Сложно ухватить нить запредельного, даже какого-то волшебного ощущения среди суеты. Но в этом рассказе есть ощущение чуда, а это высший пилотаж.

Заглавная повесть изначально показалось такой тягомотиной, но потом я вошёл в ритм и началось тотальное веселье. Увидел в ней параллели со своей старой и хорошо забытой «офисной жизнью» (благо просуществовала она три года, не больше). Главный панчлайн истории я разгадал сразу, что меня немного раздосадовало, с другой стороны оригинальность и символичность «наказаний» перевесили относительно банальный сюжетный ход. Особенно порадовался за «Мистера Бака», кажется что ему будет не в гадость

Если говорить о сборнике в целом (у меня издание от Мастеров Ужасов, 2024 года), то ряд историй были для меня слишком фоновыми, отдельно отметил для себя рассказ о малом народце и исповеди психиатру, но был приятно удивлён, что в книгу включены также многочисленные интервью с писателем — многие мысли оттуда сильно резонируют с моим собственным восприятием мира, особенно выделю пассажи о тревоге, а также о том, почему её так сложно объяснить, разложить по полочкам, довести до абсурда, что часто предлагают страдающим людям те, кто призван лечить душевные страдания. Я бы не сказал, что интервью повторяют друг друга (лишь отчасти), зато скажу, что в них можно найти много оригинальных, а может даже близких для себя, мыслей.

Про сложный и многогранный психологический мир писателя и про его внутренних демонов, которые подчас бывают куда реальней тех, что им же описаны на бумаге.

Товарищ Лиготти достаточно вменеяем, чтобы подавать звучащую контрапунктом к основной историю про «смертельные штаны» с легким сарказмом и даже где-то переходя на гротескный юмор. И эта часть произведения достаточно неплоха, более того, отдельные удачные фразы вообще можно смело вывешивать на стенку в качестве мемных высказываний на века. Беда в том, что все в итоге выливается в излишний серьёз, убивая ту только что созданную черноюморную атмосферу, которую автор так бережно выстраивал пару десятков страниц.

Внутренних драм писателей мы уже так наелись у того же Кинга и прочих (хотя надо отметить, отдавая должное, рассказ написан в 85-м году и если бы его прочесть тогда, возможно, впечатление было бы другим, но как вышло — так вышло), что очередное чудо с крыльями, отделившееся от темной сущности человеческой души, совершенно не произвело какого-то эффекта. Да и острые углы уж как-то слишком обходятся стороной, чтобы, не дай БожЕ, не запачкать бедного зрителя излишней натуралистичностью.

В результате — и не полноценный фарс, и не удавшийся мистический триллер. Автора подвело желание усидеть сразу на двух стульях. Не то, чтобы это ни у кого не получалось — вполне даже бывали случаи, — но это как раз не тот.

Когда я начал читать Лиготти, создалось впечатление, что он пишет похоже на Достоевского. И в первую очередь возникли аналогии с «Записками из подполья». Как и у Ф. М., герой ненавидит всех и вся, болезненно чувствителен, и описывает других людей исключительно через поступки и духовный склад. Внешность его врагов мы так и не узнаем, при этом, четко понимаешь, что это за птицы. Описания психологических переживаний и невротических размышлений занимают 90% текста.

Но дальше, с появлением сверхъестественного, все больше вылезал Лавкрафт. Опять много размышлений, минимум диалогов, да и действие не такое уж захватывающее.

Увидел я и немного Кафки + обрывки из пессимистической философии Шопенгауэра. Но, как говорил Дин Кунц: «Если автор считает, что ничто не имеет смысла, зачем он тогда пишет книгу, которая в этом случае тоже не имеет смысла?» У Шопенгауэра из постулата о том, что все безнадежно несчастны, все-таки выводился тезис о необходимости сострадания и усмирения Эго. Если мы все жертвы, то давайте жалеть друг друга, если желания удовлетворить невозможно, то нечего и удовлетворять их за счет других. В таком духе. У Лиготти нет и этого.

Что до хоррора, то он меня сильно не напугал. И показался не шибко изобретательным. Это, действительно, скорее вирд.

Есть у Лиготти повесть... или длинный рассказ... «Призрачная нить», которая впечатлила меня больше. Довольно любопытно. В общем, сказать, что этот писатель меня поразил, не могу, но желание знакомиться дальше с его творчеством не пропало. Я бы не прочь найти его монографию «Заговор против человеческой расы», где Лиготти анализирует пессимистических философов. Люблю такое.

Ляпы перевода начинаются прямо с названия! На самом деле заголовок гласит «Заговор против рода человеческого». Это феноменально! Ещё немного фантазии и получилось бы «Тайное противоборство человеческой гонке». Представляю, что переводчик нагородил дальше — в самой книге.

Эх, нейросеть, что же ты с нами делаешь?!

Лучшее чтение, когда ситуация или кажется безнадёжной, или уже стала таковой. Любые преувеличения и максимализм автора уже не кажутся такими радикальными, нет, они проходят по категории «выглядит хайпово» или «почему бы и да».

В целом, акценты на ведущую мысль расставлены верно, видно, что, прежде чем садиться излагать свою философскую мюсль, Лиготти провёл широкую предварительную работу. Кое-где, безусловно, повторяется, кое-где виднеются явно позднее сделанные правки и дополнения, но, однако, читается интересно. Что называется, на одном дыхании.

