов цикла «Ругон-Маккары».

У войны нечеловеческое лицо

В этом романе Эмиль Золя если не превзошёл самого себя, то как минимум достиг максимально возможной для писателя высоты в изображении военно-бытовых жизненных обстоятельств со всей тщательной реалистичностью. Золя всегда отличался мастерством в изображении самых разных мелких деталей и подробностей, его писательский взгляд всегда был подобен взору вооружённого если не микроскопом, то как минимум лупой исследователя, различающего самые мельчайшие подробности того явления, которым интересуется автор и на которое устремлён его пытливый взор — об этом нюансе я не раз упоминал в своих отзывах на предыдущие 18 томов ругон-маккарского цикла. И каждый раз именно это мастерство писателя придавало его романам необходимую достоверность и глубину.

На этот раз в поле внимания писателя-исследователя находятся события франко-прусской войны и Парижской Коммуны. При чтении книги возникло устойчивое ощущение, что автор не просто рассказывает читателям о каких-то событиях тех дней, недель и месяцев, излагая их от лица одного из своих персонажей (в роли такового перед нами предстаёт герой предыдущего ругон-маккарского романа «Земля» Жан) — при таком подходе мы бы видели и понимали только то, что сумел бы увидеть и понять простой французский крестьянин Жан. А в этом романе мы имеем детальнейший и подробнейший рассказ о всех движениях войск французской армии под Седаном (иногда от такого деталирования чтение художественной книги Золя напоминает известные документально-мемуарные «Воспоминания и размышления» Г.К. Жукова и потому чтение без карты для нефранцуза порой становится затруднительным, потому что не «видишь» все эти метания армии), т. е. по сути имеем полную картину всей той бестолковщины, бездарности и беспомощности, которая происходила с французской армией. Однако автор не забывает и о своих персонажах, и потому перед нами по сути роман-эпопея, в котором слились в единое полотно как лично-частные происшествия и переживания нескольких центральных персонажей, так и самые широкие уже стратегические масштабные явления, приведшие Францию к позорному и бесславному поражению. И образ беспомощного, отстранённого от всякого военного участия, страдающего от дизентерии и буквально ищущего смерти императора Франции Наполеона только усиливает и дополняет это ощущение полного государственного краха.

А когда Золя переходит в описаниям того, что творилось в Париже в предкоммунарский период и в дни, недели и месяцы самой Парижской Коммуны, то тут уже открываешь для себя совсем другое видение того, что именно творилось в этом городе всеми противостоящими сторонами — смертельная схватка между версальцами и коммунарами и готовность последних буквально разрушить и сжечь весь город (ах, как это по коммунистически — «весь мир насилья мы разрушим до основанья»!), а потом не менее кровавая расправа без суда и следствия версальцев над коммунарами и всеми заподозренными в коммунарстве (и сколько тут было напрасных безвинных жертв!) — сначала голодающий, а потом горящий Париж — в общем, перед неискушённым в истории читателем открываются совсем новые подробности того, что скрывается за краткими историческими строками о том в периоде в учебниках истории.

Возвращаясь в мастерству Золя в описании каких-то фактических сторон, могу только добавить, что по силе воздействия эта книга о войне конца XIX столетия для меня практически сравнялась с романом Виктора Астафьева«Прокляты и убиты» о войне Великой Отечественной — и там и там авторы сумели передать такие ужасающие детали и подробности, что впечатлительным натурам читать будет попросту страшно.

То электронное издание книги, которое я читал, было снабжено дельным и толковым комментарием, который многое открыл об истории подготовки к написанию этого романа, о той огромной исследовательской работе, которую провёл Эмиль Золя, собирая все факты, и о той реакции французского и мирового общества на эту книгу, которая последовала после издания романа.

Золя, конечно, нисколько не щадит так называемую «верхушку» того времени. И готов поверить, что во всех пороках, в книге описываемых (и вскользь упомянутая педофилия со стороны толстеньких сенаторов, и «хлопотание» жён по поводу продвижения своих мужей, и постоянное сводничество всех со всеми ради всего и тому подобные грехи, из-за вкуса каждого из которых главная героиня решила вкусить плод позапретнее), знатный народ того времени действительно участвовал, но всё же уж слишком очевидно автор заточенными клыками разрывает в клочья всё, что связано с той монархией, будто бы она первопричина всего плохого на земле, а конкретно в той Франции.

К сожалению, с оглядкой на историю, демократия, за которую не первую книгу цикла тоже очевидно ратует Золя, эти пороки не исключает. Думаю, что и в 19 веке к этому выводу можно было придти, но суть не в этом. В книге прекрасно выстроены ситуации и с тем же краеугольным для сюжета грехом, и с тем, как заканчивался первый брак у Саккара, и как вообще началось «падение» главной героини — с изнасилования и характерной на него реакцией того периода, которая, опять же, к сожалению, в этом периоде и не осталась. Но исследует всё это — причины, следствия, связанные с разными события переживания персонажей — очень поверхностно, копает довольно неглубоко. Ну, монархия всех развратила, Саккар всегда плохой, а что сын не сделает, так это из-за этого, что по-женскому нежен и всё это как мантра сквозь всю книгу.

