Грустный рассказ. Наверное, у каждого взрослого человека найдется в глубине души такое тридесятое царство, в котором спрятаны, глубоко сохранены секретики молодости. Они не извлекаются на свет, не лелеются по праздникам, но каждый знает — случись возможность вернуться назад и все исправить — сомнений бы не было!

Белая тень

«Это картина мира тех, кто вашей давно противится, как секта.»

Продолжаю рассказывать о длинном списке Большой книги 2024. «Игры на свежем воздухе» моя 21/50 лонга. Забавно, по аннотации ждала современных «Записок охотника», а получила крусановский вариант «Лезвия Бритвы»: достигать самосовершенствования неустанным физическим и духовным трудом; делать добро; жить в гармонии с природой, отдавая ей не меньше, чем берешь; не выслуживаться, держаться подальше от властей, умело применяя в тактике «всегда ускользай» хитрости и уловки животного мира. Неважно даже, что вместо античности Ивана Антоновича у Павла Васильевича средняя полоса России — это внешнее, в сути разговоры героев максимально приближены к диалогам Платона.

Здесь, почти по Ефремову, есть и своя экзотическая заграница — мезоамериканский вояж героев к индейцам затерянных племен, пирамидам и сельве. Не сказала бы, что эпизод органично встроен в пространство текста, но это скорее верность себе — сюжет в творчестве постмодерниста Крусанова и в прежние времена не играл решающей роли. Итак, о чем? Петербургский гость Петр Алексеевич приезжает на Псковщину поохотиться, его постоянным спутником, проводником и наставником становится местный отставной милиционер Пал Палыч. В их с женой Ниной гостеприимном доме герой часто бывает в гостях, всякий раз по-новому восхищаясь справностью и разумным устройством этого хозяйства, мирным сосуществованием живущих душа в душу людей.

Пал Палыч человек природы в лучшем из возможных смыслов. Охотник и рыболов, он знает повадки всех лесных обитателей, может добыть любого зверя, даже и на медведя хаживал. Держит пасеки и мог бы одного только меда продавать на полмиллиона в год, но предпочитает половину раздавать. Нестяжательство один из краеугольных камней жизненной философии героя, жадность никого никогда не доводит до добра, когда у тебя есть все необходимое для жизни и немного сверх того — остановись. Взял что-то у леса (распространяется на мир в целом) — верни столько же, а по возможности чуть больше. Усмиряй своих бесов, а лучше вовсе от них избавься — в книге есть эпизод, одновременно смешной и жутковатый, в котором хозяин показывает гостю омерзительных тварей, своего и жены, посаженных в стеклянную банку. Можно понимать как метафору. а можно и буквально. Уж если кому и под силу такой трюк, то именно охотнику. всякую изворотливую дичь умеющему взять.

Еще один мой любимый эпизод — с барсуком. Честно говоря, момент охоты скорее злил: вот сидишь ты в своей уютной, собственноручно, то есть -лапно вырытой норе, и вдруг приходят какие-то сволочи убить ради жира. Небольшой спойлер — барсук остался жив. А вы знали, что барсучья нора закручена восьмеркой и может уходить в глубину аж на три уровня? А о том. что в ней одновременно могут жить, да вот: «Никто никого ня прогоняет, все там живут: и лиса, и барсук, и енот. Только барсук в зиму идёт в самые нижние норы, на самую нижнюю глубину, енот – на самый верх, потому что у него мех и пух, а лиса в серядине, между ими двоими.» Круто, да? И правда, как в сказке про Теремок. А метемпсихоз, что привиделся укушенному охотнику — просто чудо как хорош.

Язык «Игр на свежем воздухе» разительно отличается от раннего крусановского творчества, стилистически изощренного, сложного, метафоричного. Здесь его сменяют поэтичные, но без прежней барочной избыточности, описания природы, диалектизмы, просторечия, органичные для этой истории. Воинствующая имперскость автора уступила место сдержанному «живи и дай жить другим» с философией малых дел . Что ж, присоединяюсь.

Набор эпизодов из разных исторических периодов, кое-как слепленный в один роман незатейливым сюжетом. В лучшем случае иногда становится интересно, но интерес так же быстро пропадает, как и появляется. Язык безусловно богат, но выглядит это как-то вычурно, почти неуместно, а потому не впечатляет, изобилие поговорок и избитых шуточек тоже утомляет.

Графомания какая-то...

Прелестный рассказ! Действительно, где же еще есть возможность заглянуть внутрь себя и поглядеть — что ж там творится? Только на свежем воздухе, на прогулках по лесу да на неторопливой охоте с рыбалкой. И добыча там вовсе не обязательна. И когда возвращаешься в суету обычной жизни, все светлое куда-то опять уходит и жизнь бежит своим спешным гаденьким чередом. Светло и грустно...

Слышу вой под собой, вижу слёзы в глазах

Это значит, что зверь почувствовал страх

Я смотрю в темноту, я вижу огни

Это значит, где-то здесь скрывается зверь

«Укус ангела» в начале двухтысячных произвёл на меня впечатление и я со временем приобрёл ещё пару томиков автора — «Мёртвый язык» и «Ворон белый». «Мёртвый язык» не дочитал, поэтому и «Ворона» отложил на дальнюю полку.

«Ворон белый».

Восторженные описания Стаи, компании очень разных людей, читать где-то даже неловко. Все состоявшиеся, все многогранные, с милыми причудами. Понятно, что Крусанов списывал героев со своих друзей и поэтому был максимально комплиментарен. А может, это зависть к людям, на протяжении жизни сохранившим много близких друзей.

Погуглил. Оказалось, под видом Белой Стаи Крусанов вывел группу Питерских Фундаменталистов, одним из вдохновителей которой он и являлся, прототипом Рыбака, например, является Илья Стогов. ПФ вели летопись своих похождений, большие куски из которой Крусанов, не мудрствую лукаво, без изменений вставил в текст романа.

Это бесшабашное, хулиганское движение питерских писателей начала двухтысячных, склонное к широким жестам и ярким поступкам и призывающее Империю, из унылого 2020-го выглядит наивным и раздражающим анахронизмом. Хотели Империю? Получите. Хотели проливы и Царьград? Вот вам Крым.

Альтернативное настоящее, чуть более сказочное. Без точек бифуркации. Просто на наш мир натянули забавные декорации с дирижаблями и обозвали водку живой водой, а телефоны болталками.

Друзья ходят в баню и распивают живую воду. То на лавочках, то в гостях друг у друга. Хохмят и умничают, демагогически и онтологически оправдывают консерватизм.

Тем временем в мир приходит жуткий эсхатологический Жёлтый Зверь. И Белая Стая отправляется с ним на встречу.

Появление и зверства Зверя провоцируют масштабную русско-китайскую войну, грозящую перерасти в Третью Мировую. На тех немногих страницах, где речь идёт о военных действиях, Крусанов оживает и даёт волю фантазии.

В путешествии Стая использует любую возможность, чтобы пуститься в обсуждение всех и всяческих тем, местами очень любопытно. Смысл жизни, лидерство, теория мультивселенной.

При этом роман злоупотребляет пейзажными длиннотами, живописующими красоту России.

Финал мощный.

7(ХОРОШО)

Надо «Укус ангела» перечитать. «Бом-бом» и «Американскую дырку» добавил в список к прочтению.

Хорошая книга. Правда, — хорошая!

Несомненные достоинства книги:

1. Совершенно замечательный язык.

2. Затронут огромный временной пласт русской истории. И это – очень интересно.

3. Если бы у меня спросили о жанре романа, я назвал бы его «русский мистический реализм». И это – интересно тоже.

4. Размышления о предначертанности судеб, о миссии и цели существования поколений и поколений отдельной семьи и целых поселений заставляют задуматься о собственной миссии, о даре и умении ее, эту миссию, предугадать и исполнить.

5. Рассказ о том, что, в том случае, если каждый мужчина будет четко делать свое дело, предначертанное ему его судьбой, то ни с Россией, ни с миром не случится никогда ничего плохого.

6. Рассказ о том, что у каждого из нас есть своя любовь на всю жизнь. И судьба указывает нам на наших половинок недвусмыслеными знаками – надо только уметь читать эти знаки.

Что не понравилось:

Некая невнятность. Невнятность не в языке, а в исторических повествованиях и мистической составляющей книги. Невнятность в истории выражается в нечетком описании времени, в котором происходят те или иные события. Читатель только по косвенным признакам может догадаться какое время на дворе, на фоне каких «всамделишных» исторических событий разворачивается повествование.

Невнятность мистическая выражается в нечеткости описания причинно-следственных связей. Герой сделал-случилось то-то, герой не сделал-случилось то-то. Все подается какими-то намеками и полунамеками. Это напомнило бормотание провинциальной гадалки: «А ждет тебя, касатик, дело великое в казенном доме через большую любовь».

Крусанов – мистик. Он создает новую мифологию. В его романах и повестях шаманы и моги (искусные операторы тонких миров) на равных с людьми творят историю и вмешиваются в земные дела.

Константин Крылов в своей работе «Волшебство и политика» пришел к интересному выводу. Когда в дело вмешивается магия, которая по определению может практически все, единственной осмысленной целью существования остается – власть.

Весь «Укус ангела» посвящен становлению абсолютной власти в ее самом неприглядном виде. Это не опереточное действо, когда умирающий успевает еще пропеть целую арию перед кончиной, а жестокая реальность, где даже не заканчивает мучительное существование.

***

Иван Некитаев был зачат от мертвого (отец его умер на матери – разошлись швы на располосованном турецким ятаганом животе), воспитывался древом (местный предводитель, осуществляющий опекунство, в конце жизни превратился в ясень) и был фактически женат на своей сестре, имея от этого брака полоумного ребенка.