На одном последнем дыхании.

Какое претенциозное название!

На самом деле, это прекрасная иллюстрация того, что подобные сборники интервью могут оказаться не лучшей идеей. Этот, например, окончательно убедил меня, что Лиготти не является выдающимся автором. Да, он автор со своей очень узкой индивидуальной нишей, но это ли повод называть его выдающимся? Так вот, эта ниша, набор его личных авторских особенностей заставляло людей, бравших у него интервью, скатываться к одним и тем же вопросам (что косвенно убеждает: этих самых индивидуальных особенностей у автора не так уж и много). Вот и перетекают из текста в текст: Лавкрафта и Чоран, сны и право на эвтаназию, постоянное упоминание о своей уникальности в виде травматического опыта депрессий, музыка и участие в музыкальных группах, «Заговор против человеческой расы» и так далее. Да, иногда Лиготти проявляет нешуточную эрудицию, но от повторений тем, на которые он её источает, она не становится более привлекательной. И вот получается, что большее впечатление на меня произвели первые интервью, а дальше – повторения, повторения... Если один из пяти-шести вопросов подкидывает что-то новое, то уже хорошо. Относительно хорошо.

Кстати, из общего ряда выбивается «Интервью с Орасио Лаббате для итальянской газеты «La Repubblica». Видно, что «La Repubblica» издание, которое выше жанровых, и вопросы предлагает универсальные, не заточенные под «индивидуальность» Лиготти. И ответы на эти вопросы мне было читать интересно (ну, как нечто новое).

И всё же интервью понравились мне дальше больше чем некоторая проза Лиготти в сборнике «Пока мой руд не завершен», и особенно в его разделе миниатюр-пересказов классических историй ужасов. Наверное, не очень лестно для автора, когда в его интервью все философские и эстетические принципы доходят лучше и яснее, чем через прозу. А для меня это было именно так.

Тот же самый Орасио Лаббате, что брал у Лиготти интервью для «La Repubblica» – второй газеты по популярности в Италии. Но если там издание, стоящее выше жанровых, предлагало стандартный набор вопросов (и это, внезапно, было довольно интересно), то здесь – полностью о сборнике «Ноктуарий».

«Ноктуарий» я не читал. Но это мне не портило. Орасио Лаббате задавал вопросы, отталкиваясь от конкретных произведений, но вопросы получались такими, что были понятны и без чтения этих рассказов. И ответы у Лиготти выходили более лаконичными и конкретными. Это мне нравилось. На примере самих рассказов его философские и литературные принципы смотрелись более понятно.

А вот что разочаровало, так это внезапно всплывший, и уже чертовски надоевший вопрос о снах. И ведь он тут даже выбивался из самой логики интервью...

А это интервью в составе сборника «Маленькая белая книжица стенаний и шорохов» идет будто вразрез остальным. Если в остальных есть некоторое заигрывание с автором, попытка подстроится под его индивидуальность, быть в курсе его эстетических взглядов, и высматривать их глубины (увы, в итоге получается однообразное чтение), то тут – стандартный набор вопросов: авторский стиль и авторские принципы, творческие ориентиры, что оказывает на его творчество влияние и так далее. Вопросы универсальные, подходящие к любому автору. Но тут они – нечто новое. И Лиготти приходится отвечать достаточно конкретно, без ухода в философские дебри и программные ответы на программные вопросы (разве что он не преминул напомнить о свой уникальности полученной через депрессии и эмоциональные проблемы). Получается довольно интересно, по-моему.

Здесь, в середине сборника «Маленькая белая книжица стенаний и шорохов», это интервью наводит на мысль о бесконечном повторении одних и тех же вопросов. Видимо само творчество Лиготти обрекает интервьюеров на это: Лавкрафт, жизнь как кошмар, психологические проблемы, «Заговор против человеческой расы» и так далее. Единственное новое тут – вопрос о марионетках, как частых предметах в прозе Лиготти, да вполне закономерный «Если жизнь это кошмар и безумие, то зачем же он тогда пишет свои произведения»?

Артему Агееву повезло и не повезло. Повезло, потому что он единственный из интервьюеров в сборнике «Маленькая белая книжица стенаний и шорохов» который тут, на Фантлабе зачислен к Лиготти в соавторы (остальные, видимо, такого статуса не заслуживают). А не повезло, потому что это интервью в самом конце этого самого сборника, когда одни и те же вопросы уже прошли по второму кругу, и когда Лиготти уже два раза на них ответил (благо, что не меняясь в сути, он не всегда повторял себя по форме). Хотя Артем Агеев наконец-то задал вопрос, на который Лиготти не захотел отвечать, и он сам по себе любопытный – о связи его творчества и сериала «Настоящий детектив». А в остальном – уже истоптанная колея: сны, Лавкрафт, Набоков, собственная исключительность из-за психических и эмоциональных проблем (даже вопрос о марионетках, казавшийся новинкой в предыдущем интервью, тут – уже повторение). И дань уважения большой русской литературе – это вот не больше признака хорошего тона, так же он делал с большой итальянской литературой и её авторами, в интервью итальянским изданиям (по сути, Буццати тут поменяли на Гоголя, вот всё).

