— Борис Натанович, в свое время вы приняли участие в так называемом «Форуме будущего», выступив с докладом вместе с Полом Андерсоном и Робертом Шекли. Насколько ваши прогнозы оправдались и что вы думаете сегодня о том, что ждет человечество и Россию через 10, 30, 100 лет?

— Это — тема для книги, но если кратко: нас всех в 21-м веке ждет то же, что и в 20-м — беды, трудности, удачи-неудачи, счастье, работа, надежды, разочарования и сюрпризы. Будут войны (надеюсь — только локальные). Будут кризисы (полагаю — преодолимые). Будут замечательные научные и технические открытия (но обязательно — с малоприятными последствиями). Россия преодолеет свои социально-экономические затруднения и перегонит Португалию. Человек высадится на Марсе. Большинство нынешних неизлечимых болезней будет побеждено, но возникнут новые, нисколько не менее опасные. Сформируется «новый бодрый мир» — не хороший и не плохой с нашей нынешней точки зрения, но очень чужой и неудобопонятный.

— К сожалению, сейчас нельзя обойти вниманием уже идущую войну в Ираке. Вы симпатизируете кому-то из участников конфликта или же нет?

— Понятие нравственности в применении к войне — абсурдно. Не может быть «хороших» и «плохих» войн. Все войны отвратительны, и эта в том числе. Можно только молиться, чтобы она как можно быстрее кончилась, унесла бы как можно меньше жертв и привела бы к свержению диктаторского режима. Такое свержение не сделало бы эту войну справедливой, никак не оправдало бы ее, но, по крайней мере, придало бы ей хоть какой-то исторический смысл.

— Давайте ненадолго вернемся в прошлое. Если бы братья Стругацкие начинали писать в наше время, они бы вновь избрали фантастику или же попробовали себя в других жанрах?

— «История не знает сослагательного наклонения». Любая биография — тоже. Может быть, «в наше время» мы вообще не стали бы писателями — один избрал бы окончательно работу переводчика, а другой — работу астронома. Ведь главной причиной нашего выбора в середине 50-х было ужасное состояние с публикацией в те времена фантастики. Фантастики было мало, и она была скучна и назидательна. А сейчас ее много, — в том числе и хорошей. Вот мы и занялись бы своей узкопрофессиональной деятельностью — жили бы припеваючи, горюшка бы не знали.

— Как, кстати, вы определяете для себя фантастику? Можно ли считать ветвями одного дерева научную фантастику, фэнтези, утопии и антиутопии?

— Фантастика это вид литературы, характерным признаком которого является использование автором в качестве художественного сюжетообразующего приема элементов необычайного, невероятного, невозможного, не существующего в реальном мире.

К фантастике относится и сказка, и фантасмагория, и утопия-антиутопия, и фэнтези, и магический реализм, и так называемая отстраненная проза. Д. Свифт «Путешествия Лемюэля Гулливера», Н. Гоголь «Нос», Э. А. По «Приключения Артура Гордона Пима», Ж. Верн «Восемьдесят тысяч километров под водой», Г. Уэллс «Война миров», Д. Лондон «Алая чума», Ф. Кафка «Превращение», Е. Шварц «Дракон», А. Толстой «Аэлита», М. Булгаков «Мастер и Маргарита», Д. Оруэлл «1984», И. Ефремов «Туманность Андромеды», С. Лем «Солярис»... Все это – фантастика. Волшебный сплав Чуда, Тайны и Достоверности. Рассказы о судьбах людей и идей в реальном мире, искаженном невероятным допущением. Одновременно и аккумулятор, и стимулятор, и усилитель воображения.

— Если можно, расскажите о том, что чувствовали братья Стругацкие, вопреки усилиям государственной машины, становясь истинными властителями дум? Осознавали ли они это, или же их мысли были заняты другим?

— Ни о чем подобном Стругацкие даже и не думали. Изобрести новый сюжет; разработать его по возможности детально; написать так, как раньше никто не писал и притом суметь пробиться через цензуру-редактуру, не потеряв ничего существенного, — вот об этом мы думали постоянно. Все прочее было на втором-третьем плане.

— Не было ли мгновений, когда вам хотелось поменять место полузапрещенных, но безоговорочно любимых писателей на официальное признание, литпремии, Переделкино, публикации под обложкой «Нового мира» и так далее?

— Не было таких «мгновений». Хотя желание заработать (чтобы не думать, черт возьми, о деньгах!) было всегда, и мы с удовольствием готовы были бы напечататься в «Новом мире». Только вот «Новый мир» был к этому не готов.

— А сегодня начинающему писателю пробиться легче, чем тридцать или сорок лет назад или сложнее?