Именно он – бравый вояка, прошедший не одну военную компанию стал единым императором огромной страны, раскинувшейся от Европы до Аляски. Для этого ему пришлось умертвить второго правителя – издревле империя управлялась двумя консулами, и установить диктатуру.

Крусанов детально исследует сам механизм становления власти – казнь несогласных, конформизм интеллигенции, военное усмирение взбунтовавшихся, магические метаморфозы с непонравившимися.

Вот, например, во что он превратил князя Феликса Кошкина, вселив в него дух своей бывшей любовницы (Каурки), которую выбросил из самолета.

*

«После того, как Бадняк подселил в земную оболочку князя Кауркину душу, Феликс разительно переменился: прежние его рыжеватые волосы выпали, а на их месте выросли новые – иссиня чёрные, в мелких прядках, завитых посолонь. Зубы его также поменялись – их стало ровно сорок и все они были одинаковой формы, точно горошины в стручке. Кроме того, кожа Кошкина сделалась золотистой, между бровями пробился странный белый волосок, пальцы на руках сравнялись в длине, а срам без следа ушёл в плоть и пах стал как подмышка. В общем, тело его так переродилось, что теперь он мог, не сгибаясь, достать руками до коленей, спина его между лопаток заросла тугим мясом, а на ногах просияли диковинные колёса – по два на каждой подошве. Однако, помимо этих знаков совершенства, жестокий опыт оставил на теле князя ещё одну печать – на месте пупка у него развился зев, напоминающий огромную миножью пасть. Это жуткое едало, подменившее Кошкину запаянную глотку, походило на зубастую присоску и было немо, как водится у рыб и семидырок.»

***

Безудержная жажда власти заставляет Некитаева воевать практически на всей территории земли. И когда уже было испробовано последние средство – обмен с Америкой ядерными ударами, жажда победы приводит его к решению выпустить в наш мир псов Гекаты. Бадняку – главному могу империи, по силам это было сделать на семь секунд.

*

«– Нам не всё известно о природе Псов Гекаты. – Казалось, Бадняк с трудом подыскивает слова, которые бы наилучшим образом отражали истину – закон под страхом смерти запрещал на заседаниях Имперского Совета говорить ложь. – Но то, что нам известно, заставляет предположить в них необычайную, неистовую злобу. Я могу обратить их ярость против наших врагов.

– И как они на них свою злобу сорвут? – спросил фельдмаршал Барбович.

– Псы Гекаты пожрут их живые души, после чего их тела пять месяцев будут биться в агонии, желая смерти, но не находя её.»

*

Только от одного вида этих существ потустороннего мира:

«Стражники у дверей сидели на полу и беспомощно скулили – они выдавили себе пальцами глаза и по лицам их текла кровь; братья Шереметевы опустили вмиг поседевшие головы на руки; Свинобой с исполненным безумия взглядом жевал бумагу, заталкивая её в рот пальцами; министр войны осел в кресле и его неподвижное оскаленное лицо не оставляло сомнений – он был мёртв.»

*

«– Я выслушал вас, господа, – медленно произнёс Некитаев. – Вы преданы отечеству и отважны, вы ясно высказались, и тем не менее вы заблуждаетесь. Победа никогда не ускользнёт из наших рук. – Иван Чума вытянул из-под воротничка гимнастёрки шнурок с крестиком и раскалённой золотой подвеской. – Мы не отведём войска со своих позиций и не уступим ни пяди взятой земли. И мы ещё не заслужили покоя. Властью, данной мне Богом, завтра в полночь я впущу Псов Гекаты в мир.»

Это последние слова романа и последние мгновения мира, описанного в нем. Все приходит к логическому концу – абсолютная власть пожирает саму себя.

Кому что, а похмельному стопарь

Лично для меня вся эзотерическая подоплёка так и осталась всего лишь подкладкой под ряд рассказов о личных судьбах нескольких представителей семейства Норушкиных, раскиданных по столетиям тысячелетней истории России. Хотя для любителей мистико-эзотерических рассуждений и версий то, что написал Павел Крусанов о падших ангелах, о выбитых ими в толще земной башнях зла и о продолжающейся битве между светлой и тёмной сторонами Единого Бога (это уже моя версификация), может стать отдельной темой как для споров или просто для диалога с самим собой и с такими же эзотериками, так и для дальнейшего поиска Истины, которая, как известно, не может быть познана до конца в силу узости человеческого мышления — мы можем иметь только точки зрения на объёмный предмет (помните, эту старую мультяшную шутку про «круг-квадрат-цилиндр»). Разве что единицы (к коим я никак не принадлежу и даже не пытаюсь мечтать о таковом) могут охватить суть и максимально возможно приблизиться к пониманию Истины, но и то, скорее всего окажется, что вместо трёхмерного цилиндра мы увидим нечто четырёхмерное, которое в свою очередь окажется всего лишь тенью чего-то N-мерного, отбрасываемой этим непознанным в нижележащие пространственно-временные слои и континуумы.

А потому оставим эзотерику эзотерикам, а мудрствования мудрствующим, сами же просто с удовольствием приобщимся к занятной и весьма интересной литературе современного отечественного автора. Причём эта интересность и занятность кроется как в самой литературной форме и великолепном авторском слоге Павла Крусанова (которые я заметил и отметил для себя ещё несколько лет назад — в январе 2016 года, прочитав его авторский сборник «Дневник собаки Павлова»), так и в сюжетно-событийном наполнении и оригинальных авторских находках. При этом (это для тех, кто спотыкался о пинчоновщину Крусанова и потому опасается литературного сюра и абсурда) нужно иметь ввиду, что вот в этом романе никаких таких особых пост-...измов в тексте нет, всё изложено в рамках обычной и легко понимаемой и воспринимаемой логики. Т.е. можно смело брать и с удовольствием читать, так, как это сделал я.

Когда дочитал, для проявления для самого себя всего букета собственных ощущений захотелось ознакомиться со сторонними рецензиями. И обнаружил, что наиболее часто встречающаяся претензия к автору — окончание типа ни о чём...

Вспомнил, что по прочтении «Могов и их могуществ» Александра Секацкого у меня наблюдалась схожая реакция. Конечно, странно, что в моём мозгу эти две книжки разных писателей достроились до композиционной завершённости лишь объединившись в один мегасюжет. Однако для меня — это очевидность. Тем более, что у Крусанова в тексте есть прямое (и не однажды) на это указание.

Роман потрясает своей вздорностью, неполиткорректностью, посылом ко всем чертям моральных и прочих всяких устоев. Это вроде бы апологетика «имперскости», а может — её обличение? По мне так — два в одном, и каждый слышит что он слышит понимай как знаешь.

Нравится язык и стиль: сюжет стремителен, и при этом бездна философических кульбитов и парадоксов.

В общем, редкое удовольствие поимел. Потом ещё лежи на подушках, кури бамбук и офигевай: что это было чья победа?

__

И хоть произведению скоро как 20 лет,

оно и поныне символизирует собой арену, на которой сходятся певцы «русского мира» и носители либерально-демократического дискурса.

https://kobold-wizard.livejournal.com/836602.html

Сборник «Литературная матрица. Том 1. XIX век»

В подзаголовке книги значится «Учебник, написанный писателями». Неоднородность группы авторов — это одно из первых впечатлений от сборника. Эссе действительно получились разными. Кто-то больше рассматривал произведения, а кто-то изучал биографии писателей, потому что основные тексты читатели априори проходили в школе.

На мой взгляд, больше не повезло самым золоченым: Пушкину, Лермонтову и Гоголю. Про эссе Петрушевской о «Cолнце русской поэзии» я писал еще четыре года назад:

Петрушевская явно любит Пушкина, но любит какой-то советско-диссидентской любовью. В результате гений у нее словно бы живет в череде сутолочных анекдотов об охранке, обоих императорах, кои его гнобили, маститой публике, которая его не любила, и зайце, который спас его от участи друзей-декабристов. И дело ведь вовсе не в том, что все это ложь. Я в принципе даже в адюльтер Николая Павловича с Пушкиной-Ланской готов поверить: всякое случается. Да вот только, коли необходимо рассказать о жизни поэта, то не нужно делать пропасть между толпой и его пьедесталом больше, чем она была на самом деле. Гений на фоне анекдота теряет лоск и сам становится анекдотичен. (https://fantlab.ru/work423912)

Текст о Лермонтове назван «Последний золотой». Роль замыкающего серьезно попортила впечатление, потому что поэт, со слов автора, постоянно находится в поле тяготения, с которым старается бороться. В результате, продолжая советскую традицию, в эссе о Михаиле Юрьевиче слишком много Александра Сергеевича. Пушкина.

Материалы о Гоголе так и не оставили единого впечатления. Впрочем, то же можно сказать и о его собственных произведениях. Не лежит у меня к ним душа, и Александр Секацкий не смог меня переубедить.

А вот Сергей Шаргунов, открывающий сборник своим эссе про Грибоедова, наоборот заставил порадоваться. Он и по интервью выглядит задорным и наглым молодцом. Так и в своем размышлении об Александре Сергеевиче наш современник легко перебирает текст «Горя от ума» стыкуя его к нашей жизни. Отношение к классику — уважительно-запанибратское, и это не кажется оскорбительным. Однозначный win.

Из эссе о Гончарове заинтересовала мысль о сложности восприятия частной жизни в русской цивилизации. «Служение» Богу, Царю, Отечеству и далее Народу и Партии противоречит свободному поиску смысла жизни. «Привычная к Службе душа задала себе новый вопрос — для чего жить?... По страницам русских романов разбредаются, гонимые кириллицей, «лишние люди». Обломов в версии Михаила Шишкина предстает как раз русским человеком, не нашедшем своего пути. Это не инертность, а режим ожидания у богатыря на печи.