Наконец-то кто-то спросил Лиготти про его многочисленные повторения выражений и отдельных слов в текстах его работ. С другой стороны, кому как не переводчику, человеку, работающему с текстом очень близко, об этом спрашивать. Ответ:

Интервью в большей степени посвящено «Заговору против человеческой расы» и, видимо, приурочено к выходу этого труда на итальянском языке. Опять же, «Заговор…» я не читал, и это слегка искажает моё восприятие. Благо, что разговор затрагивает и ряд сторонних тем, того же авторского видения литературы, например, и авторской философии – в принципе, ничего нового после пяти прочитанных интервью, но слегка иными словами, немного добавляющими новых оттенков и образов к теме. Остальное и вовсе уже известное, как, например, разговор о музыке (после обильного словоизлияния в «Интервью для Lovecraft ezine» в этой теме и невозможно было в принципе что-то прибавить).

Несмотря на присутствие вещей, которые, являясь программными, уже слегка поднадоели в пространстве сборника разных интервью с автором (и эти повторения главный аргумент, чтобы не делать такие сборники) – любимые группы, любимые фильмы и т.д., хорошо хоть обошлось без вопроса о дальнейших творческих планах – это интервью проникает довольно глубоко в то, что автор называет тревогой. Тревога скрытой правды о мире, от вопросов, которые ты раньше никогда не задавал, причина тревоги нового витка истории. И в этой теме разговор кажется обстоятельным, глубоким, для меня лично открывающим некоторые новые аспекты. Для меня это главная (хоть и единственная, но заметная) ценность данного интервью

Любопытная затея переложить бремя интервьюера на группу коллег Лиготти, писателей «странной прозы» (оказалось, что таковых я знаю слишком мало), по факту сделала это интервью неровным. На какие-то вопросы автор отвечает в пару предложений, а какие-то уносят его в размышления на четыре страницы. Список тем уже кажется избитым (я до этого три интервью уже прочитал, и многое повторяется) – Лавкрафт, сны, философия (последнее привело к внушительному списку авторов и их работ), «Заговор против человеческой расы» (который, как я понимаю, официально на русском я зыке не издавался). Из нового – юмор, разговор о стихах Лиготти, и о том, какое место в его жизни занимает музыка. Последнее внезапно вырастает в долгую автобиографию. Кажется, этот вопрос затронул и заставил автора вспомнить многое.

После интервью с Николя Ломбарди и с Питером Бибергэлом это кажется бледнее. Во-первых, участники беседы не настолько глубоко уходят в темы, и, соответственно, получается более лаконично. Во-вторых, набор тем и предметов, что возникают в ходе интервью, будто бы повторяются – Шопенгауэр, гностицизм, киноужасы, эвтаназия, вечная боль и депрессия, Лавкрафт, сны, и так далее. Из этого интервью можно понять только новое – кем в разное время работал Лиготти; да более подробно он останавливается на педагогической функции «Заговора против человеческой расы», но я его не читал, и мне это оценить трудно.

Это интервью хорошо смотрится в связке с интервью Николя Ломбарди – оба они очень вдумчивые (хорошо виден интеллектуальный уровень интервьюеров, который и Лиготти заставляет проявить себя в интеллектуальном плане), чем-то они даже перекликаются, но не повторяют друг друга. И опять интервьюер заставляет Лиготти говорить не столько о себе и своих произведениях, сколько о жанре и своем виденье жанра – и это очень любопытно. Мне лично было о чем подумать, тем более, что разговор шёл глубокий, и открывались некоторые особенности, на которые я раньше в жанре не обращал внимание.

И опять я выписал для себя несколько работ в области литературоведения и философии – для позднейшего ознакомления.

Несмотря на то, что я не очень впечатлён теми историями Лиготти, которые я прочитал, и соответственно не заимел ещё уважения к автору, это интервью мне понравилось. Есть очень любопытные мысли. Всё-таки Николя Ломбарди задавал интересные вопросы, на которые нельзя ответить не вдумываясь. К тому же они – и соответственно ответы Лиготти – действительно помогают разобраться в нюансах прозы и мировоззрения автора, помогают понять, что именно он выражает в своих историях, к чему стремится. Возникла даже мысль, что прочти я это интервью раньше, я бы, возможно, оценил его прозу лучше, имея в голове то виденье, которое я здесь от него получил. Лиготти предстает очень интеллектуальным человеком (как и его интервьюер). Говорю ему спасибо и за тот короткий список по литературному мастерству для желающих научиться писать страшные и «странные» произведения – даже захотелось их поискать и ознакомиться. Кстати, не скрылось от моего внимания и то, что почти в каждом ответе автор ссылается на какое-то свое произведение. Всё-таки любим мы себя, любим.

Такое, гротескное (что иронично). Беседа (на интервью-то и не тянет) автора с самим собой (Томми, очевидно, Томас). Есть ощущение, что изначально оно должно относиться к какому-то сборнику авторской поэзии (поэзия упоминается). На самом деле – совершенно не информативно; автор слишком увлекся игрой в задиристую перепалку, чтобы транслировать какие-то мысли (вывод: Томас – плохой интервьюер). Единственное, за что зацепилось сознание, фраза: «Но чаще всего я сдерживаюсь, правда. Иначе читатели начинают закатывать глаза, пропускать страницы со снисходительным презрением, обмениваться взглядами в знак крайней скуки». Откровенно говоря, читая некоторые вещи Лиготти, я к этому действительно был близок. Да ещё обвинение Томми в том, что риторические вопросы Лиготти бывают переусложнены метафорами. Готов с ним согласиться. И не только применительно к риторическим вопросам.