Как ещё один разрез о семействе Ругонов и Маккары — неплохо: достойный сын своих родителей; что брат пустил в политику, Саккар излил в денежные спекуляции. Саккар, правда, получился менее объёмным по сравнению с Эженом, как минимум, из-за того, что не получил такого впечатляющего окончания для своей книги. Как из отдельно взятого произведения выделяется для меня, наверное, по большей части, процесс психологического разложения Рене. Хоть и показалось, что тема не была в полной мере раскрыта, менее интересной она от этого не стала. Особенно забавно, что приблизительно в то же время появлялась «... Каренина». Сравнить мне их не хватит литературного ума, да и сходят героини, перефразируя Толстого, всё-таки «по-своему», но чуть навеяло.

«Разгром» — завершающая по своей сути книга главного цикла Золя. История полка, а потом двух его солдат, единственных оставшихся в живых из всех, кто назван по имени. Уцелел ещё и третий, но это особая история. А потом начнётся гражданская война и постарается скосить выживших. Картины горящего Парижа оставляют едва ли не самое сильное впечатление из всех эпизодов очень сильной книги.

Главная составляющая, как всегда у Золя, психологическая. Война показана глазами солдат. Что интересно, из двух главных героев, бывшего крестьянина и бывшего интеллигента, больше симпатий вызывает крестьянин. И самое сильное и постоянное чувство, поглощающее солдат, во многом определяющее их поступки, это чувство усталости. На втором месте ощущение постоянного недоедания. И уже потом всё то, что относится к предстоящему бою.

Сам Золя, насколько я знаю, не только не воевал, но никогда и не служил. Однако он сумел показать войну такой, как она есть, причём показал с разных сторон. С точки зрения психологии, стратегии, быта, политики, социальных отношений, с точки зрения людей военных и людей гражданских. Удивительно, что совершенно не военный человек смог достаточно грамотно разобраться в ходе боевых действий и показать его и сверху, и снизу.

Автор старается быть объективным. Но в конечном счёте он делает однозначный вывод – Франция должна была проиграть войну. Всё плохо – организация, руководство войсками, снабжение, политическое руководство. И самое главное, общество прогнило настолько, что мало кто рассматривает национальный интерес как свой собственный. По сути, распад общества. А что касается политиков, досталось всем. Виноваты нелюбимые автором бонапартисты, ещё хуже свергнувшие их либералы, совсем отвратительны профессиональные революционеры.

О франко-германской войне писали в те годы многие. И участники войны, и те, кто сидел в осаждённых городах, и те, кто только читал газеты. Все соглашались – да, многое сделали не так. Но в следующий раз всё будет иначе. И в следующую войну едва не повторился такой же разгром. Дело не только в том, что республика не смогла вылечить болезни общества. Дело и в том, что никто из французов не смог объективно оценить противника. У Золя немцы выглядят как некая злая сила. Хотя войну начала вообще-то Франция, и вряд ли французские солдаты, оказавшись в Германии, вели бы себя лучше. Об анализе германской армии и общества нет и речи. А дело было не столько в слабостях Франции, сколько в исключительно высоких боевых качествах немецкой армии, и солдат, и офицеров, и генералов, и всей машины войны. Этого признавать не хотелось никому. И снова Франция оказалась готова не к той войне.

Последняя глава, конечно, потрясающая. Перевёрнутые высказывания прошлого — это просто восторг. К книге в целом чуть более прохладные ощущения, поэтому такой финал был приятным сюрпризом. Обёрнутое перекликание с родителями Эжена, которые были готовы поверить в империю в её первоначальном виде только лишь бы заполучить желаемое, тоже порадовало, хоть не знаю, задумывал это Золя или нет (если задумывал и специально не сказал непосредственно — отдельный плюс, потому что зачастую его заметки о наследственности кажутся, как минимум, притянутыми, а тут — показал, а не рассказал).

Кесарю кесарево, а слесарю слесарево, богу богово, а йогу йогово...

Эмиля Золя совершенно заслуженно называют писателем-реалистом. Но так и хочется вопреки всяким литературоведческим канонам добавить — драматический реалист и даже трагический реалист. Драмреалист/трагиреалист. Понятно почему — наверное, в его ругон-маккарской эпопее нет ни одного романа, в котором не содержалась бы хоть какая-то трагедия, не говоря уже о драме. По крайней мере, среди прочитанных на сегодняшний день 18 томов (из 20) нет ни единого светлого пятнышка. Что вовсе не означает, что его романы мрачны или тягостны (хотя некоторые как раз и тягостны и мрачны). Тут как раз картинка интересная — несмотря на явный драматизм и порой доминирующий трагизм всё-таки от чтения большинства романов Золя остаётся чувство удовольствия — удовольствия от чтения качественной вкусной литературы. Т.е. сюжетные страсти отдельно, а литературные вкусности — тоже отдельно.