Также очень интересно смотрелась и биография самого Гончарова. Про его обиду на Тургенева я слышал, но здесь развернуто показаны и предыстория, и форма писательского творчества Гончарова, послужившая одной из причин ссоры, и развязка этого сюжета в виде «Необыкновенной истории».

Афанасия Фета я из школьной программы я не помню. Они с Тютчевым выступали как двуглавый орел между прозаическими крепкими дубами. Были и были. Про Тютчева я запомнил про его дипломатическую службу, повышенный патриотизм и тему «воды» в стихах. А вот про Фета глухо... В «Литературной матрице» его биография дюже хороша. Этакий Джекилл и Хайд русской литературы. Из интересных фактов — перевод Фетом «Мира как воли и представления» Шопенгауэра переиздается до сих пор.

Про остальные эссе я писать не буду. Они полны сдержанной любви, которая позволяет и покритиковать выбранного писателя, и похвалить.

Итого: Калугин пел не так давно: «Время пришло перечитывать классиков. Перечитай, перечитай». Эта книга по сути является затравкой, чтобы вернуться к школьной программе. Реально большинство эссе мне понравились. Определенная оппозиционная тональность авторов чувствуется, хотя почти все имена мне неизвестны. Говоря про тональность, я имею в виду практически повсеместное отталкивание от советского литературоведения. Мол, идеологизированные филологи загнали наших прекрасных авторов в прокрустово ложе социалистической мысли, а ведь почти все они были против революционных преобразований. Где-то такие формулировки обоснованы (Тютчев, Гончаров), а где-то они показались мне сугубо субъективным додумыванием.

Поскольку фантасмагория с эзотерическими играми — это не мой жанр, поэтому я нарекаю данный текст «нерецензией». Дебютный роман «Укус ангела» Павла Крусанова представляет собой явление неординарное, скорее относящееся к большой литературе, чем фантастике. Этакая нестандартная литературная игра, перенасыщенная многочисленными аллюзиями, цитатами, как смысловыми, так и стилистическими, и переделками реальных теорий, как торт «Наполеон» жирным масляным кремом. Употреблять такое чтение следует небольшими порциями, чередуя с горячим кофе философских трудов или хотя бы кипятком словарей. По «треножнику» Олди чуть ли не в каждой сцене идет перекос в сторону эстетики или размышлений.

Если вспомнить официальную аннотацию романа, где помпезно обещают «огромный концлагерь, в котором бесправными арбайтерами трудятся Павич и Маркес, Кундера и Филип Дик, Толкин и Белый», то можно уверенно сравнить «Укус ангела» с литературным паноптикумом, где автор любезно и даже с гордостью демонстрирует читателям — «здесь вот я такого уродца вывел, а тут вообще нечто невообразимое раздобыл, там... это не каждому дано понять».

Весьма забавно, что попутно отыскалось зерно, из которого впоследствии вырос роман «Железный пар». Почти весь синопсис линии старшего брата уложился в неполный абзац: «Порой Петру казалось, что философия в целом есть результат некоего осквернения ума. Ведь и вправду, старинное пособие по мраморированию бумаги со всеми своими, ныне памятными лишь штукарям, секретами: грунтом из отвара льняного семени, квасцами, бычьей желчью и фарфоровыми ступками для красок — в куда большей степени способствовало становлению мировоззрения, нежели пять аршинов защищённых за год диссертаций, густо засеянных «корреляциями», «дискурсами» и «модусами бытия».»

Учитывая, что герменевтика и эзотерика мне совершенно неинтересны, то впечатления колебались едва ли не диаметрально, от «едва читаемо» до «восхитительно». При этом условные эпизоды «иваново детство» и «африканские записки» весьма понравились. Чрезвычайно забавным получился Петруша, самонадеянный эгоистичный философ, не заметивший, как поспособствовал рождению чудовища. История Клюквы, сироты-пророчицы, которая во имя любви и мести раскроила империю на две части огненным поясом, оч-чень впечатлила.

Вообще роману свойственна сказочная и даже скорее фольклорная жестокость, которая выглядит абсолютно естественно для формирования новой ментально-философской архитектоники, необходимой, чтобы возвести на престол нового государя. Проблематика, если оставить за кадром эзотерические пляски, лежит в области устроения государства, природы власти и необходимых государю личных качеств.

Крайне забавно наблюдать переклички дебютного «Укуса ангела» с последним на данный момент «Железным паром». В обоих случаях фокус направлен на перестройку общества и философию власти. В целом «Железный пар» мне понравился чуть больше, чем «Укус ангела», из-за большей прозрачности стиля и смыслов, из-за более четких привязок к нашему современному миру и меньшего количества эзотерики, хотя по сумасбродности стиля выше стоит, конечно, дебют.

Итог: философское восхождение по лестнице Власти в бездну Апокалипсиса.

Стереоскопический роман, балансирующий между архетипичной антиутопией, путевыми заметками и рабочими записями книжного реставратора-переплетчика. Две точки зрения — братья-близнецы Грошевы, две судьбы — продавец, путешествующий при любой возможности, и мастер-реставратор, восстанавливающий редкую букинистику, два характера — отстраненный мечтатель-наблюдатель и сумасшедший философ-созидатель с доморощенными теориями.

Фантастический элемент в виде особых химических веществ из горящих копей пунктиром мигает в повествовании, маяком задавая цель путешествия и вспышкой ослепляя в открытом финале. В остальном перед нами чистый реализм, где автор витиевато ткет два повествовательных полотна, чередуя точки зрения и жанры. Дорожные заметки брата-путешественника полны аутентичных азиатских реалий. Колоритные обычаи, национальные блюда, застольные и душевные беседы. Застывшие между войной и миром, между небесами и равнинами, горы Таджикистана. Мечтательные рассуждения Грошева-путешественника о солнечных-земляных-искусных русских. «Странствует с надеждой, возвращается с благодарностью». И оборотная сторона — безумные философствования брата-мастера, строящего на страницах своей книги утопию, требующую смены человечества.

Ужас этого прожекта даже не в фанатичном равнодушии к необходимым жертвам, а в том, что в нем угадываются детали из социализма, фашизма, либерализма, экозащиты — и других течений. Получается экстремальная прививка от людей, которые верят, что «знают как надо». Малый объем не позволил автору развернуть побочные сюжеты, но при разрастании книги ритмично-баюкающий стиль, вероятно, утомил бы читателя.

Итог: интеллектуальный экзерсис о сложной и противоречивой русской душе.

Как было бы приятно знать, что действительно существует эта таинственная ложа вольных камней (не каменщиков! — камней), последователей учения Патрокла Огранщика, состоящего в том, что, если ты достиг вершины в своем деле, то остановись и не пытайся покорить небеса, ― все равно разобьешься ― а спустись и поднимайся снова по другому склону, чтобы избежать однообразия жизни. И в этой ложе под другими именами состоят Цой, Свин, Сергей Бодров, принцесса Диана (от себя с радостью добавил бы Моррисона, Джоплин, Балабанова...) и занимаются совсем другими делами, нежели «до смерти», снова поднимаясь к вершине.

Герой романа Крусанова ― Евграф Мальчик ― встречает живого Сергея Курехина. Дело происходит в будущем, в 2011 году (это для нас ― уже прошлое, а для книги ― еще будущее). Значит, Курехин умер уже пятнадцать лет назад, но здесь он жив и под именем Абарбарчук владеет фирмой «Лемминкяйнен», которая придумывает и проводит для своих клиентов розыгрыши и мистификации (по большому счету, не сильно-то Курехин поменял род деятельности, просто перестал заниматься музыкой и ушел с публичной сцены). И вот фактически они вдвоем, ну, с помощью еще буквально десятка человек, «росчерком пера» (в самом прямом смысле ― несколькими сетевыми публикациями) всего за год меняют весь мир ― сбрасывают с пьедестала геополитики Америку и возводят туда Россию.

Как и все предыдущие произведения Крусанова ― затягивающе, интересно, красиво. Язык в сравнении с ранними работами чуть поблек, стал менее замысловатым, но все же остался фирменным, «крусановским».

Замечательно! Очередной прочитанный подряд роман Крусанова не разочаровал. На этот раз получился некий сплав из собственных ранних произведений: «Укус ангела» и «Дневник собаки Павлова» — главы, описывающие мистическую роль семьи Норушкиных в истории Руси, России и СССР ― это как бы отголосок «Укуса ангела», а нынешняя развеселая жизнь очередного потомка с множественными возлияниями и философствованиями ― соответственно, продолжение «Дневника собаки Павлова». Манера изложения Крусанова, язык, продолжает радовать. Замысловато и красиво. Вот только не нашел альтернативную концовку романа и в моем случае

Этот роман напомнил мне «Сто лет одиночества», перенесенный на российскую землю. Есть тут и полковник Аурелиано, и множество полубезумных родственников, и нереальность происходящего ― даже волшебный Мелькиадес кое-где выглядывает из-за страниц. А уж язык Крусанова ― о-о-о! Слова загадочным и замысловатым образом сплавляются в длинные фантасмагорические конструкции, которые иногда приходится перечитывать, чтоб распробовать. Конечно, не всем этот вкус понравится, но что ж... А мне очень!

Восторг! Замысловатым и сочным языком очень «вкусно» описаны несколько месяцев жизни молодых интеллектуалов-раздолбаев. Кое-где смеялся в голос, чего давненько не бывало.

Э-эх! Примерно в те же года и примерно так же (ничего общего!!!) проходила и моя молодость.