Удивительная, конечно, манера у автора – дробить свое творчество на мизерные сборники. Вот – два рассказа и авторское введение. Тема – безумие. Конечно, в авторском понимании. Конечно, с его пессимистическим взглядом на человечество, на социум как ступень перед хаосом, и так далее. Минус сборника объемом не больше общей тетради – всего два произведения, одно нравится, другое нет, и уже не знаешь, какую общую оценку ставить…

Да, «Metaphysica morum» для меня – мимо. Он то, что мне у автора не нравиться – глыбистый стиль, минимальный сюжет, авторская философия, которую приходиться выводить очередным финальным манифестом. Не без пугающих и действенных образов. Но, в общем, – мимо.

А вот «Маленькие человечки» понравились. На фоне остальных произведений автора – даже очень понравились. Тревога за счет неопределённости, зыбкости. Осязаемый, действенный гротеск. Застревающие в памяти образы и ощущение кафкианского сна, который логичен и четко реалистичен в плотном пузыре пространства этого сна, пространства мира рассказа. И авторская философия на этом проникает в сознание лучше. И стойкое, чуть похмельное послевкусие остается. Пока лучшее, что я у Лиготти прочитал.

И как ставить общую оценку?

Но, всё же, – поставлю оценку чуть ближе к оценке «Маленьких человечков». Пока очарование их не рассеялось.

Читал, как водится, после самих рассказов в сборнике. Но предосторожность была лишней. Есть, конечно, намеки на безумие, как тему, как попытку вырваться из давящих стен ненормальной нормальности, губительный заплыв против течения – все, что тематически объединяет обе вещи в сборнике. Но для чтения рассказов это не опасно.

По форме это введение напоминает отрывок из какого-то художественного произведения автора – сгусток его потока сознания «на тему». И в таком коротком объёме это даже интересно.

Наконец-то я прочитал у автора что-то в высшей мере стоящее. Рассказ страшный из-за своей странности и неопределенности. Нет, проблема со стилем (проблема для меня, так как авторская манера рассказывать истории мне в основном не нравится) не исчезла, но скатилась к минимуму – он по-прежнему тяготеет к многословию, к дотошному описанию не происходящего, а собственной (для героя, конечно) реакции, собственных переживаний. И он по-прежнему предпочитает выдавать смысл происходящего через внутренний монолог, а не давать читателю извлекать его самому из происходящих событий. Но здесь это кажется более оправданным – ведь форма рассказ, это и есть монолог, описание жизни, проблемы и внутренних переживаний перед невидимым доктором, из тех, что по мозгам. К тому же всё вышесказанное кажется – наконец-то! – умеренным, не мутящим историю как селевой поток. К тому же образы. Странные образы. Маленькие человечки и Маленькая Страна, живые куклы, замечаемые и одновременно не замечаемые людьми. Всё вытягивается в такую странную атмосферу – слегка Кафка, слегка Гофман – иллюзорности бытия. Эти странности, будто и не странности вовсе, ощущение логичности, но будто бы и зыбкости обыденного. Рассказ тревожит и даже, где-то под кожей, хордовым чувством распознавания ненормального – пугает. По-моему, тот случай, когда автору удалось сделать всё филигранно – впервые с начала моего недолгого с ним знакомства.

Всё, конечно, глубоко субъективно.

Да, что-то можно предугадать. Опытный читатель, например, наверняка привык, что

И финал, который лишь множит неопределенность. Задним умом и он кажется вполне предсказуемым. Но так уж он выстроен, такие уж он вызывает ощущения, что это не портит, а, наоборот, удваивает странное зыбкое послевкусие. Послевкусие остающееся долго.

Определенно зацепил меня этот рассказ.

Я тут понял, что меня раздражает стиль автора (или то, как его переводят?). Можно сказать, что этот стиль выбран для большей передачи внутреннего состояния героя, но это не так – хоть я не много Лиготти прочитал, но этот стиль присутствует у него часто, если не сказать всегда, только лишь с разной интенсивностью. Здесь – бесконечная вычурная эрудированность, язык советских предисловий, где, чем больше видимости знания специфических слов, тем, по их мнению, лучше, но, на самом деле, нет. Этот стиль как наползающие глыбы. В нём автор пытается создать свою философскую концепцию. Пытается, потому что, во-первых, его мизантропия, замешенная на патологиях и грязи бытия, на полноценную философию не тянет, а, во-вторых, она же и вязнет в глыбистом стиле инструкции от холодильника и накатывающих повторов. Понимаю, что так, видимо, автор пытается вывести читателя из равновесия – вещь, которую по-разному проделывают все значимые авторы ужасов – но этот способ кажется мне поверхностным, будто попытка оттенить историю монотонным жужжанием. А оттенят нужно – сюжет, если его вычленить, не самый удачный. Видимо весь смыл и есть в мыслительной каше героя и намеках на некий космический «новый контекст». Побочное действие – мысли героя невольно напоминают расплывчатые отговорки психолога (на минутку – шарлатана), и ровняются с ними по смыслу. В итоге автору приходится – и не в первый раз – идти в лоб, выкатывая в финале очередной манифест. Но я лично, к тому моменту перестал воспринимать его в принципе.