Не стал исключением из трагического/драматического правила и прочитанный роман «Земля». Хотя первая половина книги какого-то особого мрачного настроения не обещала, скорее наоборот, из-за обилия сексуально ориентированных эпизодов и фривольностей воспринималась едва ли не игриво и эротично. Однако по мере следования за всеми хитросплетениями сюжета стали усугубляться некоторые вполне драматические ситуации то с одним героем романа, то с другим его персонажем, пока в конце-концов отдельные моменты не превратились в самые настоящие человеческие трагедии. Голод и холод, и одиночество, и отвергнутая любовь и насилие в семье, и насильственные смерти и всё такое прочно поселились в этом романе и, естественно, подретушировали тёмненьким общий фон.

А в центре всего этого трагедийно-драматического действа, как водится, стоят простая человеческая скупость и стремление к наживе, тяга к владению движимым и недвижимым, страсть к обладанию тёплым-женским-мягким, и вновь деньги-дребеденьги, и снова жадность и скупость, и ещё раз похоть и так по кругу до самого конца.

А в финале, как и в начале романа, образ вспаханной и жаждущей оплодотворения земли, и фигуры сеятелей, столетиями выверенными движениями оплодотворяющих эту мать-кормилицу землю. Такова жизнь … и смерть … и снова жизнь.

Создания света, создания тьмы (спасибо Roger Joseph Zelazny за точный образ)

Наверное самая скучная книга Эмиля Золя из всего ругон-маккарского цикла. По крайней мере первая её половина, которая читалась/слушалась с ощущением тягомотины и скуки — ну вот не нравятся мне все эти богатейшие по подробностям и деталям (тут кроме возгласа «Браво, Золя!» ничего не скажешь) смакования мыслечувств полубуржуев, откровения людей высшего и среднего света, и также всякие полусветские и недосветские изыски. Не нравятся сами люди и потому не нравятся ни мысли их, ни чувства, ни, тем более, самцовская суета вокруг течной суки.

А вот потом начались какие-то события, которые уже перевернули отношение к книге на плюс — и событийный ряд оживился, и характеры персонажей стали острее обозначаться и проявляться, да и сама королева полусвета/полутьмы Нана по мере своего взросления и вызревания стала более яркой и определённой — из простой уличной шлюхи постепенно превратилась в повелительницу всего самцовско-кобелиного населения Парижа, при этом с лёгкостью меняя в своей постели графа на любого уличного мужчину и обратно, не пренебрегая возможностью подзаработать простой уличной проституцией и при этом буквально выкачивая миллионы от своих богатых «пользователей».

Кстати сказать, наверное одним из таких поворотных моментов в восприятии романа стали главы с описанием скачек на ипподроме, где поневоле у читателя возникает отчётливая устойчивая ассоциация с жизнью самой Нана — ничем иным, как скачками её жизнь на тот момент не назовёшь.

И другим сильным моментом, найденный Золя и не раз подкрепляемый упоминаниями, стал образ несмываемой лужицы крови в гостинице у Нана после попытки самоубийства Жака — вот этот образ частичек крови, уносимых на обуви посетителями гостиницы и «гостями» Нана, образ того, что всё материальное благополучие Нана и её клиентов буквально выстроено на крови, конечно оставляет сильный след во впечатлении от романа.

А финал жизни Нана и всего романа, в общем-то, закономерный — загнанных лошадей, как известно, пристреливают, и потому Золя в конце романа «пристреливает» свою героиню, ибо некуда бежать ей дальше — всё, финиш перед глазами, линия жизни истончилась, клубок ариадны смотан до конца. И рефреном к этой смерти Нана стали возгласы воинствующей парижской толпы, орущей в патриотическом порыве «В Берлин! В Берлин!» и жаждущей крови и смерти в начавшейся франко-прусской войне...

Кровавый бунт или социальная революция?

На мой взгляд, этот роман, по сегодняшним меркам, является самым противоречивым. Не в годы написания, а именно сейчас, по прошествии более 130 лет. Вернее не противоречивым, а вызывающим, с позиций сегодняшнего дня и знания всего мирового опыта попыток построения социализма и методов и образцов классовой борьбы, двойственное восприятие читаемого и не менее двойственную оценку прочитанного.

С одной стороны, читая все эти живописания быта и условий труда шахтёров (а там и правда есть такие места в романе, что просто сердце сжимается, особенно связанные с страданием детей), понимаешь, что ТАК точно не может продолжаться, и что шахтёры в своём полном рабочем и человеческом праве требовать улучшения условий жизни и добиваться этих изменений практически любыми способами. Потому что когда смерть начинает гулять по хижинам шахтёрского городка и забирать детей и стариков, умирающих от элементарного недоедания, то тут волей-неволей становишься на сторону страждущих и терпящих бедствие людей.