Сборник оставил двоякое впечатление. Рассказы ― за исключением первого, давшего и общее название ― неинтересный многословный поток сознания. Скучно. Некоторые вообще пролистывал, не дочитывая, что для меня очень нехарактерно. А вот повесть «Дневник собаки Павлова» — зажигательная вещица. Смешная и кое в чем серьезная. Ради нее и стоило читать сборник (а лучше только ее, чтоб не портить впечатление о хорошем русском писателе).

Замысловатым и красивым языком этот рассказ-притча повествует о некоем мальчике по имени Ворон, сначала бывшим потрясающим гончаром, а затем, проданный волшебнику-мошеннику ставшим чудо-лекарем. Да еще и бессмертным. Сюжет не сказать чтоб примечательный, но написано очень красиво, прямо завораживающе.

Крусанов, похоже, сдулся. И сборник рассказов был посредственный и вот этот роман показался каким-то бесцветным, совершенно не драйвовым. Крусанов всегда впечатлял гедонизмом, острым словцом и вкусными цитатками, размеренным неспешным слогом и уверенным следованием в направлении изящной и необязательной словесности. В Железном паре половина представляет собой добросовестное изложение ( как водится — что ели, в какой последовательности шли, какая была природа) шатаний случайных друг для друга мужиков по Средней Азии от Душанбе к горам, а вторая половина — монолог ущербного переплетчика, который размышляет о необходимости выведения новой породы людей, коварстве женщин, русской особости и прочей ерунде. Вот эта вторая часть получилась по авторскому умению вкусно зажечь совершенно неинтересной, чем-то вроде Дневника неудачника Лимонова, с которым стилистически у Крусанова ничего общего нет. За всю небольшую книжку если и найдется пара остроумных высказывания, то с трудом — сравните с «Укусом ангела» либо «Американской дыркой». За вычетом монолога книжка представляет собой добросовестный рассказ о малорезультативном недельном перемещении в азиатских предгорьях, где ничего особенного не происходит. Достаточно близко к некоторым страницам Иличевского и достаточно далеко от лучшего в странном, но определенно искрившемся явлении, которое обозначают как «питерский фундаментализм», чего бы это не значило.

Современная русская городская литература — наверное самый всеобъемлющий тег для этого авторского сборника.

Книга отчётливо делится на три части — причём не только оглавлением, но и смысловым содержанием и содержательными смыслами тоже. Часть первая «Знаки отличия», вероятно, характерна для писателя, обчитавшегося Пинчона, Горана Петровича и Джойса — не знаю, насколько проникся Крусанов джойсовскими и пинчоновскими идеями и петровичскими подходами (то, что он их читал, сомнению просто не подвергаю), но какие-то параллели несомненно при чтении возникают. Такая же или близкая к их творчеству вязь смыслов, запутанная в ариадниной нити гордиева узла текста. И порой просто выпадаешь из содержания рассказа, пытаясь понять, что автор имеет ввиду. Вина во всём этом скорее всего не автора, а читателя — ну трудно до меня доходит высшая литературная математика!

Зато вторая часть сборника, «Дневник собаки Павлова», куда как просторнее и вольготнее, и персонажам в этих рассказах живётся не в пример проще и понятнее — понятнее и самим персонажам, да и читателям тоже. Кусочки жизни (не шибко умной и совсем не напыщенной и смыслово отягощённой), мазки взаимоотношений (и поскольку это мазки, то некоторые из них не просто оставляют следы, но именно мажут и марают — как впрочем мараемся все мы во время этого краткого длящегося мгновения, именующегося Жизнью), лохмотья чувств и переживаний с заплатами эмоций и аритмической судорогой поведений — вот так живут герои рассказов Крусанова в этой части сборника, и примерно так же живём и мы, горожане и горожанки, мегаполисцы и провинциалы — со_временники...

И в третьей части, где собраны три рассказа автора, мы опять встречаемся/знакомимся с простыми советскими пока ещё людьми.

Смысловое содержание и энергетика сборника определяются как раз временем написания составляющих его рассказов — середина 80-х — 90-е. И потому понятна эта разорванность смыслов и лохматость чувств, невнятность поступков и пустопорожность деятельности героев — всё как у Шекспира «порвалась дней связующая нить...», старое уже полумёртво, а нового пока ещё тоже нет, и общество тужится в попытках разродиться, и потому схватки и мучительные боли и громкие крики и корчи и испарина на лбу...

Непонятен для меня остался принцип подбора рассказов для этого сборника. И необычно многие из них показались мне вовсе не законченными произведениями: без финалов, без законченных сюжетов. Словно надёргано отрывков, заготовок и зарисовок.

Детство как волшебная пора (анонс, слов не выкинешь!) — это уж совершенно однозначно не про эту книгу.

А в целом — несколько очень хороших работ (Галина, Москвина, Матвеева, Идиатуллин, Гиголашвили, Фрай, Етоев, Левенталь), за это спасибо.

160 рублей моего удовольствия

«Укус ангела» — самое оригинальное и удивительное произведение из тех, что я когда-либо читал. Определенно книга не для всех, так сказать «вещь в себе» — постмодернизм (а может даже неомифологизм) в чистом его виде. Причем Крусанов мастерски владеет словом. Эрудиция автора просто поражает, несчётное количество раз мне приходилось заглядывать в толковый словарь и выискивать то или иное понятие. Единственным минусом этого произведения является небольшая сумбурность повествования, но это всё мелочи, с которыми можно и нужно смириться.

Вердикт.

Однозначно шедевр русской современной прозы, да и зарубежной тоже. Безусловно, Павел Крусанов – лучший российский писатель на данный момент.

Дочитал до финала и.... он, так сказать открытый. То есть ниочем. И зачем я продирался сквозь эти занудные философствования, вникал в трудно и нудно изложенные перипетии альтернативной истории России ради такого финала?

Сюжет книги, чтобы не спойлерить, заключается в взрослении, становлении и приходе к власти нового Императора России, в антураже альтернативной истории и магического реализма. Сам по себе сюжет интересен, но изложен «рвано» каждая глава — определенный период до или после Восцарения.

Повествование неровное, то наткнешься на предложение-монстра из 200 заумных слов, кучи запятых, и прочих занаков препинания, и где потеряешься как в дремучем десу, то краткие емкие образы, каких редко у какого писателя встретишь. Если выбросить заумные философствования на тему власти, кем она дается, что дозволено монарху, и прочее, получилось бы очень хорошее художественное произведение в стиле магического реализма. Еще бы я выбросил псевдоисторические сухие описания, как из учебника истории, кто кого победил, что завоевал, с кем союз заключил и прочее...

Так вот если бы выбросить Петрушино заумное философствование, псевдоисторические экскурсы, а побольше бы могических «Могов и их могущества», и читалось бы интереснее и ровнее, и цельности было бы больше.

Есть замечательные, незабываемые моменты в книге, например как Бадняк подсаживает женскую душу князю Кошкину, чтобы получился Адам Кадмон, или эпизоды у гадалки Таро, да и вся первая глава, они написаны самобытным, образным языком, с юмором, яркими образами, сравнениями... В общем в этих моментах зачитаешься-неоторвешься.

Ну а насчет финала, немного подумав, я понял, что он не незаконченный. Приведу отрывок, чтобы показать язык и образы Крусанова:

Ну так вот, ответ прост, Иван Чума просто решает сделать яичницу, раз цыпленка не получилось.

Но осталась и загадка

— говоря словами героя сериала Молодежка — в вот сейчас не понял...

Я, видимо, слабо представляю себе, что такое «магический реализм». Реализма, как и смысла в «Укусе ангела» столько же, сколько в болезненно безумном нелепом сне, а для меня хорошая литература — это именно отражение реальности, взгляд на мир с чужой точки зрения, возможность оценить и уточнить свои представления о нем. Есть и другие книги — те что подобны облакам, они дают лишь образы, и от тебя зависит, что ты в них увидишь. Так вот — я вижу бред и пустословие. Да, можно сказать, что все относительно, или, что я, к примеру, не понимаю, что такое любовь, но мне кажется, что некоторым авторам просто приходится напускать туман, скрывая пустоту, им просто приходится называть горячее холодным, ибо других оригинальных или интересных мыслей у них нет. Но стоит сунуть руку в костёр — и голова сразу проясняется и холодное становится холодным, горячее — горячим. Так что, читая подобных мыслителей меня не покидает желание жечь.

Рассказ какой-то простой, интриги нет, хотя написано по-крусановски, сочно и вкусно.

Характеры героев отлично раскрыты, но это, похоже, и повлекло за собой некоторую вялость повествования.

Смутило наличие нескольких лакун в сюжете:

Для любителей отечественной мистики в качественном психологическом исполнении.

Традиционный сборник традиционного Крусанова сколь предсказуем в достоинствах, столь и необязателен. Вкусные рассказы про охоту, зарисовки природы, курбеты с потусторонними силами — умеет автор писать изящную прозу. С другой стороны чего-то изюмистого, ранее не встречавшегося в сборнике нет и в помине, афоризмов и цитаток меньше, чем в любой другой книжке Крусанова. Более короткие рассказы, вошедшие в первую часть — лучшие, а вот составшие «Узорник» — более водянистые и малоинтересные. Питерского, в фундамент металитературной составляющей города, практически нет. Традиционных суждений об империи и проч., как водится, в достатке. Мне вот что интересно: всякий там стеб насчет воссоздания империи, проливов, русской идеи в крусановском изложении это в чистом виде игры разума, софистическое пустобрешество? Или на фоне недавних событий безобидные инвективы Крусанов готов прямо в публицистической форме кооптировать в духе Лимонова? Шутки же на эту тему определенно будут бестактностью в духе раздачи Минобороны наклеек «Вежливые люди». Поживем-увидим, благо раз в год Крусанов книжицы ( меньших достоинств чем ранние, но определенно приятные) на-гора издает.

