Мне подарили несколько книг издательства «Лимбус Пресс». Две рекомендовали как бесспорные удачи, а третью как книгу спорную. «Бесспорные» мне совсем не понравились. Для закругленности мысли и словесного периода следовало бы написать, что понравилась третья. Но спорная оказалась действительно спорной, наводящей на размышления. Хотя какие, казалось бы, размышления может вызвать современная детская книжка, изданная в детской серии издательства?

Но я как раз и задумалась — детская ли это книжка? Для детей ли писалась или, лучше так, — только ли для детей?

Оценят ли дети словесно-смысловые и стилистические «шуточки» типа «осыпать розами и лавровым листом»? Или горькую «кафкианскую» иронию в рассуждении о том, что за воротами с призывной надписью «Добро пожаловать!» «могут быть джунгли»? Поймут ли шутливую игру с классикой в повести «Фарфоровая голова», где девочка Катя вспоминает о своей пропавшей кукле «Где ты, Мисюсь?» и где сам сюжет строится на пародировании «милицейских» и «научно-фантастических» повестей?

Мне скажут: смотря какие дети! И все же адресат этой прозы «двоится». И я готова предположить, что книжка скорее для взрослых, но для таких, которые сохранили с детством живую связь. Это упомянутые в «Фарфоровой голове» взрослые индивиды, которые «остались не до конца серьезными, а все еще помнят детские замашки».

И вот, рассмотренные во «взрослой перспективе», лучшие в книге повести Константина Сергиенко «До свиданья, овраг» и «Жизнь на крышах» представляются мне едва ли не лирическим авторским дневником.

Разумеется, автор не бездомная собака, от лица которой ведется повествование в повести «До свиданья, овраг», и не тот горе-Сочинитель, который отправился с «сударем Котенком» в «кругосветное путешествие» по городским крышам («Жизнь на крышах»). Но мотив бездомности и скитальчества, желание жить в каком-то веселом дружественном окружении, прилепиться к «своему Человеку», как прилепился бездомный пес Гордый, — объединяет и героев книги, картонных, игрушечных, малолетних, покрытых шерстью, и самого Константина Сергиенко, недавно безвременно умершего...

Я прочла его только сейчас. Даже нашумевший «До свиданья, овраг» меня каким-то образом миновал. Но в последнее время до меня с разных сторон стали доноситься рассказы о самом авторе. И то, что я услышала о нем, первоначально как-то странно не соотнеслось с его прозой. Это-то и навело на размышления.

Говорят, на Западе вышла книга о Фрейде, написанная его служанкой. Я бы этой книжке не слишком доверяла! Тут же о «Косте» рассказывали его приятели, трогательно хранящие о нем память. Портрет был далек от благообразия. Бездомный «свободный литератор», живущий в последние годы у приятеля-художника, «гуляка праздный», любящий вино и веселое окружение и пропагандирующий прозу Генри Миллера, тогда в России не изданного, с её несколько грубоватой и прямолинейной чувственностью.

У самого же автора я прочла очень чистые, грустные и смешные детские «сказочки», а первая в книжке повесть вообще не о людях, а о собаках и от лица собаки. Прием, конечно, не новый, но какая-то очень живая, личная интонация. Не «остранение» привычного мира взглядом собаки, а проживание жизни в «собачьей шкуре».

И вот в какой-то момент я поняла, что все это не «выдумки», не просто такая «игра». Автор, взрослый и не безгрешный, в глубине души соотносит свою жизнь и судьбу с жизнью своих героев—детей, собак, фантастических существ. А это уже выход к русской духовной традиции. Сам «детский» жанр появился у автора, возможно, как реакция на литературный официоз 70—80-х годов, на обязательные «большие», социально-политические идеи и проблемы. А тут проблемы «маленькие» — бездомность и одиночество, поиски счастья и любви, стремление уйти от унылой «серьезности» взрослой жизни. Без всякого социального контекста и исторического колорита, хотя некоторые «вечные» реалии нашей жизни вроде вырытого под дом котлована, ставшего помойкой, тут узнаются.

Когда читаешь, как Сочинитель с «сударем Котенком» путешествовал по крышам, невольно думаешь, что сам автор в мансарде художника мог вдоволь этими крышами любоваться. И мысль Сочинителя о всех «крышниках», подобранных на пути... «а почему бы и нам не пожить всем вместе?» — отвечает, видимо, авторской тяге к дружеской совместности.

Гуляка, эстет, ироник... И тонкие, пронизанные добрым юмором, романтические «детские» вещи. Как это совместить? Но ведь недаром же друзья, вспоминая своего «Костю», празднуют европейский «день влюбленных», который тот стал отмечать задолго до массовой популярности у нас этого праздника. Это от «детского» романтизма, веселости, веры в «высокое» и «прекрасное». А взрослые горечь, скепсис, умудренность вошли в прозу Сергиенко некоей глубинной подсветкой, теми «другими» смыслами, которые вспыхивают за простыми и детскими, давая гротесково-пародийный или экзистенциально-философский эффект.

Мы тут встречаемся с той самой романтической иронией, о которой хорошо знали немецкие романтики прошлого века, в частности Гофман, уроки которого ощутимы.

«Так вот о чем надо писать! Об этой летящей девочке, о розовых далях, о новой счастливой жизни».

В детской книжке фраза прозвучит естественно-наивно. Во взрослой — пародийно. У нашего же автора нерасторжимый сплав наивности и иронии, детской веры и взрослого скепсиса. Отсюда и ощущение лирического дневника, где многое утаено и скрыто, но основные духовные вехи расставлены...

Изданная книга не авторское избранное, хотя после смерти прозаика логичнее было бы издать избранное. Впрочем, современный книжный рынок не подчиняется законам логики. Возможно, избранное бы что-то прибавило в ощущении масштабов авторского дара, но в его истинности у меня сомнений нет. А придирки, критические замечания и вообще все «брюзжание» приберегу до выхода избранного писателя Константина Сергиенко.