Но вот когда начинаются главы с описанием реалий сначала забастовки (тут всё в порядке и ты по-прежнему сам находишься в рядах бастующих и гневно вопрошаешь «доколе?», а затем марша шахтёров по городку, постепенно перешедшего в обыкновенный и банальный погром и насилие, то тут уже начинаешь задумываться — а всё ли так гладко в этой ставшей классической схеме классовой борьбы пролетариата? Всегда ли должен в мозолистой рабочей руке появляться булыжник, который, по известной марксистской схеме, превращается в оружие пролетариата (у Золя это обломки кирпичей)? И какова здесь истинная роль и Этьена как организатора и забастовки и участника этого погромного шествия, и других его сотоварищей по Интернационалу и по марксистским убеждениям? Да, собственно говоря, и сам автор задаётся этим же вопросом — не является ли здесь Этьен банальным подстрекателем? Я уж не говорю о финальной диверсии русского товарища Этьена — Суварина, диверсии, приведшей к разрушению шахты и к гибели десятков простых шахтёров. Какова цена этого пролетарского насилия? Нужно ли оно было в этом случае и оправдано ли оно, это губительное действие будущего коммунистического террориста?

И когда после этих эпизодов Эмиль Золя вновь возвращается на социалистические рельсы и отправляет Этьена в путь, в конце которого явно просматриваются грозные контуры будущих кровавых и страшных революционных действий и преобразований, то поневоле ощущаешь себя уже не рядом с автором (и тем более не рука об руку с Этьном), а скорее напротив них.

Очень неоднозначный роман. На сегодняшний день и по нынешним меркам. Однако с точки литературной к книге никаких вопросов нет — всё написано безупречно, всё достоверно как с описанием реалий внешних, так и с внутренним миром героев. И в какие-то моменты невольно в голове возникал образ нашего русского пролетарского писателя, Максима Горького. Вот тут, в этой книге, Золя и Горький встали буквально плечом к плечу.

Homo homini lupus est

Ну что сказать, в этом романе Эмиль Золя вволю порезвился в жанровом поле. Потому что тут смешалось очень многое: и криминальная драма, и любовно-романтическая линия (и не одна, к тому же), и психологический триллер, и приметы детектива имеются, и глубокое социально-психологическое исследование, причём как проникновение в глубины личности человека, одержимого маниакальной жаждой убийства, так и исследование и описание нравов французского общества, представители которого в романе стоят на разных социальных ступенях, от практически высшей (ну, разве что дворянство сюда не вошло) и заканчивая простыми рабочими и служащими железной дороги.

Хитрец Эмиль Золя дал своему роману очень говорящее название «Человек-зверь». И понятно, что в первую очередь он имел ввиду… хм… а кого именно в первую очередь?

Молодого машиниста паровоза Жака Лантье, который эпизодически испытывает практически необоримую жажду убийства? Казалось бы да, чего тут думать, это именно он!

Но как раз при самой простой попытке думания понимаешь, что и господин Рубо, легко совершивший жестокое умышленное убийство бывшего любовника своей супруги, от этого определения недалеко ушёл, а может быть даже и ближе к нему стоит, нежели Жак.

А господин Гранморен, тот самый, который когда-то целенаправленно взрастил сиротку Северину, однако не из человеколюбия, а только для того, чтобы с раннего её девичества растлить её, вовсю удовлетворять свою похоть и в конце-концов превратить свою воспитанницу в любовницу — разве это не звериный поступок, да даже не поступок, а именно длящийся образ жизни?

А господин Мизар, длительное время травящий свою жену ядами — ну чем вам не зверь в человеческом облике?

А Флора, милая девушка Флора, которая отвергнута Жаком и в приливе ревности устраивает крушение пассажирского поезда, чтобы погубить и Жака и его любовницу Северину, а вместо этого гибнут ни в чём не повинные люди, пассажиры поезда — разве это не признаки зверства, присущего и ей?

И потому становится понятно, что Эмиль Золя, определяя название роману, имел ввиду гораздо более широкое и глубокое его толкование. В ком из нас, читателей, не сидит порой этот самый зверь? И насколько каждый из нас способен полностью его контролировать и не выпускать из недр своего «Я»?

Однако вернёмся к роману. Мне кажется, что такой оттенок роман имеет ещё и потому, что в воздухе в годы написания романа не то, что пахло войной, а она, война между Францией и Германией, уже на тот момент состоялась. И вот это военное состояние общества как раз и ощутимо повлияло на сам сюжет и на те событийные ходы, которые применил Золя в этой книге. По крайней мере, финальная сцена мчащегося никем не управляемого поезда с пьяными солдатами, едущими на войну, с этим «пушечным мясом» (сам Золя в тексте романа употребляет этот термин) как раз максимально точно соответствует тому военному состоянию общества, которое оно, это общество, только что пережило.

Наконец, пожалуй, последняя линия, которая была интересна и заслуживает упоминания — линия детективного расследования совершённых в романе убийств. Поскольку Эмиль Золя сразу обозначает нам личности преступников, то крайне интересно наблюдать за тем, как изощрённо работает ум следователя и как практично и целесообразно ведут себя судейские начальники — важна не сама истина, а важны те последствия, которые непременно наступят, если вскроется вся нелицеприятная правда о господине Гранморене, и потому о чём-то умалчивается, что-то искажается, что-то недорасследуется, а в конечном итоге под суд (и, видимо, на гильотину) уходит вообще никак не замешанный ни в одном убийстве Кабюш.