Меня совершенно выбило из колеи предисловие от составителей. Как там они писали?

«эти чудесные дары вручаются по справедливости, потому что детство – волшебная пора, усыпанная пыльцой рая, и дети непременно должны быть счастливы, пусть сами они далеко не всегда осведомлены о своём счастье. Ведь вся остальная жизнь – лишь расплата за это недолгое блаженство.»

Красиво, правда? Я думал и в книге будет красиво. Меня не насторожила даже фраза «Перед вами не детская книга. Перед вами книга о детях. Просим учесть это обстоятельство», а 18+ на обложке я предпочел не заметить. Ну и зря.

О детях, их неповторимом мире, который так недолго длится, о причудах и забавах тут раз-два и обчелся. В основном это первая треть книги. Прекрасен рассказ у Фрая, неплох его двойник от Старобинец, не обнаруженный мной в электронной версии рассказ Юзефовича напомнил собственное советское детство, очень порадовала меня Кучерская, Гиголашвили и Василий Аксенов (не тот, что «Остров Крым», другой). Это не все писатели с хорошими рассказами, но не перечислять же каждого поименно, указывая заслуги и недостатки.

Кстати, в литературном плане все рассказы хороши, беспомощных корябаний «молодых и талантливых» тут нет, но шьорт побери! — зачем мне после такого красивого предисловия читать беллетризованную авто(?)биографию отца М. Семеновой? Да и вообще откровенных авто-био-графий многовато. А к чему в очередной раз узнавать о том, что Сталин — мудак (а я в него так верил) от Е. Попова? Метафизика В. Богомякова, разухабистый постсюрреализм (тм) Елизарова или религиозные беснования от М. Бакулина включены в сборник по чисто формальному признаку — там есть дети. Рассуждения на тему «ЭТА страна» или вариант — «какая страна, такие и дети» — тоже не поместились в сложившуюся у меня в голове концепцию сборника. Это всё предисловие виновато. Внушило, понимаешь, надежды, что книга пробудит добрые чувства.

Если ты, будущий читатель, хочешь светлого, доброго и чистого, прочитай рассказ Майи Кучерской «Вертоград многоцветный» и закрой книгу. Если же будешь читать всё, то имей в виду — это просто сборник очень разноплановых с хорошим языком рассказов с героями-детьми. Не американскими, не европейскими, не азиатскими — русскими детьми. Чернуха в наличии.

Удивительный роман и удивительный человек этот ваш Крусанов.

Еще удивительней заложенные в тексте мины; в рецензиях и критике, там и сям, исподволь и впрямую, они упоминаются, но мне хотелось бы сказать о них прямо.

Первой ловушкой надо назвать стилистику. Чтой-то мне кажется, что ловушка эта расставлена автором самому себе (впрочем, как и вторая). У меня не возникло ощущения, что именно читателю предложено квест, — да и нет там никакого квеста, переложения Павича, Пелевина, Умберто Эко, Кастанеды и Набокова слишком очевидны, слишком явны, чтобы не задаться вопросом о цели такого демонстративного повторения чужого.

Описательный язык Ангела страницами повторяет Павича с безупречной тщательностью:

........Соседи говорили, будто он, уже мёртвый, с головой отсечённой до позвоночника, продолжал грызть землю и кусать камни, покуда рот его не забился мусором, и он больше не мог стиснуть челюсти.

.......Они грызут гашиш, как сухари, и на спор ловят зубами скорпионов.

.......Мои руки могут скопировать любой почерк и отличить на ощупь пять разновидностей льда, соответствующих пяти степеням одиночества

Кастанеда также вписан совершенно явно в походящих местах:

........Воин Блеска ни на что не сетует и ни о чём не жалеет. …. Потому что его жизнь — бесконечный, непрерывный вызов. А вызовы не могут быть плохими или хорошими. Вызовы — это просто вызовы.

С Набокова, в свою очередь, списана поэзия русской ушедшей жизни

........имение Некитаевых под Порховом, где в погребе томились в неволе хрустящие рыжики и брусничное варенье, где липовая аллея выводила к озеру с кувшинками и стрекозами, где в лесу избывали свою тихую судьбу земляника и крепкий грибной народец, и где за полуденным чаем можно было услышать: «Что-то мёду не хочется…»

К этому добавляется «имитация солдатской речи», словами самого автора

— Я, я — головка от торпеды!

Ах, да, — плюс такие явные заимствования из пелевинских образов, как личный бронетранспортер и салон-гостиная в личном поезде, не говоря о использовании самого стилевого алгоритма в свободных местах.

В этом месте остановимся. Крусанов вроде бы обладает и чувством языка и пониманием литературы, да и в целом приличный вроде бы человек — значит, не плагиат. Не похоже все это и на постмодерн, в котором эклектика хоть и пристутствует, но в виде намеков и игры.

Насколько я понимаю, Крусанов делает пробу нового, в определенном смысле, стилистического жанра, трудно сказать, синтетического или синкретического, но использующего готовые образцы.

Перед литературоведением возникает вопрос легитимности прямых заимствований; возможность еще и еще раз насладиться «павичевским (или еще чьим-то) текстом» слишком привлекательна, чтобы отказываться от нее ради нормирующих принципов.

Скажу проще — если я люблю автора Х., могу ли я следовать ему след в след до полного перевоплощения, сохраняя право на авторство? Вероятно, многие со мной не согласятся, но именно в такой постановке вопроса я вижу возможный авангард Укуса ангела, хотя новаторство ли это или эксперимент, оставшийся без последствий, сказать трудно. Наше литературоведение слишком слабо сейчас и слишком мало влияет на литературу, чтобы принять участие в таком, вобщем-то, потенциально большом сдвиге тектонических слоев — а силы самого романа, увы, не достаточно для переформатирования значимого пространства. Хотя попытка была неплохая.

Второй ловушкой текста является его магическая составляющая.

Я не говорю о следовании алгоритму Пелевина, играющему в пересечение реальностей или о следовании Эко, конкретно Маятнику Фуко, опубликованному на русском языке за два года до Ангела. Если вдруг кто не помнит, Эко создает шикарный ludibrium, шутку, запутывая читателя в оккультной многозначительности, которая оказывается зданием не более значительным, чем детский домик под обеденным столом. Укус Ангела с первых страниц вызывает вопрос — все это всерьез или в шутку? Следует Маятнику Фуко или Головачеву с Петуховым?

К чести автора, гротеск набирает силу crescendo, а ближе к концу всплывает имя Фуко, как вполне ясно говорящая отсылка.

В то же время во всех местах текста, касающихся эзотерики и оккультизма, есть некоторое передергивание, некоторое вольное обращение с традициями, заметить которые человеку несведущему практически невозможно, по суммарному весу искажающее виртуальную реальность сакрального весьма и весьма.

Соображения о том, намеренно ли это сделано и зачем, оставлю за скобками, но сам факт такой нечестной игры меня настораживает. Интервью с Захаром Прилепиным (http://www.zaharprilepin.ru/ru/litprocess/intervju-o-literature/pavel-krusanov-ispytyvaju-otvraschenie-k-pechatnomu-slovu-i-vsem-bukvam-alfavita-voobsche.html) заканчивается примечательным в этом смысле моментом:

З.П.: Мечта есть?

П. К.: Хочу, чтобы материя была покорна моей воле. Это даже интереснее физического бессмертия.

Любой писатель желает, втайне или явно, чтобы мир становился по воле слова его (я совершенно убеждена, что здесь пролегает раздел между писателями и графоманами — впрочем, не единственный), само по себе ничего предосудительного в этом желании нет; высказанное, однако, в интервью и совмещенное с изучением определенных наук (переложение корпуса рун «Калевалы — тоже вам не хрю) нравится мне все меньше и меньше. Копирование ли это пути Пелевина, поза ли, заклинание ли в форме текста или искреннее увлечение «небесной природой власти» в приложении к самому себе — все одинаково несимпатично.

Я понимаю неоднократное «укуси себя, аффтар», встречающееся в рецензиях, всплывающих в сети. Впрочем, понимаю и его культовость — блестящий пример «авангарда для ширнармасс» ( (с) из сегодняшнего блога Рондарева). Верю, что удовольствие он доставить может (мне после первой трети стало слегка монотонно), но никаких новых миров и свежих идей я не увидела. Впечатление примерно равно впечатлению от хорошего фанфика по гарепотеру, что само по себе очень даже неплохо.

Волнение вызывает та стилистическая синтетика/синкретизм, о которой я сказала выше. Развитие этой истории было бы интересно, калейдоскопическое письма — в самом лучшем смысле — у нас еще не особо так развито.

Мне рекламировали эту книгу как нечто напоминающее «Укус ангела», от которого я была просто в восторге, но это в лучшем случае весьма слабое подражание. Такое чувство, что автору стало неловко за взятую в «Укусе» высоту и тон и он решил ее слегка разбавить, с одной стороны, за счет бесконечного метания по разным эпохам и местам (что еще можно простить), а в другой — опостылевшими реалиями девяностых с братвой, крышеванием, легкими деньгами, утюгами на пузе и тд. Увы, вот это и правда получилось неловко — Марш Мендельсона звучит сам по себе отлично, несмотря на весь пафос, но если примешать к нему шансон, испортишь вконец и то, и другое (хотя возможность что-то испортить как в шансоне, так и в «типичных реалиях девяностых», конечно, под большим вопросом).