Нет, есть и нечто интересное. Интересные образы, как этот Посредник. Мир снов героя чем-то напоминает мир снов Лавкрафта из рассказа «Грезы в доме ведьм». Я вижу тут явную параллель.

Видимо, вещь откровенно не для меня.

Дочитал. Вернее – домучил. Хотя, изначально, мне и виделось в этих пересказах классических историй ужасов (и не только литературных) нечто интересное. Но дальше «это интересное» стало превращаться в «нечто однообразное». Нет, попадались и интересные авторские преломления или продолжения. Но не так уж их было и много. И, в основном, они были там, где я не знал или не мог угадать оригинал, над которым автор проводил, уж извините, вивисекцию а-ля доктор Моро. Вот тогда виделось что-то настоящее, авторское – и это было интересно. Но, повторюсь, редко. В какой-то момент все эти микроистории, собранные в микроциклы, и вовсе стали раздражать. Стала видна матрица, по которой он истории штампует, а после и вовсе возникла мысль, что он и все классические истории ужасов начнет так «переделывать». Мысль мучительная, как будто ты слушаешь чьи-то однообразные шутки, что уже перестали веселить, и думаешь, а будет ли им конец? Где-то и вовсе истории портили мне вещи, которые я ещё не успел прочитать – его «пересказы» походили на пренебрежительный спойлер. И кстати, манера пересказывать какая-то уж слишком насмешливая, невольно закрадывалась мысль, что для достижения своих целей (показать своё преломление истории) ему нужно максимально притушить дух и очарование оригинала. Лишь некоторые вещи радовали, и не давали скатиться разочарованию в откровенный гнев. Особенно финал. Видно, что Лавкрафт вызывает у автора большее уважение, чем остальные авторы. Весь этот микроцикл оказался светлым пятном – бережным и эмоциональным. По-сути, автор показал, каким мог быть весь сборник, вложись он так же во все истории, а не работай механически (как мне упорно кажется). Но, увы, таким сборник не стал.

Всё-таки к Лавкрафту у автора особое отношение. Здесь, в конце бесконечных пересказов классических историй, бесконечных и во многом однообразных, будто он писал их на автомате, Лиготти по-настоящему выплеснулся. Этот микроцикл действительно заслуживает названия «Посвящение» (сравните это с халтурным «пересказ»). Даже единственное из трех произведений, имеющее отношение к конкретному рассказу Лавкрафта – «Несусветное отчуждение Отщепенца, напрочь неприкаянного отродья» – создает ощущение бережного отношения (а оно формируется тем, что Лиготти не лезет в химию и сюжет, а продолжает историю без сардонического кивка в сторону оригинала), и, что ещё интереснее, ощущение драматического, но оптимизма. Это, грустное, тревожное, но не насмешливое ощущение во всех трех рассказах. А концовка, имеющая отношение к самому Лавкрафту, а не его историям, и вовсе кажется своеобразным выражением любви и уважения.

И того получается (на мой вкус) самый сильный микросборник в гигантском сборнике микросборников-пересказов. То, каким он мог быть, вложись автор во все истории так же, а не работай он механически (как мне упорно кажется). Но, увы, таким он не стал.

Читал, по привычке, после самого сборника. Он тут описывает принцип своей работы над пересказом «Острова доктора Моро» (и соответственно пересказывает весь свой пересказ) и последующих историй. На мой взгляд, в таком виде идей выглядят даже лучше, чем непосредственно в сборнике. Зачем тогда сам сборник?

Согласен, что хорошие классические истории ужасов рождают соблазн расширить или углубить их, посмотреть с иной стороны или порассуждать, что было дальше. Читатель, по сути, сам это делает. И нужно немалое самолюбие, чтобы предложить ему целый ворох своих вариантов. И всё бы ничего, не будь этот ворох столь однообразен по смыслу и конструкции. Но это уже вопрос, конечно, к сборнику, а не к предисловию.

Смутило, даже напугало предложение «Сколько историй можно было бы переработать и включить в этот музей вечного эха посторонних страданий!» В каком-то смысле оно подтвердило моё ощущение, что автор, найдя матрицу таких историй, мог штамповать их до бесконечности. Что, на мой взгляд, было бы совсем плохо. И так, мне кажется, что их много, и что большую часть он сделал механически, для увеличения массы сборника. Это-то и сказалось на его качестве.

Всё-таки к Лавкрафту у автора особое отношение. Здесь, в конце бесконечных пересказов классических историй, бесконечных и во многом однообразных, будто он писал их на автомате, Лиготти по-настоящему выплеснулся. Этот микроцикл действительно заслуживает названия «Посвящение» (сравните это с халтурным «пересказ»). Даже единственное из трех произведений, имеющее отношение к конкретному рассказу Лавкрафта – «Несусветное отчуждение Отщепенца, напрочь неприкаянного отродья» – создает ощущение бережного отношения (а оно формируется тем, что Лиготти не лезет в химию и сюжет, а продолжает историю без сардонического кивка в сторону оригинала), и, что ещё интереснее, ощущение драматического, но оптимизма. Это, грустное, тревожное, но не насмешливое ощущение во всех трех рассказах. А концовка, имеющая отношение к самому Лавкрафту, а не его историям, и вовсе кажется своеобразным выражением любви и уважения.