На мой взгляд, пока это самый остросюжетный роман Эмиля Золя из ругон-маккарского цикла.

Художника обидеть может каждый…

На сегодняшний день для меня это самый неоднозначный роман из всего ругон-маккарского цикла. Чётко расслоившийся в моём личном восприятии на два смысловых пласта: на поверхности лежит история жизни Клода (как главного героя романа) и близких ему людей — любовницы и затем жены Кристины, друзей Сандоза, Дюбюша и ещё многих других персонажей книги, а в глубине мерцает и выбулькивает на поверхность творческая составляющая — сам Клод принадлежит к художникам, Сандоз стал успешным писателем, а архитектор Дюбюш перестал быть таковым и превратился в простого обывателя.

И в моём восприятии первая — бытописательная и лирико-драматическая — линия жизни Клода и его друзей-приятелей была куда интереснее и увлекательнее и переживательнее, нежели вот эти главы рассуждений персонажей романа о сути и предназначении творчества. Хотя конечно трудно начисто отчленить первую линию от второй, потому что весь быт Клода в общем-то буквально пропитан потугами и затем уже просто муками творчества, когда художник пытается поймать сюжет и выразить его на холсте доступными ему способами и в присущей лично ему творческой манере, и не находит должной оценки своим картинам практически ни у кого — ни у супруги, ни у друзей по живописному цеху, ни у взыскательной и острой на словцо парижской публики. И вся личная драма и в конце-концов и трагедия и Клода, и Кристин неотделима от творческих усилий Клода и от невозможности передать зрителям всё то, что чувствует внутри себя художник.

Но тут можно порассуждать уже о зависимости художника (да и вообще практически любого творческого человека) от внешней оценки — как всё-таки важно любому творящему что-то человеку получать обратную связь в виде слов похвалы и хорошо бы ещё при этом и финансовой поддержки! И при этом получается, что художник (в расширительном толковании этого слова, потому что тут же и актёры, и певцы-композиторы и все прочие скульпторы и другие творцы) начинает становиться зависимым от этой оценки, и легко попадает в соблазн начать творить в угоду прихотливой публике — петь те песни, которым рукоплещет плебс, писать на полотнах то, что легко и охотно воспринимает обыватель и покупает богач, ставить и играть те спектакли, на которые охочи люди в своей массе — (и тут мы сразу вспоминаем «Хлеба! И зрелищ!»). И как раз Клод не пошёл по этому пути (но может быть у него просто не получилось уловить вот эти запросы публики или не вышло угодить «любителям живописи»?..) и не стал «певцом толпы», и потому был не понят и отвергнут. И только после трагического финала пара друзей пытается в личном разговоре отдать должное неповторимой авторской творческой манере художника, однако, взглянув на часы, быстро прекращает свой разговор и расходится по своим делам — из чего понятно, что даже после смерти Клода никто не озаботится попыткой поднять его имя на должную высоту. Жил человек, творил и после себя ничего не оставил...

Что касается рассуждений и размышлений о сути и предназначении творчества, то тут у Золя всё получилось (для меня лично) и скучновато и нудновато, и я с облегчением дожидался окончаний всех этих разглагольствований и переходов к следующим содержательно-смысловым частям и главам романа.

Тем не менее оценка книги будет достаточно высокой, потому что язык Золя по-прежнему великолепен. И пойдём по циклу дальше, отправимся к «Человеку-зверю».

В прицеле — обыватели

И в самом деле, кем ещё иначе можно назвать тех, кого показывает нам в этом романе Эмиль Золя и о ком рассказывает, как не обывателями. Но обыватели не в уничижительном смысле этого слова, а обыватели как самые простые работящие небогатые и бедные горожане-парижане, обитатели предместий и окраин, ремесленники и мастеровые, прачки и кухарки — в общем, самый простой парижанский обывательский люд. Чем наполнена жизнь таких людей, о чём они мечтают и как проводит свои бесконечные небогатые обыденные дни и вечера, а то и ночи?

В попытке максимально честно и без прикрас ответить на этот самый простой вопрос Золя нам просто показывает и рассказывает жизнь одной такой простой парижанки. Начинаем мы знакомство с Жервезой в не очень простой период её жизни — двадцатидвухлетняя живущая гражданским браком мать двух детей Жервеза оказалась в самой простой и одновременно крайне обидной и трудной бытовой ситуации — загулял её гражданский муж/любовник Лантье, а денег на содержание семьи у неё нет. Честно говоря я думал, что вот сейчас Эмиль Золя отправит Жервезу на улицы Парижа, чтобы она стала зарабатывать средства на проживание самым простым доступным женщинам способом. Однако наша героиня не такова, и найдя себе более-менее постоянную работу, Жервеза сумела выпутаться из долговой ямы.