Как бы там ни было, роман значительно слабее и как нечто цельное и эпически-прекрасное не воспринимается совсем. А ведь неплохая идея, казалось бы: живет себе на Руси род Норушкиных, которым на роду (пардон) написано во времена сомнений и тягостных раздумий народных звонить в колокол народного же гнева, тем самым поднимая публику на восстания, соляные бунты, революции и прочие бесчинства. Но вот практическая реализация идеи сделана наихудшим, пожалуй, образом — пафос и мистика отдельных моментов (чем и был хорош «Укус») полностью снимаются другими эпизодами, скучно, а временами комично-бытовыми. Да, извините, про быт девяностых в его апофигее я читала столько, что меня тошнит от самой мысли. Более того, я и сама в это время уже жила на свете, и ничего столь анекдотического, как это любят описывать в литературе, не заметила. Хочется сказать, ну ребята, ну хватит уже, напишите про времена Тредиаковского, про завоевание Сибири, только не бросайте меня в терновый куст и оставьте вы эту поганую тему, которую приличному человеку должно быть уже стыдно трогать руками.

В целом текст — это такое лоскутное одеяло из разных эпизодов жизни разных Норушкиных в разных эпохах. Отдельные эпизоды, действительно, интересны и вызывают желание узнать, что же там было дальше и глубже. Но сделать это толком не получается (даже если автор бегло успевает это пересказать), потому что повествование тут же перескакивает на другой, куда менее интересный эпизод. Цельного впечатления не остается, а остается чувство, что ты пришел посмотреть интересный мультик, а после пяти минут тебе начали впаривать документальный фильм из жизни ластоногих. Вроде как и не совсем обманули — но и определенно не оправдали ожиданий.

Долго, очень долго мурыжил я это произведение и еще дольше размышлял над ним. С одной стороны – ну бред бредом. Однако суть Власти, точнее власти императорской, изложена блестяще, аж мороз по коже. Почему-то Некитаев не ассоциируется у меня с дьяволом и со злодеем вообще. Он вне земных категорий добра и зла. И правит им, как и Надеждой Мира, действительно… любовь. Скорее это посланец Высшей Справедливости, меч карающий, который, наконец-то «слил яйцо на сковородку» – отправил мир туда, куда тот давно стремился – в Хаос. И еще, читая сей философский труд, я понял, что мозги мои за последние годы сильно расслабились от легкой литературы.

«Время в большей степени родина, чем пространство»,- утверждение, опровергаемое самим автором в ходе романа. Его герои – странники во времени, причем время в романе течет из прошлого в будущее – как это было заведено у древних русичей. Мироздание по автору представлено состоящим из множества сфер, местами соприкасающихся или даже пересекающихся. В точках контакта возможны переходы из одного мира в другой.

Из какого варианта будущего пришли странники в «послеперестроечный» вариант России – неясно, один из братьев — выходец из принципиально иного мира.

Читатель настигает белое братство накануне очередного часа-Х , когда братство семерых (счастливое число по Велесову исчислению) вскидывается как новобранец по тревоге и несется в неизвестную даль без четкого плана, на встречу неведомому врагу. Попав в нужное время и место, братство кладет голову на плаху во имя разумного консерватизма – во имя того светлого, что еще стоило бы сохранить в реальности, с которой они сами готовы проститься. Армагеддон откладывается при активном участии тотемной птицы-ворона. Белый ворон по древним легендам – птица вещая, медиатор между мирами живых и мертвых, носитель живой воды. Братство отправляется в одну из множества Германий второй мировой войны, сохраняя атавистическую память о предшествующем «родном» языке, при этом происходит и смена тотема (Красный орел). Прототипами героев послужила группа «питерских фундаменталистов» — писателей, которые считают, что конец света уже наступил, просто никто, кроме них этого не замечает. Книга написана хорошим литературным языком, сеет и разумное, и доброе.

Зло в романе конкретное, но безликое, и тем большей жутью от него веет, причем по нарастающей.

Литература не может разрешить злободневных проблем нашего мира, но она может в очередной раз привлечь к ним внимание и ей по силам создать позитивный сценарий для заблудшего человечества.

Советские годы. Мы с мужем принимаем на даче диссидента Кольку Храмова, сына Евгения Храмова, редактора секции поэзии журнала «Новый мир». Колька — ходячие шутки-прибаутки, но сегодня он привез нечто особенное: самиздатский сборник «Митьков», выпущенный в Ленинграде. Мы читаем вслух эти рассказы, стоит гомерический хохот. Повеяло чем-то абсолютно новым, непривычным. Митьковский юмор удивительно добрый, озорной, без желчи, без сатиры. Я влюбилась в митьков с первого взгляда на картинки в рукописной антологии. Позже на книжной ярмарке приобрела уже типографский вариант. Радуюсь, когда Шагина, эталонного митька, показывают по телевизору. В Москве их знают хуже, чем в Петербурге, но на интересные выставки митьки в первопрестольную приезжают. Хочу настоятельно посоветовать почитать их рассказы всем, кто не знаком с их шаловливым творчеством. Дочь моя в знак любви к митьковскому движению носит тельняшку. Подружек она этим увлечением заразила. Изучила сборник митьковских песен и митьковские пляски.

Я была настолько в восторге от «Укуса ангела», что решила прочитать еще заодно и все остальное, что там автор написал. Но первая же попытка — эта самая «Ночь» — тотально мимо. И не потому, что она плоха сама по себе (она не плоха, хотя и занудна, и вторична), а потому, что это фатальное НЕ ТО. «Укус» был необычаен и интересен именно своей необычайностью, такое редко пишут и такое мало у кого получается. «Мистический империализм» — прекрасное определение, при этом автору удалось не скатиться ни в полную мистику с непонятностью событий, ни в сатиру.

«Ночь» — этакий классический русский вариант «истории семьи». Классический русский — в смысле, практически посконно-домотканный. Есть некая фамилия Зотовых, в лихую чумную годину переселившаяся из астраханских степей на север, в небольшой городок около Новгорода. Как и все архитипично русские люди, среди них нет ни одного буквально нормального. Кто-то пьет, кто-то идет на войну и убивает там родного брата, кто-то блудит со сводной сестрой. Все до единого периодически голодают, сходят с ума и бродяжничают, устраивают домаший мордобой и рожают незаконных детей «сын партии, сын Ленина». Это все очень знакомо и напоминает особо неблагополучные соседские семьи, когда вечерам прислушивается к матерному визгу и плачу детей и прикидываешь, вызвать милицию или не париться. Среди героев — Зотовых и не Зотовых — как я уже сказала, нет ни одного нормального (в общепринятом смысле) человека. Который бы просто вырос, просто женился, просто работал и воспитывал детей. У всех до единого то ли судьба такая несчастливая, то ли сами они настолько слабые, что не способны противостоять никаким ее вызовам и мгновенно ломаются вместо того, чтобы согнуться и распрямиться.

Нет, в принципе, роман читается очень легко — Крусанов действительно хорошо пишет, о чем бы не шла речь. Но при всем при этом он оставляет ощущение не то чтобы тяжести, а скуки. Всю эту достоевщину про типичную русскую деревню и ужасы войн, мировых и домашних, все ели уже много раз. Не то чтобы Крусанову удалось что-то существенное добавить ко всему тому, что уже написали на эту тему до него. Да и тема сама вызывает одновременно неприязнь (как факт) и зевоту (потому что ее эксплуатирует кто ни попадя).

Какая пронзительная аннотация, и какой на выходе шлак. Я честно боролась с этой книгой, но бросила где-то на 80% — отвратительный язык и нега по Умберто Эко.

Книжка Крусанова сколь вкусная, столь и малооригинальная. Все в той же найденной к «Бим-бому» тональности повествование о группе интеллектуальных гедонистов ( или куртуазных маньеристов), объединившихся по интересам дабы игнорировать социум. Персонажи всех романов разговаривают в одной манере, часто цитируют малоизвестных эффектных афористов, да и сам автор в книжке десять-двадцать первоклассных афоризмов на-гора выдает. Понятно, чтобы так общаться, вкусно выпивать и закусывать, герои имеют некую финансовую подпитку, на которой внимание не акцентируется, но в целом все на машинах, и в деньгах не стеснены. Собственно, Дмитрий Быков после провала выборов предлагает власть игнорировать, заниматься самоорганизацией, а Крусанов только о том и пишет. Являюсь поклонником приятной и необязательной прозы Крусанова в той ее части, что состоит из внутригрупповых диалогов, сдобренных юмором и интеллектуальной изощренностью не без славянофильского легкого налета, но авторские выходы на что-то другое ( в этом романе — «душ Ставрогина», трансформация персонажей) мне видятся необязательными, неорганичными. Их можно пропускать ну или не придавать особого значения. Идейное жонглерство, описания сладострастных и гастрономических утех среднего класса в его идеале у Крусанова прекрасны, а собственно его метафизические конструкции на уровне сюжета выглядят сущим пустяком. Так «Американская дырка» была бы славным романом и без составляющей шахты для золота и связанными с этими перипитиями — хватило бы Курехина и любовной линии.

Роман вызвал восторг. Он действительно необыкновенно пропитан «своей» атмосферой.

Довольно жесткий. Особенно для слишком впечатлительных натур. Информативен. Поучителен. Возникло желание узнать больше об алхимии.

Крусанов не стал моим любимым писателем, однако весьма заинтересовал. Глубоко.

