Александр Кацура

АВТОБИОГРАФИЯ

Я родился в 1941 году, за три недели до войны в Москве, в Зарядье, на Варварке, в трехстах шагах от Кремля. Первые два с половиной года жизни провел в эвакуации, в глухом башкирском селе. К концу войны мы вернулись на Варварку. Я помню черные шторы на окнах (их спускали при налетах вражеской авиации), помню салют победы, поток танков, ползущих с Красной площади по нашей улице, а также непрерывный, ноющий, как зубная боль, голод второй половины 40-х.

Я был младшим школьником, когда умер Сталин. Как сейчас вижу эту эпохальную смерть, перевернувшую жизнь страны, да, видимо, и всего мира. Детскими, еще не очень понимающими глазами я видел тяжкую атмосферу метафизического страха, сгибающую людей в последние годы жизни тирана. Я видел, как арестовывали и увозили людей. Кто жил тогда, никогда этого не забудет. Говорю об этом потому, что эти впечатления, эти наблюдения очень многое определили в моей жизни.

Юношеское увлечение математикой привело меня на Физический факультет МГУ. Но когда меня попытались запихнуть в «почтовый ящик», где, используя новейшие технологии в области электронной оптики, я должен был разрабатывать оружие для режима, который я уже тогда откровенно презирал, я сбежал из «ящика», занявшись сравнительно вольными вещами – философией науки, теоретической экологией и, по мере сил, литературой. Для физика-расстриги естественнее всего было заняться научной фантастикой. С этого я и начал, поскольку это был тогда самый неподцензурный жанр. Хотя для себя писал стихи, загадочно-туманные рассказы и пьесы в стиле театра абсурда. Публиковать все это тогда было невозможно. Попутно я увлекался живописью (разрабатывая собственный домашний стиль кубизма, абстракционизма и символизма), участвовал в ряде неформальных выставок 60-х и 70-х. Ныне несколько моих работ случайно проникли в Интернет, их можно увидеть на сайте «Философской пинакотеки».

Кстати сказать, живопись до конца я так и не бросил, в последнее время меня иногда приглашают на коллективные выставки в Дом художника, в московское отделение Международного Художественного фонда, в небольшие московские галереи, и я даже подумываю о персональной выставке через год-другой. Но это к слову.

Занятия философией в 70-е я осуществлял в Институте философии на Волхонке, где царила нестандартная и весьма любопытная атмосфера: сосуществовали относительная творческая свобода (Эвальд Ильенков, Лев Баженов, Мераб Мамардашвили, Александр Зиновьев) и мрачная традиция казарменного коммунизма (гонитель генетики и свободного слова сталинист М. Б. Митин и целая свора стукачей). Выглядело это странное соседство и грустно, и комично. 80-е годы я провел в Институте системных исследований (ныне – системного анализа), где и застал перестройку. В этом заведении тоже встречались интересные личности – нобелевский лауреат Леонид Канторович, философ Иван Фролов, экономист Станислав Шаталин, завлаб Егор Гайдар, младший научный сотрудник Никита Хрущев-внук и даже Марта Лаврентьевна Берия, негласно опекаемая директором института Джерменом Гвишиани, зятем Косыгина. Позже в трудах нашего патриота-евразийца Дугина я прочитал, что Институт системных исследований был якобы организован ЦРУ для развала СССР. Так что, считайте, по Дугину, – я причастен к сему жуткому процессу. Впрочем, о моем отношении к режиму можно было догадаться по ряду скромных сочинений из фантастики, особенно, по роману «Похищение», который издательство в аннотации определило как книгу, исследующую корни тоталитаризма (роман был написан в советские годы совместно с другом детства Валерием Генкиным, но издан лишь в 91-м, вскоре после путча ГКЧП). Кстати сказать, тоталитарные режимы я исследовал не только в художественных образах, но и средствами политологии (см. мои статьи «Тоталитаризм», «Фашизм» и другие в однотомной энциклопедии «Глобалистика», которая была объявлена в России книгой года в 2003 году; статьи эти можно найти и в Интернете).

Каким был я раздвоенным, таким и остался – одной рукой пишу стихи и прозу, другой – философические статейки и эссеистику, а еще размазываю масло по картонам и холстам. Но нет человека, который не мечтал бы преодолеть шизофрению.

Я состою членом Союза российских писателей, а также членом Международного Художественного фонда.

В цифрах мои результаты выглядят так: более 200 научных работ; 10 книг (проза, эссе, стихи, научно-популярные издания), десятки рассказов в журналах, добрая сотня публицистических статей в газетах и журналах.

Художники и математики (окромя прирученных, придворных) всегда относились к властям с недоверием. Вполне понятно, что нынешний режим в России мне тоже не слишком нравится. Поэтому, скромно продолжая свои штудии, с надеждой будем всматриваться в разворачивающийся на наших глазах 21 век.