И того получается (на мой вкус) самый сильный микросборник в гигантском сборнике микросборников-пересказов. То, каким он мог быть, вложись автор во все истории так же, а не работай он механически (как мне упорно кажется). Но, увы, таким он не стал.

Перечитав весь сборник рассказов (пересказов) классических историй ужасов, в самом конце этой бесконечной череды, понимаешь, насколько большее уважение у автора вызывает Лавкрафт. И эта финальная точка – не набивший оскомину штамп пересказов Лиготти, и не к какому-то произведению – это непосредственно к самому Лавкрафту. Короткая зарисовка его кончины. Мне кажется, своеобразное, трогательное даже, выражение любви к последнему великому писателю, работавшему в жанре «сверхъестественного ужаса». И этим она запоминается.

Я прочитал практически всего Лавкрафта, но так как имена мне помнятся плохо, трудно определить из какого произведения герой, Ф.В. Терстон. Хотя, наверное, это не так уж и важно. Кажется, это не пересказ истории Лавкрафта, а некая вариация на тему в принцип. И мне это нравится. Вот так, я уже заметил, чем дальше от оригинальных историй, в этой череде пересказов, – тем сильнее проступает нечто своё, оригинальное. Всё-таки Лиготти выглядит бледнее по сравнению с теми историями, которые он берется пересказывать, и личный вклад в них чаще кажется полумерой, которая из-за некоторого однообразия ещё и далека от понятия «стоящее» (на мой личный вкус). Но вот он пишет нечто на восемьдесят процентов свое – и уже интересней. На мой взгляд, это такой ответ Лавкрафту.

Умопомрачительное название, конечно.

Пересказ – с авторским продолжением – истории Лавкрафта «Изгой».

Тут что-то есть. Наверное, Лавкрафт всё-таки для Лиготти ближе всех остальных авторов, на которые он делает свои бесчисленные (ибо уже надоели) «пересказы». Его авторское продление даже сквозит некоторым любовным оптимизмом.

Поскольку, по факту, этот цикл (или сборник – у Лиготти не поймешь) полностью идентичен «Апологии По», то просто копирую тут свой отзыв на «Апологию По» (и, думаю, я в своём праве). Спасибо библиографам Лиготти за такую возможность.

Перед этим микроциклом пересказов Лиготти я перечитал оригинальные истории По. Насладился ими. По-новому увидел их зыбкую многозначность. На самом деле Эдгар По будто оставлял пространство для толкований своих историй, сам будто напрашивался на возможность их трактовок и пересказов. Но. Но Лиготти пошел по избитой тропе – опять упершись в тот штамп, что уже выкристаллизовался при прочтении этого сонма однообразных пересказов. Да и сами пересказы сюжетов историй выглядели настолько кислым, что невольно закралась мысль, что для достижения своих целей (показать своё преломление истории) ему нужно максимально притушить дух и очарование оригинала.

В итоге, мне показалось, что только в «Друг семьи Ашеров, прибывший погостить и оставшийся навек», в его финале и составлявшем весь вклад Лиготти, было что-то единственное достойное. Хотя сама история, полным пересказом сюжета оригинального рассказа, как всегда убита.

Перед этим микроциклом пересказов Лиготти я перечитал оригинальные истории По. Насладился ими. По-новому увидел их зыбкую многозначность. На самом деле Эдгар По будто оставлял пространство для толкований своих историй, сам будто напрашивался на возможность их трактовок и пересказов. Но. Но Лиготти пошел по избитой тропе – опять упершись в тот штамп, что уже выкристаллизовался при прочтении этого сонма однообразных пересказов. Да и сами пересказы сюжетов историй выглядели настолько кислым, что невольно закралась мысль, что для достижения своих целей (показать своё преломление истории) ему нужно максимально притушить дух и очарование оригинала.

В итоге, мне показалось, что только в «Друг семьи Ашеров, прибывший погостить и оставшийся навек», в его финале и составлявшем весь вклад Лиготти, было что-то единственное достойное. Хотя сама история, полным пересказом сюжета оригинального рассказа, как всегда убита.

И, кстати, игру слов в названии микроцикла я тоже оценил.

С одной стороны, концовка, конечно, интересная. Возможно, одна из лучших, в череде этих пресных пересказов. В ней что-то есть, она вполне созвучна духу оригинальной истории, и её мистичности. С другой стороны – пересказ, из которого состоит, как водится, львиная доля миниатюры, опять дерет как наждак. Манера у него такая – будто он в баре травит веселую (по его мнению, а не по форме) байку. Эта манера убивает всё, что только можно. И уж точно убивает дух оригинальных историй. Будто для достижения своих целей (показать своё преломление истории) ему нужно максимально притушить дух и очарование оригинала.

На этот раз почти полный (но короткий) пересказ истории Эдгара По, с изменениями в виде положения героя, которое он занимал в браке с Лигейей.