Вещь на любителя, но я лично прочитала ее на одном дыхании и осталась в совершенном восторге. Очень жаль, что текст так быстро закончился — кажется, тексты подобного рода я готова читать бесконечно. Крусанов пишет одновременно красиво *и* интересно, что редко встречается вместе. К примеру, прекрасные магреалисты в духе Павича и Петровича — они пишут красиво, с этим не поспоришь, но красота слога подчас подменяет сюжет, и уж точно не имеют никакого значения и характера персонажи и их поступки — они не действуют самостоятельно, а являются лишь дополнительными «средствами художественной выразительности». Напротив, у Крусанова есть одновременно и «средства», и герои — пусть они полуреальны, а полумифичны, все равно их можно различить по характерам и лицам, от каждого можно ждать своих поступков и речей.

В этом романе объединено все, что я люблю в литературе в принципе — прекрасный слог, необычный, быстрый и жесткий сюжет и (да, мне стыдно) альтернативная история Великой России. Ну то есть там не так называется, конечно, но общая идея соответствует. Что из себя представляет текст, очень сложно внятно объяснить, на самом деле. Если отойти на максимальное расстояние и попытаться кратко описать, о чем эта история — то это будет история о становлении героя и обретении им верховной власти. Что, конечно, передает только один из аспектов текста — это еще и, если можно так выразиться, исторический магреализм, в котором описывается судьба империи, ее прошлые и будущие властители, каждый из которых велик и ужасен по-своему. Впрочем, и величие, и ужасность определяются, по сути, как раз стилистическими надстройками, метафорами, образами, гиперболизацией («сто тысяч голов под ноги революции» в изложении Крусанова: привлеченные на сторону властителей мистические силы, знамения природы, сверхъестественные способности). С другой стороны, чисто литературное баловство — многочисленные периоды «чистого текста» различных жанров и форм, но больше всего напоминающих достопамятный гон Курехина и Шолохова про «Ленин — гриб» — так же проникновенно и так же смешно. В целом становится понятно, что автор стебется и гонит, не знаю, как выразить это более литературными терминами. Но делает это настолько здорово, что невольно проникаешься; тот, кто не смог проникнуться тонким издевательством над Гумилевским пафосом, потерял половину удовольствия от романа.

Чем мне еще нравится Крусанов — в отличие от плюшевых магреалистов типа Петровича (которого я нежно люблю, но все равно он плюшевый), автор — не кисейная барышня, и у него где война, там жестокость. Детальная, хоть и не очень продолжительная, и не очень задевающая за живое — как не задевает за живое информация из старых летописей о том, как монголо-татары пировали в 1224 на помосте, установленном на еще живых (в начале пира) русских пленниках. Жестокость Крусанова — примерно такого типа, он констатирует факты, не смакуя их, но придавая им некую литературно-историческую окраску. И не скажу, что у него смертей и крови на единицу текста больше, чем, скажем, в отдельных вещах Борхеса. В целом «Укус ангела» похож чем-то на «Титуса» Теймор — жутковатый, красивый и отчаянно яркий, только Крусанов менее пафосен и еще находит отдельные страницы для невинных литературных игр.

По итогам — это едва ли не лучший пример фантасмагоричного от и до романа, что я читала — идеален по замыслу и по исполнению. Мало что так привлекает меня лично, как сочетание привычного быта и истории с совершенно необычными или нелогичными деталями — «в Байкале крокодилы», а у Крусанова это отлично получилось сделать.

Если романы Павла Крусанова выстроить в линию, то одним своим концом она упрется в мистическую Империю Духа, Небесную Россию, Рим-в-снегу, а другим — в наш, современный нам и вдоль-поперек исхоженный, любимый Санкт-Петербург. Линия эта еще и хронологична: наиболее ранний и известный роман, «Укус ангела», более всех утопичен; второй, «Бом-бом», уже начинает вплетать знакомую петербургскую реальность в свое еще эпическое повествование; третий, «Американская дырка», целиком развернут в родных пенатах, лишь главным героем, дваждыживущим Курехиным, намекая на иные времена и дали; наконец, четвертый роман, рецензируемый «Мертвый язык», почти полностью копирует композицию «Дырки», при этом даже лишая главного героя (поначалу) какой-либо мистической подоплеки. На сей раз солирует очередной воспитанник Пушкинской, 10, «человек из породы вечно молодых людей», некто Рома Тарарам, в фигуре которого, по желанию, можно также усмотреть отсылки к знаковым лицам питерского андеграунда, таким как Сергей Бугаев, одно из известных «погремух» которого – Бананан. Подобно паре Курехин-Евграф, и у Тарарама есть спутник – Егор, персонаж, впрочем, прописанный значительно беднее Мальчика Евграфа. Подобно же «Дырке», основной текст «Мертвого языка» – это разговоры на тему «как нам обустроить Россию», перемежаемые монологами на иные, но столь же возвышенные темы.

Не только «Американской дыркой» прирос новый роман: есть здесь и квази-пелевинская теория о «бублимире» – мире-бублике, всё содержание которого – дырка телевизора; есть и пассажи, словно один в один позаимствованные у Эволы или других традиционалистских авторитетов. Некоторые, весьма значительно подаваемые сентенции героев (например, «танец должен сделаться работой, а работа – танцем, чтобы радость и дело стали одним») подозрительно попахивают Ошо или Гурджиевым, другие (автомойка «Катарсис») чуждо отдают тем же Пелевиным. И все же такой постмодернистский коллаж нисколько не умаляет главных достоинств романа: яркого, умного языка, читать который – словно намазывать хорошее масло на свежий хлеб, – и великолепного финала, пожалуй, лучшего из всей крусановской четверки. Финал не обрывается на полуслове, не играет с читателем в sapienti sat, – нет, он веско и недвусмысленно ставит точку, разом объясняя и название романа, и кредо автора, да и окончательную судьбу своих героев.

Что действительно немного жаль, так это того, что и в «Мертвом языке» мы лишены тех волшебных метафор, на кои был так богат «Укус ангела» и за которые Крусанова справедливо прозвали «русским Павичем». Увы, уже давно его герои не спят таким крепким сном, что на нем можно молотком колоть орехи, при этом видят сквозь веки, как рысь сквозь стену; не пьют кофе с солью, потому что их слюна слишком сладка и т.д. Все эти метафоры, по-видимому, остались на том же конце линии, что и Рим-в-снегу, а Петербург на другом конце требует более классического стиля. Съедет ли ползунок по линии еще дальше или вернется назад – узнаем из следующей вещи маэстро.

И еще одно замечание: как и в «Дырке» (ох уж эта «Дырка»!), в новом романе герои терпят бедствия, как только покидают мегаполис в пользу таких с виду милых сельских пейзажей и исконной русской глубинки. Конечно, по сюжету эти бедствия объяснимы, но не являются ли они еще и косвенным подтверждением непреодолимой чуждости Петербурга и его просвещенных обитателей – всей остальной России, до сих пор залитой мглой безвременья и смуты? В таком аспекте роман прочитывается куда трагичнее и от этого еще мудрее.

Читайте хорошее!

Пускай

У нас будет шанс,

Что к нам опять вернется мальчик Евграф...

Гребенщиков

Если ты знаешь, что драконов на свете нет, рано или поздно это знание сделает драконом тебя.

Крусанов

Новый роман от мага современной русской прозы. Идейно продолжающий «мистический империализм» «Укуса ангела» и «Бом-бома». С новыми героями, странными и непохожими на героев нашего времени. Но схожими с паяцами и шутами, трикстерами всех эпох и жанров. Запредельщиками, как переводит сам автор традиционалистское понятие «трансцендентального человека». От Локи до Остапа Ибрагимовича, отсылки к которым ясно прописаны в романе. Таких запредельщиков там два: Евграф Мальчик, от лица которого ведётся повествование и который по сюжету проходит несколько инициационных стадий, и вполне уже реализованный Капитан Абарбарчук, сиречь преображённый Сергей Курёхин. Действие происходит в 2010-11 годах, в течении которых концессионеры осуществляют одну дьявольски метафизическую идею: уничтожить, вконец извести Америку, дабы уже ничто не тормозило победный расцвет Русской Души. Для этой цели были использованы: Кольская СГС, несколько бронзовок, мускусных усачей, жужелиц и других инсектов, человеческая жертва, «сузуки-витару», электронная переписка, вольные камни, женщина-лютка с разноцветными глазами, дух Патрокла Огранщика, скоростное свежевание барана и ещё немало алхимических ингредиентов. Великое делание вершилось в пределах СПб, Пскова и окрестностей; сдобренное диалогами геополитического, философского и тайновидческого толка, премудростями духовного пути и радостями плотского секса, оно было от начала и до конца грандиозной, и оттого совершенно правдоподобной мистификацией. Идеи эковского «Острова накануне» получили в «АД'е» своё апокалиптическое воплощение: здесь нашлось место и гаринскому оливиновому слою, и подложным статьям в Nature, публичным демонстрациям превращения свинца в золото, и нострадамическому толкованию сказок Афанасьева, и, наконец, фальшивой цитате из К. Леонтьева: «Если русские, вместо того чтобы есть друг друга, помогут друг другу, они станут господами мира». Из тонких, но заметных реминисценций следует отметить похожесть фигуры Евграфа Мальчика на Эрнста Юнгера: тот же бесстрастный автобиографизм и страстный авантюризм, та же любовь к жукам как наивысшее проявление антигуманизма, тот же поиск скрытых гештальтов и невидимых героев. Тотальная ирония и традиционалистская серьёзность, перемешанные в романе наподобие мыслей в голове шизофреника (позитивного, разумеется), не должны затмевать главную идею: нужно быть, а не иметь, посколько только тогда удастся всё. В том числе и вывести породу певчих рыбок...