А тут и простое личное счастье помаячило и позвало Жервезу замуж за неплохого работящего человека. Казалось бы вот оно, то простое женское счастье, которое сама Жервеза формулирует очень просто и без выкрутасов: «спокойно работать, всегда иметь хлеб, спать в чистенькой комнатке, хорошо воспитать детей, не знать побоев, умереть в своей постели». Но его величество случай резко и решительно меняет всё и вся в жизни нашей героини.

Как можно догадаться из предыдущей фразы, судьба совершила резкий поворот фордевинд и отправила жизнь Жервезы обратным курсом. Рассказывать далее все перипетии судьбы несчастной женщины будет совсем уже нечестно, ибо интрига сюжета непременно должна сохраняться, однако в конце-концов судьба делает поворот уже оверкиль и жизненная лодка Жервезы и её семьи терпит катастрофу.

Сам кабачок «Западня» в этом романе имеет скорее символическое значение, потому что муж Жервезы папаша Купо пьянствует не только в нём, а пьянствует он вообще и везде, где только может и куда приносят его во второй половине романа блудливые ноги. И в контексте содержания романа понятно, что «Западня» питейного заведения превратилась просто в жизненную западню и для мужа Жервезы (и ещё для тысяч таких же как он бездельников и пьяниц, постепенно превращающихся в запойных алкоголиков и заканчивающих свою жизнь от белой горячки или просто в пьяной ножевой драке) и для некоторых её знакомых, да и для неё самой.

Для меня эта книга Эмиля Золя оказалась на сегодняшний день пожалуй самым тяжёлым и грустным романом цикла «Ругон Маккары». Уж больно талантливо и впечатляюще ярко рассказывал нам Эмиль Золя о судьбе Жервезы и сумел не просто вызвать искреннюю к ней симпатию, но и заразить читателя самым неподдельным волнением в отношении перипетий её жизни. И насколько сильными были переживания читателя даже в те минуты, когда дела Жервезы шли на подъём и вроде как жизнь её налаживалась, настолько же мощными и в разы сильнее стали читательские переживания в резко изменившейся ситуации. А последние главы романа просто жёсткие до предела.

Мне кажется, что именно вот в этом романе творчество Эмиля Золя максимально тесно соприкоснулось с творчеством уже более позднего русского писателя Максима Горького. Такая же беспощадная и буквально публицистическая правда жизни. И понятно, почему этот роман вызвал вокруг себя скандал — какому обществу захочется признавать, что его теневая и изнаночная сторона имеет вот такие формы!

PS Непременно нужно отметить как нельзя лучше подходящий стиль и манеру чтения Екатерины Семёновой, мастерски управляющей не только своим голосом, но и читательскими эмоциями.

Эмиль Золя мастер описания, он словом может написать пейзаж или портрет. Да портрет пожалуй даже лучше. Он так тонко и метко описывает все движения души, все ощущения своих героев, что за словами начинают появляться люди. Правда не всегда я согласна с его оценками героев. Видимо сказывается большая разница в морали и воспитании тогда и сейчас.

В книге он противопоставляет двух женщин и двух мужчин. Есть добродетельный и верный, любящий Рамбо, есть, не то что бы его антипод, но гораздо более живой в своих достоинствах и недостатках — доктор Деберль. Есть простая и пустоголовая (по словам самого автора) Жюльетта, впрочем не лишённая красоты и обаяния. И конечно же главная героиня, Элен, молодая вдова, живущая уединённо со своей дочерью Жанной, девочкой чрезвычайно нервной, балованной, ревнивой и даже злой. Элен, явно симпатична автору, однако мне она показалась скорее дурой, но с претензиями. Она не живёт, она лишь отбывает дни в каком-то оцепенении, отупении. Просто выполняет то, что должна. Надо заниматься благотворительностью, пойдет к хитрой нищенке тётушке Фетю, надо шить, будет шить. Да, Элен хороша, но не живая. Несмотря на то, что Эмиль Золя в большей степени описывает именно чувства и ощущения Элен, она словно кукла. Лишь на краткий миг она вроде бы делается живой, испытывает страсть к женатому мужчине, но и эта страсть не выдёргивает женщину из её дремотного состояния, она снова предаётся мечтам. Интересно, а в тот момент когда она отдалась любимому мужчине, она хоть что-то почувствовала? Впрочем, об этом автор деликатно умолчал.

Как результат, пусть и пустоголовая, пусть взбалмошная, любопытная, забывчивая, ветреная, но живая Жюльетта Деберль мне гораздо симпатичнее. Ну а уж как хороши-то поступки «умницы» Элен, когда она лезет не в своё дело, причём то, пытаясь спасти мораль подруги, то наоборот пишет на неё доносы, а сама при этом мечтает уехать с мужем этой подруги. Гадко это и двулично.

Но больше всех бесила маленькая Жанна, жутко избалованная истеричка, терроризирующая мать своими нервными припадками и ревностью.