— Смотря как Вы понимаете термин «пробиться». Напечататься — проще, чем в мое время: много издательств, выпускающих фантастику, много издателей, стремящихся на фантастике заработать, отсюда — явное «снижение планки», рукопись должна быть уж очень плохой, чтобы ее никто не захотел напечатать. Но вот пробиться в первые ряды — не в пример труднее. Классическая ситуация «много званных, да мало избранных». Надо написать что-нибудь «из ряда вон», чтобы оказаться в первых рядах (простите за невольный калабур). В общем же и целом ситуация «штатная» — так и должно быть, любой другой порядок дел выглядел бы неестественно.

— Как вы относитесь к существованию электронных библиотек и интернет-пиратам? Представляют ли они угрозу для авторов и издательств? Может ли Интернет вытеснить обычные книги?

— Интернет — нет, не может. А вот «электронная книга» обязательно вытеснит обычную. Но — не скоро. Лет через тридцать, вряд ли раньше. Книжное пиратство в Интернете вещь, конечно, неприятная, но опасности особой оно не представляет. Еще много лет такое пиратство будет выполнять скорее роль рекламы бумажной книги, чем ее соперника.

— Многие ваши читатели, увидев репортажи со съемочной площадки «Трудно быть богом» и узнав о «новом прочтении» этой вещи были, мягко говоря, шокированы, разочарованы и расстроены. А как вы относитесь к режиссерскому решению и учитывалось ли Ваше мнение?

— Я не принимаю никакого участия в работе над фильмом. Но совершенно уверен, что фильм получится замечательным. Если в мире и есть режиссер, способный снять хороший фильм по «Трудно быть богом», то это — Алексей Герман.

— Какие экранизации произведений братьев Стругацких кажутся вам наиболее удачными (если таковые есть)?

— «Сталкер» А. Тарковского хорош. «День затмения» А. Сокурова — очень интересная работа. Все остальное — вполне средненькое, и даже ниже.

— Можно ли считать «Сталкера» экранизацией «Пикника на обочине» и соответствует ли фильм заложенной в книге идее?

— Нет, это не экранизация «Пикника». Это совершенно самостоятельный фильм, снятый по сценарию, специально написанному Стругацкими для режиссера, — по заказу режиссера, по указаниям режиссера, по вкусу режиссера. Ни образный ряд, ни герои, ни идея фильма с исходной повестью практически не связаны. Как, впрочем, это и задумывалось изначально.

— Одним из самых любимых зрителями фильмов стали «Чародеи». Если можно, расскажите немного о том, как писался сценарий.

— Изначально сценарий писался для мультипликационного фильма, а не для игрового кино. Очень был, между прочим, недурной сценарий. Но Киевское киноначальство объявило его клеветой на советскую науку, и дело завяло на несколько нет. Потом этот сценарий многократно переделывался, режиссер старался превратить его в мюзикл (Юлий Ким писал для этого мюзикла песенки, которые, однако, почему-то «не пошли»), и в результате получилось то, что получилось. Мы никогда этого фильма не любили, но справедливости ради надо признать, что широким зрительским массам он безусловно пришелся по душе — недаром же много лет подряд его гоняют по ТВ к каждому Новому году.

— Что случилось с НИИЧАВО и его героями за последние тридцать лет?

— Они безнадежно постарели — со всеми вытекающими из этого невеселыми последствиями. Впрочем, боевой дух не утратили и десятилетие перестройки перенесли без особых проблем (чего нельзя сказать о сотрудниках большинства прочих НИИ). Ойра-Ойра женился недавно в восьмой раз. Грубый Корнеев сцепился с Соловецкой мафией (возглавляемой любимым сынишкой Соловья Разбойника, Костькой Разбойником) и взял ее к ногтю. Эдик Амперян вернулся в независимую Армению и занялся там политикой. А Саша Привалов, отец троих детей и четырежды дед, давно на пенсии и пишет программы на Турбопаскале и статьи в журнал «Computerra» — подрабатывает помаленьку.

— Как вы оцениваете состояние науки и образования в современной России? Согласны ли с тем, что современная наука не имеет границ, и поэтому в массовом отъезде ученых нет ничего страшного?

— Ничего страшного в этом, разумеется, нет, но и ничего хорошего — тоже. Бедность проклятая! Пока бедность не победим, процесса этого нам не остановить.

— Если можно, расскажите о становлении и перспективах «Полдня». Коснулись ли его сложности, с которыми сталкиваются другие толстые журналы? Является ли этот проект коммерческим или преследует другие цели?

— Журнал «Полдень, XXI век» задуман нами как толстый журнал для квалифицированного читателя, любящего «странную» литературу — фантастику в самом широком понятии этого слова, от Жюля Верна до Кафки. Естественно, такой проект не может быть «коммерческим» по определению, так что на коммерческий успех мы и не рассчитывали. Но действительность оказалась даже суровее наших о ней представлений.