«Ворон» вполне себе обычный для Крусанова роман, опять живописующий дружбу интеллектуалов эскейпистского толка, игнорирующих т.н. «современнность» и своими чудачествами живописующих жизнь. Группа петербургских «могов»( Секацкий и другие) выведены под псевдонимами, как и в предыдущем романе «Мертвый язык». Много вкусного, интеллектуального жонглерства, превосходных юморных цитат — на любителя. Формальная канва — появление Зверя-истребителя, война с Китаем и поиски Зверя друзьями — имеет подчиненное значение. Из всего однотипного цикла романов Крусанова «Американская дырка» определенно получше «Воорона», с другой стороны, «Мертвый язык» — послабей. Исключительно для поклонников текстов Крусанова, который все же пишет повеселей и живей остальных «могов».

Понравилась мне история со стариком, который на замечание застеегнуть ширнинку ответил: «Когда в доме покойник — окна настежь».

Североамериканский знаток альтистории обратил внимание на «многие аллюзии» этого произведения П. Крусанова с романом В. В. Набокова «Ада», — единственным, пожалуй, у классика романом с явными н.-ф. и альтернативно-историческими мотивами: те же мистические границы загадочного государства «Амероссия», странствия из одного пространства-реальности в другое, и мн. др. А у Крусанова — тоже реверансы в сторону североамериканской альтистории, — с победившим Югом, — что, впрочем, не помешало освобождению североамериканских негров, через семь лет после подписания Грантом капитуляции, — несколько запоздалой «вольной», когда рабы уже успели уйти в диаспору по всему миру. Вот эта общность прозы двух русских авторов — явный симптом возвращения российской, — не всегда изящной, — словесности к пути естественного развития, не скованного цензурой и догмами идеологии.

В остальном аллюзии, очевидные для заокеанской образованной публики, по-видимому, в новинку для современной России. Возможно, для того, чтобы соспоставить творчество этих двух писателей, и понадобилось сверхпространство альтернативной истории...

Ничего оригинального и нового я в пересказе Крусанова не обнаружил — лучше классические переводы читать; там фольклорная образность сохранена не меньше, а поэзиии, пожалуй, и побольше будет. Странное графоманское упражнение — впрочем, я позже узнал, что это раннее сочинение талантливого писателя, изучавшего на практике приемы магического реализма. только зачем было еще и издавать данный сомнительный «шедевр»?

Волшебная и печальная сказка. Очень гармонична: сюжет, идея, действие, герои, язык — всё созвучно, как в хорошем музыкальном произведении. Именно поэтому у массового читателя, воспитанного на блатном русском «шансоне» и попсе вызовет непонимание и отторжение. Если Вы любите Донцову, либо серию «Обожжённые зоной», обходите стороной, уважаемый читатель, Крусанова. Если Вы находите гармонию в музыке Моцарта, обязательно откройте для себя Крусанова, Читатель. Всем удачи.

Интеллектуальный роман Павла Крусанова рассчитан определенно не для широкого круга. Он будет интересен людям, предпочитающим вдумываться в каждую фразу, ищущим многогранность... А многогранность-то есть! Только высмотреть эти грани неподготовленным и невооруженным глазом практически невозможно.

Язык автора, безусловно, живой и более чем живой. Так писать может далеко не каждый. Эта игра со словами, эта сплошная витиеватость и красивые художества — всё написано на высочайшем уровне, талантливо и изысканно.

Главный плюс романа — в стиле.

Идея идет следом. Общество потребления и рабы СМИ. Всё это крайне интересно, особенно с точки зрения главных героев, стремящихся к раю на земле либо вне земли...

К превеликому сожалению, минус есть и он весьма категоричен. Я вновь вернусь к началу своего отзыва. Итак, автор, может, призывает, может, и нет, читателей к обретению собственного я, жизни, индивидуальности и всего подобного. Но ощущение такое, что достойны этих знаний лишь литературоведы, критики и прочие мыслители. Как быть простому люду? Сто раз перечитывать каждую страницу? Красивый язык вовсе не обязательно предполагает недоступность...

Также минус в создании художественного мира. Мне почему-то вспомнился «Портрет Дориана Грея», в котором мира как такового и нет. По сути — сплошные диалоги. А как насчет того, чтобы проникнуться? Оскара Уайльда попробуй не простить — идея его романа полностью оправдывается манерой. Но в случае с «... языком»... Обрывистые события, приводящие к одному и тому же — поводу для закрученных и заверченных бесед.

Тем не менее, это читать стоит. Хотя бы для того, чтобы повысить планку... В общем, какую-нибудь планку точно повысить.

Кстати, аннотации не верьте. Никакой запутанности в истории нет...

Приятный текст, впрочем, уступающий, на мой взгляд «Укусу ангела», хотя и продолжающий его традиции.

Рекомендую всем, кто любит: изысканный и цветистый (но не навязчивый и тяжеловесный) стиль, оригинальные сюжеты, альтернативную историю (если этот жанр можно соотнести с Крусановскими текстами), сочные детали, отличные микро-истории.

Сюжет книги описывает несколько поколений Норушкиных, кои имеют доступ и вышнею обязанность «звонить» в некоей «чертовой башне».

Каждый такой бом-бом пробуждает глобальное потрясение в России: бунты, кризисы, восстания.

Звонарем может быть только мужчина, оставивший после себя наследника. Желание «отзвонить по Руси» приходит словно бы извне, отзываясь на некую глобальную нужду страны.

Очень любопытны описания жизни различных поколений.

В мелочах книга напоминает романы Павича.

Имхо, не для широкого круга читателей, но для гурмэ, эстетов всех мастей, «ищущих странного» и литературных хулиганов с широким кругозором.

Это отличная книга. Я считаю ее одной из вершин отечественной прозы. Но готов признать и полное отрицание этого текста. Книга легко может остаться непонятной. Я помню о себе, что пять лет назад случайно купил «Укус ангела». Он остался для меня зашифрованной рукописью. Я не прочел и одной страницы. Совершенно было непонятно, о чем это написано

В этом году меня внезапно осенило. Я специально пошел в книжный и купил этот роман. И прочитал его взахлеб. И теперь смотрю на нее, как на чудо. Такие книги пишутся раз в сто лет. В нее невозможно вчитываться, и разбивать на составные части ту многоцветную мозаику из образов, которая спеклась в единый организм текста. Однако, несколько слов хотелось бы сказать.

Сюжет романа – описание взросления полурусcкого-полукитайца Некитаева, чей отец умер от последствий ранения, сбежав к любимой из больницы, скончавшись сразу после зачатия сына, а мать стала от горя рыбкой-уклейкой, и живет теперь в речке. История человека, томимого странными желаниями, гордого, жестокого и фантастического по своим задаткам человека. Вступивший в кровосмесительную связь со своей сестрой, он помрачил свой рассудок. Он живет почти уже за гранью мира моральных ценностей, созданных Творцом.

Отношения Петруши, сына опекуна брата и сестры Некитаевых, со своим повелителем, это предмет особой линии романа. «Я буду делать, как захочу, а ты будешь объяснять, почему я поступаю правильно» — говорит Некитаев Петруше еще на заре их возмужания. На беду им самим, благодаря помощи философа Петруши, Некитаев восходит на вершины власти, обманом занимает вакантное место Императора.

Император Некитаев развязывает гибельную для страны войну со всем миром. В минуту последнего отчаяния, когда оказывается, что ход военных действий совершенно неудовлетворителен, он принимает решение выпустить на свободу существ, живущих в Аду – псов Гекаты.

Перед нами — фантастический, головокружительно-загадочный мир альтернативной Российской Империи, срастившейся с таинственным, утонченным миром Византии-Турции и магическим миром альтернативной мифологии, который стал буквально ненавистен многим критикам, поспешившим обвинить автора в откровенном фашизме.

Мир русской истории с ее храбрыми офицерами, харизматическими строителями империи, восточным колоритом, притягательным и сладким, с ее мучительной, тайной сексуальной извращенностью стал предметом выразительнейшей, пронзительной фантастики.

Автор соединяющий в одном образе строки «Дао дэ цзин», фрагменты в стиле классического русского романа, символы «магического реализма», и нарочито изощренный метафорический ряд авторской мифологии, создал роман-головоловку. Или роман-парафраз, где хорошо узнаваемые заимствования в сюжетных ходах есть выражение тотальной литературной игры.

«Укус ангела» — роман-ребус, где в одном предложении сосредоточено все богатство языка. Как в ребусе одно слово выражается и через пиктограммы и нехитрые игры с символами, и через иные намеки, так и в сочинении Крусанова разнородные элементы используемой им символики становятся лакомой загадкой для поклонника хорошего чтения.

П. С. Аннотация на сайте не имеет к роману абсолютно никакого отношения.

Интересная сказка, похожая на восточную, начало напоминает легенду о детстве Ходжи Насреддина, но затем, подобно сказкам тысячи и одной ночи, всё меняется.

И герой проживает свою жизнь день за днем, как простой человек — но ведь он человек не простой, у него удивительные способности. И судьба находит этим способностям применение, а что же сам обладатель чудесных даров? Нет у него счастья, только на короткое время солнце любви согревает его, но потом — день обжигает, а ночь мучает холодом, и нет никакого выхода, потому что жизнь его все продолжается и не видно ей конца.

Читайте, чудесное повествование завораживает и удивляет.

Фразы, построение предложений — вот что льется бальзамом на сердце при чтении Крусанова!

Одно из очень немногих современных российских произведений, которое можно читать. Повесть прекрасна и логична от начала и до конца, полна загадок с необычными разгадками, полна восточной экзотики и мистики, философии, и житейской мудрости. Читал и перечитывал много раз. Рекомендую.

В чехарде событий странных:

войны, маги и князья —

укуси меня, Крусанов, —

очень мало понял я...