Но конец книги можно считать и счастливым, во всяком случае все счастливы ровно на столько, на сколько они умеют быть счастливыми и хотят этого. Даже Жанна получает именно то, что хочет.

Конечно сюжет книги сильно затянут и первую половину она мне давалась чрезвычайно тяжело, пока я не научилась получать удовольствие именно от затягивающих сюжет описаний Парижа. Один и тот же пейзаж, но такой разный. Вот уж точно мастерство.

Книга из трех частей, причем очень разных частей.

В первой мы собственно знакомимся с молодым священником и его окружением. При этом сразу же чувствуется, что книга антирелигиозная. Даже возникла мысль, уж не был ли Золя в конфликте с церковью. Нормальными, пусть и слишком уж прагматичными, у него выглядят лишь крестьяне деревушки Арто, ну может быть еще Теза. И я скорее назову нормальной слабоумную сестру аббата, чем самого аббата и уж тем более монаха — брата Арканжиаса. Оба просто кладезь для психотерапевта. У обоих явно подавленные желания вызывают расстройство психики. И если монах превращается едва ли не в маньяка, желающего истребить всех женщин и видящего все зло только в них, причем с особым наслаждением обхаживая розгами тыльные места учениц, не забыв задрать им юбки для этой процедуры. Ну вообщем, больной человек, на всю голову. То казалось бы святая набожность и стойкость, чистота чувств аббата предстает в результате не чем иным как страстью к деве Марии, то есть за религиозным экстазом опять же подавленное вожделение. Ух, любителям психологии бессознательного есть где разгуляться.

Мне же очень понравился подбор слов, такая тонкая и точная игра! Так точно, метко, образно передаются все малейшие движения души аббата.

Вторая часть — чистой воды легенда об Адаме и Еве. Даже сад, куда отправлен больной аббат называется Параду. Тут уже слог Золя делается чрезвычайно цветистым, напыщенным, образным, витиеватым. Все у него цветет, благоухает, буйствует, везде чистая радость жизни. Прям сладко, до приторности, до дурноты. Причем это довольно скоро наскучило. Мозг, пытаясь представить все эти яркие картины райского сада, довольно быстро нашел нестыковки, все и весенние и летние растения цветут вместе, да и плоды тут же. Вообщем какое-то ботаническое безобразие. Мой мозг отказался все это воспроизводить. Пришлось описание этих райских кущ читать по диагонале.

Был ещё один момент, в начале части, слишком часто и навязчиво повторялось слово «девственность». Все было девственным. Так и хотелось сказать, что есть ведь синонимы. Даже заподозрила Золя или переводчика в таком графоманском огрехи, как повторение. Но нет, это задумка, это важный, смысловой крючок, который показывает развитие сюжета, который действительно необходим. Из-за него угадывается развитие сюжета. В какой-то момент, это раздражающее слово сменилось различными чувственными словами, все стало высокопарно прочувственным, эротизм плескался на страницах. Но без чернухи, все чисто, хоть детям читай (все равно не поймут). Началось грехопадение.

Вообще тут чрезвычайно много символов. Прям даже интересно вылавливать их в тексте. Тут и запретное древо, тут и кислые, но вкусные плоды, да много всего, и крик о наготе. Но для меня самым сильным и интересным символом был пролом в стене сада, который раскрыл брат Арканжиас, словно как раз священнослужителю автор и отказывает в возможности Рая, и опять же, именно священных выволакивает аббата из Параду.

Да только за эти завуалированные, пусть и несколько топорно, но очень поэтично, мысли, я и готова поставить положительную оценку книге. Очень красиво, на самом деле.

Как мне показалось, вся эта история сама по себе не так уж и важна, эти герои нужны только для того, что бы показать всю глупость запретов и всю мудрость и легкость жизни и природы. Потому что герои этой книгу, ну совсем не жизненные, не жизнеспособны. Они все, за малым исключением похожи на сумасшедших. Особенно несчастный аббат Муре (Золя уж очень сильно издевается над этим героем, превращая его в слабоумного, едва ли не ребенка, причем с таким изяществом, намекая на его возраст, что у меня герой сочувствия не вызвал, скорее презрение и брезгливость). Впрочем, женщин автор тоже не щадит.

Конец книги так же наполнен символизмом.

Вообщем, красиво, чрезвычайно поэтично, символично, несколько перегружено и не стоит читать слишком религиозным людям. Или наоборот, стоит.

Красивейший роман из всего творчества Эмиля Золя, потому что предметом чувственных описаний мэтра натурализма является огромный сад Параду (т.е. земной аналог райского сада — Парадиза). Соответственно, мы наслаждается детальными и красочными описаниями всевозможных растений: старых гигантских деревьев и экзотических цветов — просто буйство растительной жизни. Пожалуй, в этом романе к привычному для читателей Золя натурализму добавляется романтизм, символизм и даже чуток мистики: герой на протяжении значительной части повествования находится в неком измененном состоянии сознания, то ли невротическом, то ли раздвоенном, в каком-то смысле он ощущает себя первочеловеком в первозданном мире. Нет здесь никакого особого психологизма, просто герой — в психологическом шоке от материального воплощения своих идеальных представлений. Очень трогательная любовная история: воплощенные Адам и Ева — написанная нежно-чувственно, лирически-страстно, но так тонко и красиво, что никаких возрастных ограничений я бы не накладывала. Антиклерикальную направленность, на мой взгляд, тут может увидеть только или ревностный католик, или далекий от религии человек. Жанр этой классической вещи, по-моему, вполне соответствует профилю данного ресурса, поэтому — рекомендую!