Перед этим я перечитал оригинальную историю По – и, видимо, зря. Историей По я насладился сполна, увидев в ней даже новые грани, до этого мной не замечаемые. А прочитав пересказ (или продолжение?) Лиготти почувствовал, какое же это кощунство. Лиготти в основном иронизирует. Иронизирует и тянет историю к своему принципу –

Опять две микроистории. Опять ощущение, что – наконец-то – у них возможно (стоит выделить: всего лишь возможно) нет первоисточника, что они не пересказы, а полностью авторские вещи.

Но – наконец-то – есть вещь, которая мне понравилась. «Крик: с 1800 года по наши дни». Грусть и мягкая трагичность. Ирония и лирический пессимизм.

И вторая история – «Вечно бдительные стражи изолированных вилл» – которая, увы, выглядит по нынешним временам слишком уж избито.

За одну историю хочется сказать «спасибо». Про вторую сказать особо и нечего.

А вот это уже что-то стоящее. Хоть что-то стоящее среди вороха миниатюр, как маленькая жемчужина в куче уже перепревших листьев. Надеюсь, что первоисточника у этой истории нет, что она авторская, а не какой-то очередной пересказ. В ином случае я сильно огорчусь, и история для меня побледнеет… И уже хочется увидеть наконец-то что-то самостоятельное, а не бесконечные пересказы, подчас лишь портящие оригиналы…

Есть что-то от настоящего Лиготти – от того образа в голове, может быть идеального и потому не существующего в реальности. Есть какой-то лирический и меж тем слегка насмешливый, иронический пессимизм. Но тот, который вызывает грусть и некоторую сентиментальную жалость.

Да, и опять мне видится, наконец-то, что-то самостоятельное – возможно, мнимое, возможно, я просто не знаю оригинала. Но даже если вещь самостоятельная, то могу заметить в ней особой ценности. Смысл её от меня ускользает. Финал кажется избитым, и разряда тех, что, будь миниатюра написана в начале двадцатого века или ранее, он был бы уместен, но сейчас – уже слишком избит. На мой взгляд.

Этот микроцикл из множества других микроциклов из микрорассказов (всё микро-микро-микро…) автора отличился для меня тем, что тут я впервые смог взглянуть на истории, как на нечто самостоятельное. На одну из историй – на «Демонического преследователя мистера Якоба, учителя». И тут я, наконец-то получил определенное удовольствие. Было в этой миниатюре что-то от Кафки, от его миниатюр. Такое вот внутреннее ощущение притчи о внутреннем страхе и давлении общества. И удовольствие я получил, как от миниатюр Кафки. Другое дело, что вторая миниатюра – «Великолепная компаньонка Андре де В., анти-пигмалиона» – такой уже не была, и в ней чувствовался и «первоисточник», мне, к сожалению, не ведомый, и казалась она мне обрывочной и плоской. Одна миниатюра это очень мало и в контексте сборника из двух историй, и уж, тем более, в контексте общего сборника из девятнадцати миниатюр…

И тут я не могу определить «первоисточник» для пересказа Лиготти, хотя мне кажется, всё из-за моего невежества, и в отличие от «Демонического преследователя мистера Якоба, учителя» присутствие некоего «первоисточника» угадывается – уж так скоротечно рассказана история, будто это только напоминание об истории, а не она сама. От этого же есть ощущение оборванный реплики – на мой вкус очень быстро для того, чтобы понять её смысл.

Первый раз в сборнике «Мучительное воскрешение Виктора Франкенштейна и другие готические истории» мне попадается миниатюра, «первоисточник» которой я не могу определить (впрочем, слышал я как-то притчу про учителя Якоба, которого ученики дразнили больным, и тот действительно заболел – и ведь определённое сходство есть), и для разнообразия решаю посмотреть на неё без всяких привязок к иным произведениям.

Что ж, так получается даже неплохо. Есть что-то кафкианское – некий гнет внешнего мира и одновременно давление внутреннего страха на личность. И у этого чувства есть особый, запоминающийся привкус тут, в этой короткой сухой и внешне незатейливой истории.

Вот тут я хотел закончить всё. Закончить знакомство со сборником пересказов классических историй «Мучительное воскрешение Виктора Франкенштейна и другие готические истории». Закончить знакомство с творчеством Томаса Лиготти в принципе, и, возможно, никогда к нему больше не возвращаться. Два пересказа – коротких как в сборнике коротких изложений для школьников – двух классических готических историй: «Удольфские тайны» Радклиф и «Поворот винта» Генри Джеймса. Одинаковое ощущение: интерес к этим романам и ужас от того, что автор всё пересказал, по сути, взял и разрушил своими огромными спойлерами. Опять, наверное, в авторском пересказе имелись какие-то оттенки и детали, которые, по идее, должны были придать этим пересказам ценность. Но слишком уж явно, как-то даже нагло, выведены повороты сюжетов оригиналов и даже – впервые – некоторые пугающие эпизоды из них. Удивительно патовой оказалась для меня ситуация: чтобы понять авторский замысел нужно прочитать оригиналы, а оригиналы теперь читать не хочется (тут я чертыхаюсь) из-за того, что автор мне их безбожно проспойлирил.

И зачем я читал? Наверное, из-за дурацкого упорства.