Выяснилось, что мы совсем не умеем торговать, журнал расходится плохо, вот уже четыре номера вышло, а о его существовании знает лишь узкий круг любителей фантастики, главным образом — сетевиков. Приходится, как и год назад, уповать на помощь спонсоров-инвесторов, а вовсе не на собственные силы, как нам хотелось бы. Тем не менее журнал выходит и будет выходить, пока будут у него добровольные помощники и покровители. По моему глубокому убеждению, такой журнал нужен и рано или поздно будет востребован читателем.

— Над чем сейчас работает писатель Витицкий и когда можно ожидать следующую вещь?

— Писатель С. Витицкий сейчас блаженно отдыхает после непомерно тяжелых трудов последних лет. Тем более, что Б. Стругацкий сейчас (прямо по анекдоту) «не писатель, а читатель»: он член нескольких литературных жюри, а тут как раз приспело «время премий», и приходится читать, читать и читать – все лучшее, что вышло в 2002 году, а вышло, слава Богу, немало.

— Раз пошел разговор о наградах, прокомментируйте мнение Александра Городницкого о практике присуждения премий в области искусства. «Нельзя выстроить в шеренгу талантливых художников, композиторов, актеров, поэтов. Был в свое время в городе Ульяновске один человек, который рвался организовывать конкурс, в котором бы приняли участие Окуджава, Высоцкий, Галич. Но это же нелепо! Как можно дать Высоцкому первое место, а Окуджаве второе? Или наоборот? Или, может, Галичу третье? Творческие люди тем и замечательны, что каждый из них неповторим и незаменим. Я считаю практику тех фестивалей, где раздаются места, порочной в принципе».

— В принципе, Александр Городницкий безусловно прав. Нелепо и невозможно строить рейтинги выдающихся и общепризнанных мастеров. Но я подхожу к этому вопросу несколько иначе. Я полагаю (и знаю), что жизнь любого порядочного писателя трудна и невесела, он дьявольски одинок в своей работе, никогда не уверен в себе, отлично знает, что «...пораженье от победы ты сам не должен отличать...», и, как правило, действительно «не отличает». Каждый сигнал обратной связи с читателем в этих условиях обретает особенную ценность, и тут вдруг — премия! Ведь премия — это высшая форма читательского признания, пусть не ВСЕХ читателей, но, как правило, самых пристрастных, самых квалифицированных, самых «близких по классу»... Нет, пусть премий будет много — «хороших и разных», пусть в жизни честного писателя будет больше таких вот маленьких «моментов истины» — ей-богу, он, как правило, этого заслуживает.

— Кроме премий и читательских откликов, есть еще такие вещи, как литературная критика. Как вы к ней относитесь?

— К литературной критике (по старой еще памяти) я отношусь как к неизбежному злу. Хотя, кажется, миновали уже времена, когда любой недоброжелательный отзыв в прессе способен был задержать, а то и вовсе остановить прохождение очередной повести в издательстве. Вообще-то, по моему глубокому убеждению, настоящая литературная критика должна обращаться с книгами, как писатель обращается с персонажами, — писать о книгах, как прозаик пишет о людях. Но такое встречается чрезвычайно редко. Литкритика работает, как правило, не с книгами, а с авторами: хвалит, разносит, награждает эпитетами, поучает, признается в любви или пренебрежении.

По сути дела, практически каждая критическая статья есть не более чем развернутое, дьявольски многословное (иногда, впрочем, очень изящно выраженное) «нравится-не-нравится», и кроме этого «нравится-не-нравится», ничего в подобной литкритике нет. Меня можно попытаться убедить, что разбираемая книга содержит фактические ошибки или, скажем, вторична по форме или по мыслям своим, но доказать мне, что книга «плохо написана», или «скучна», или «малосодержательна», невозможно в принципе, ибо все это понятия сугубо субъективные и характеризуют не столько книгу, сколько самого читателя. Именно поэтому стандартная реакция писателя на критику: неудовольствие и раздражение. Если хвалят, то как правило не за то, за что (по мнению автора) следовало бы хвалить; а если ругают, то потому, что критик «ни черта не понял».

— Борис Натанович, кем же все-таки труднее быть — богом или живым классиком?

— Я уже привык отвечать на этот вопрос: «трудно быть человеком». Тем более, что это — сущая правда.

С. Витицкий — псевдоним Бориса Стругацкого, под которым опубликован роман «Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики». По договоренности, существовавшей между братьями Стругацкими, произведения, написанные каждым из них по отдельности, могли публиковаться только под псевдонимами.