Хочешь быть счастливым — будь им!

Действительно, всё самое важное из того, что можно написать в отзыве на прочитанное без риска раскрыть секреты сюжета, в аннотации рассказано. Полно и объёмно. И потому всё последующее — мимо сюжета.

Всё-таки какое это громадное удовольствие — читать книгу маститого писателя-реалиста, не выкрутасничающего перед своими читателями в спазмах постмодернизма и судорогах сюрреализма, не корчащегося в позывах удивить и поразить читателя заковыристостями литературной формы и вертикальностями иносказаний и аллюзий. И даже некоторая приторная слащавость главной героини романа Полины и её почти что мазохистическая страсть к самопожертвованию и служению людям: далёким и близким, своим и чужим, маленьким и старым, здоровым и больным, друзьям и враждебно к ней настроенным — ко всем без всякого разбора, даже такая маложизнеспособная и потому не особо в нынешние времена привлекательная её жизненная позиция (ей в матери Терезы записаться надобно бы), не отвращают от романа и не заставляют огорчённо откладывать книгу «на когда-нибудь потом». Разве что принуждают сокрушаться вместе с некоторыми другими персонажами романа над судьбой Полины и чертыхаться при чтении очередных мест с описаниями прямых обманов и манипулятивных злоупотреблений со стороны близких ей людей — ну, разве можно быть такой доверчивой!

Такое отношение к читаемому связано прежде всего именно с особенностями литературного стиля Эмиля Золя. Который настолько мастерски владеет пером, что просто буквально находишься в одном жизненном пространстве с героями романа и испытываешь те же самые чувства, что и они.

На сегодняшний день это уже 12 книга из цикла «Ругон-Маккары» и просто уверен, что дочитаю цикл до конца, тем более, что нравится сам процесс чтения книг Эмиля Золя.

«… безысходная нищета заставляла ее смотреть на каждого нового ребенка как на будущую рабочую силу».

Есть такие книги, которые просто перемалывают человека изнутри, как например, «Мартин Иден» Джека Лондона или «Зима тревоги нашей» Джона Стейнбека. «Жерминаль» как раз из таких. В ней представлена жизнь и забастовка шахтерских рабочих. Сейчас так популярна идея «работай меньше – делегируй работу другим – будь позитивен». В романе она показана на практике со всеми вытекающими. Книга опубликована в 1858 году. Подставим вместо шахтеров абстрактную N — и по большому счету мало что изменилось.

Книга удивительно реалистична, вернее, натуралистична. Полное погружение в глубину шахт, особенности работы глубоко под землей, наводнения, стычки при забастовках, голод, нарастающая злость, стадный страх и неуправляемость. Девушки, которые вешаются даже на тех, кто их бьет, чтобы не пойти по рукам. Родители, которые не хотят отпускать детей из дома, потому что лишатся дополнительных денег. Труд, который едва окупается и при этом переходит от одного поколения к другому. Не представляю, какого было писать такую книгу. Она постоянно держит в напряжении. Она бьет своим концом. Вот что значит настоящий талант.

Сам автор признавал, что его занимает расширяющаяся пропасть между дельцами и рабочими, которая неминуемо ведет к краху и тех и других. Просто кому-то больше терять, кому-то меньше. Мирная забастовка ради уважения к труду рабочего человека в конце превратилась в настоящую бойню. Сколько может выдержать человек? И сколько другой успеет за это время на нем нажить?

Показаны разные типы мышления революционеров/эволюционеров, их естественная неспособность управлять толпой и просчитывать ее действия. Недореволюционеры, которые постепенно превращаются в тех, кого так люто ненавидят, и теряют связь со своими товарищами. Надо признать, что и буржуа, помимо безликих верхов, показаны в книге по-разному. Автор не делает мир черно-белым, хотя после месяцев голода и безысходности сами шахтеры приходят именно к такому взгляду на мир. Справедливости нет. Выхода нет. Все возвращается обратно. Но память у людей не отнимешь. По сути роман и не заканчивается, это лишь один виток, точка в истории.

Нужно ли читать такие книги? Конечно, да. Они расширяют душу и сердце, а это самое главное. Они показывают неоднозначность любых больших изменений и их цену, учат людей думать и рассматривать варианты. Кому-то он откроют, что все в его жизни не так плохо, как кажется. А кому-то, наоборот, напомнят, что то, что он испытывает, знакомо многим, что он не один. А перед Золя я снимаю шляпу и готовлюсь к остальным романам из его цикла Ругон-Маккары.