Для меня – повторение ситуации с миниатюрой «Опасное достояние Эмили Сент-Обер наследницы Удольфского замка». Я не читал «Поворот винта», не смотрел экранизации. И эта миниатюра одновременно вызывала во мне интерес к роману Генри Джеймса и ужас перед тем, что Лиготти вот взял и весь этот роман для меня разрушил своим пересказом. Тем более что в воспроизведении некоторых страхов усадьбы Блай он оказался вполне детален, и там бы, в самом романе, это доставило бы мне большее удовольствие – но теперь нет. И уже не важно, что там хотел сказать сам Лиготти своим пересказом – тем паче, что предыдущие подобные пересказы не очень-то этим удивили.

И тут я испугался. Нет, не самой истории, и не ужасов в ней – коих я, кстати, и не увидел. Испугался я того, что Лиготти взял и проспойлирил мне весь сюжет «Удольфского замка» Радклиф, роман, который я не читал. А роман по этому быстрому пересказу, кажется, стоит того, чтобы его прочитать. Другое дело, что в пересказе Лиготти все его – теперь уже открытие – ходы выглядят как-то серо, обыденно. И опять, не зная оригинала, трудно понять, в чем отличие и особенности самого пересказа. Да и не так уж и хочется теперь – когда историй в один уже избитый ход слишком много, они поневоле начинают надоедать.

Вот так – пять миниатюр, не больше, так как большее число начинает «выдавать» однообразие историй (как минимум однообразие их особенностей), и не меньше, так как меньшее создает ощущение случайных крох; и вот с таким названием – «Пересказанные истории», потому как ничем иным они и не являются – этот сборник ещё смотрится. Дальше – а в книге «Пока мой труд не завершен» этот микроцикл постмодернистских микрорассказов это «дальше» очень широкое, целый ворох таких вот микроциклов – они начинают, на мой взгляд, работать против автора. Во-первых, видна та матрица, по которой он их штампует, а после и вовсе возникает мысль, что он и все классические истории ужасов начнет так «переделывать». Мысль мучительная, как будто ты слушаешь чьи-то однообразные шутки, что уже перестали веселить, и думаешь, а будет ли им конец. Во-вторых, возникает мысль о несостоятельности подобного рода постмодернизма как такового. Они целиком и полностью оперяются на первоисточник-оригинал, а вся суть заключается в авторских оттенках и зачатую очень небольших деталях-изменениях, на которых сделан акцент. Но вот ты не знаешь оригинал, и смысл, эта авторская крупица изменений и акцентов, проходит мимо тебя…

Но это сборник, в таком виде – пока ещё ничего. А то, что случилось с «Мучительным воскрешеньем Виктора Франкенштейна и другими готическими историями», по-моему, уже катастрофа.

Очередной микроцикл из двух микроисторий (объём всего – пять страничек). К сожалению, стала видна схема, по которой эти два произведения созданы.

Постепенно, читая эти постмодернистские миниатюры, я всё больше ощущаю некоторое разочарование. Причина в их однообразии –

Второй минус – это, пожалуй, ориентация на читателей. Она очевидна. Читатель должен быть знатоком подобного рода литературы (это бы ничего) и фильмов – классических, черно-белых. А я вот как-то не уверен, что большая часть российской аудитории пересматривает фильмы типа «Человека волка» или «Музей восковых фигур» (старых, а не их ремейки, повторюсь я), а без этого, в вещах, в которых авторским является лишь оттенок или вот эта самая выпяченная деталь, истории не кажутся столь ясными. Как выстрел мимо. По крайней мере, на меня всё это именно так действует.

Вот тут мне совсем сложно. Я не читал оригинал Леру, не смотрел экранизаций. Но исходя из опыта прошлых историй, могу предположить, что сюжет этой миниатюры процентов на девяносто восемь – девяносто девять пересказывает оригинал. И только где-то в конце есть некий авторский оттенок или какая-нибудь деталь, принадлежащая светлой голове Томаса Лиготти. Но, не зная оригинала, я не могу знать, какая именно… Вот тебе и минус такого рода литературы. И минус однообразия таких вот истории от самого Лиготти, настроивших на отсутствие больших сюрпризов.

Микроцикл из двух историй общим объемом два книжных листа. На этот раз постмодернистское расставление смыслов не только в литературной классике жанра, но и киноклассике. Но на этот раз чувствуется однообразие этого самого смысла –

Так. Насколько я понимаю, у фильма «Человек-волк», того, старого черно-белого, нет литературного первоисточника (поправьте, если ошибаюсь). Таким образом, это уже постмодернистская игра не с литературными сюжетами, а с творениями жанровой поп-культуры. Я фильм смотрел, но довольно давно, и сюжет помню смутно. Думаю, не один я такой. Из этого нетрудно понять, что история рассчитана в первую очередь на жителей определенной страны, где этот фильм известен более широко (у нас скорее вспомнят версию с Бенисио Дель Торо).

Я фильм смотрел, и финальную сцену помню смутно – был ли там этот диалог на который так упирает автор, и который, видимо, имеет столь большое значение, отражая весь смысл (нетрудно понять это в контексте с миниатюрой «Сердце графа Дракулы, потомка Аттилы, гнева Господня» из того же минисборника) –

Ракурс, с которого смотрит автор на классическое произведение Стокера, любопытен, но не нов. Можно вспомнить киношедевр Копполы – он отвечает на этот вопрос четко, и даже, по-моему, изысканнее.