Есть такой канцелярский оборот, как «оригинальность раскрытия темы». С одной стороны, читаю эту фразу и сразу хочется взять и по лбу лопатой. С другой, как-то это должно называться? Как ни странно, первым, что запомнилось из рассказа, это совершенно неожиданная подача темы о человеке, звучащем жалко, но с чётким прописыванием того, что человек – это всё же о гордости.

Об утерянной гордости. О том, как себя чувствует человек, ставший вдруг ненужным, бесполезным, годным разве что в виде забавной диковинки, живого музейного экспоната, да и то лишь до того, пока не пройдёт интерес. Медиамашина пропустила сквозь себя и выплюнула – всё, отдыхай и живи на пособие, ты больше не нужен.

У Стругацких в их известнейшем цикле ставится та же проблема. Но решается она чуть по-другому: там «перестаркам» всё же находится дело, они вписываются в общество, да и нет по отношению к ним особого любопытства и раздувания интереса через СМИ. В рассказе ситуация куда ближе к нынешним реалиям. Не рискну предполагать, чей прогноз точнее: всё же, речь идёт о человеке. Да, герою нет места в новом мире, он испытывает вполне реальную проблему своей ненужности (и как-то вспомнились наши сегодняшние старики, попавшие под конец жизни в самое что ни на есть будущее). И разговор с воображаемым животным – это, по сути, разговор с самим собой. Маленький зверёк – то, как герой себя видит, кем себя чувствует. В общем-то, это очевидно и прямо проговаривается по ходу рассказа, но всё же. Да, гордый человек без дела – это «гаав-нюк» и звучит это «жал-ка».

А дальше – работа с «отражением»: помогаешь ему – помогаешь себе. Заботишься о странной нелепице, которую породил твой разум, — и о себе заботишься. Нормальная современная практика. Тут автору показалось мало динамики и он решил жахнуть: в лаборатории происходит несчастный случай и герой проваливается в кому. Смена ритма и канвы повествования достаточно резка, чтобы почувствовать и поморщиться. К тому же, появляется такая банальная штука, как загробный мир и всем надоевший коридор между мирами. Хорошо и жизнеутверждающе, что героя выводит из комы его собственный гештальт, и что потом герой раскукоживает своё создание обратно из коллективного бессознательного, но всё же не очень по душе: только что говорили о серьёзных вещах, а потом раз – и жизнь после смерти. И изначальная идея теряется. Получилось ли у человека побороть свои проблемы? Смог ли он стать частью общества? Вернул ли он самоуважение, научился ли жить с самим собой? А чёрт его знает. История обрубилась на том, что герой вернул себе анимика, а вот чем она закончилась и закончилась ли – мне неизвестно. И этот незакрытый гештальт вызывает у меня фрустрацию, а жал-ка.

Я его нашёл в верхней точке под куполом. Вид впечатлял: длинная, почти вертикальная, труба, прозрачная крышка, похожая на фонарь истребителя. За крышкой, обхватив себя руками и скрестив ноги, обречённо стоит человек в купальнике. Кажется, что им сейчас выстрелят, как из пушки, а потом человек-ракета пробьёт купол и унесётся ввысь, сквозь снег и ветер, но вместо этого под ним открывается люк и он проваливается вниз. Оператор уже открывает фонарь и приглашает следующего:

— Попробуйте! Людям нравится: адреналин!

Я уже изучил инструкцию вдоль и поперёк. Мне скучно, сонно и уныло: я, как всегда, лёг в четыре и был поднят полдевятого, ни черта не выспался, а самое яркое впечатление от всего комплекса – поиск входа и младшая дочь, не желающая надевать варежки и отчаянно орущая от каждого порыва снежного ветра, колючего и злого. Я пошёл искать самую крутую и страшную горку в аквапарке и нашёл её, но не верю в адреналин.

Поэтому я спокойно встаю на прозрачный пол и смотрю, как вниз стекают струйки воды. Я становлюсь в позу, похожую то ли на статуэтку Оскара, то ли на египетскую мумию, меня закрывают, а сзади робот ведёт обратный отсчёт:

— Семь. Шесть. Пять…

На слове «пять» пол проваливается и я падаю вниз, успев обидеться, что не на «один». И вроде всё как всегда, но трубы под задницей всё нет, и задница бунтует, требует точки опоры, и на второй секунде, когда организм окончательно понимает, что его обманули и сбросили в пропасть, у меня вырывается:

— Ох, б…!

Потом меня прокручивает в мёртвой петле и вышвыривает в тёплый бассейн. Не знаю, может, и адреналин, но этот аттракцион возвращает меня к жизни: я снова начинаю радоваться и улыбаться. Проняло. Хотя я отлично понимаю, что никакого риска не было и всё, что было, это инженерный расчёт, но иногда нужно снять психологический блок «холодного рассудка» и взбодриться. Вот, помогло. После этого и другие аттракционы зашли, и детский комплекс в стиле пиратского корабля стал вызывать приятные чувства, и вообще как-то всё наладилось.

Сия длинная речь имеет короткий смысл. «Перевёрнутые листья» при всём при том, что в них очевиден грамотный расчёт и подгонка достаточно традиционных деталей, всё же сыграл для меня роль «водной петли». Единственный рассказ на этом конкурсе, в конце которого я хоть и мысленно (а может, всё же и вслух), но сказал это самое сакраментальное, с охом.

Рассказ, безусловно, сделан. Это не во вред ему: игра пианиста – тоже работа, мелодия тоже сделана, но она не перестаёт нам нравиться, если музыкант вовремя нажимает на нужные клавиши. Да, в конце ждёт предсказуемый результат, и что? Мы же за этим и пришли?! Так и здесь: таинственная история с налётом мистицизма, покалеченный мальчик, занятый, как в американской мистике, какой-то бессмысленной работой, потом – бедовая девочка из неполной семьи, и нам уже понятно, что эти двое как-то сойдутся. Весь вопрос – как. Постоянные авторские напоминания про «перевёрнутость» — и это для того, чтобы мы провели ниточку к персонажам, поняли их перевёрнутость к этому миру. Не ошибусь, если скажу, что двое искалеченных подростков и есть перевёрнутые листья – опавшие с дерева и ставшие ненужными, гонимыми ветром судьбы.

Эта неочевидная аллегория – один из стержней рассказа. Сама по себе история не является чем-то необычным. Как уже говорил, при желании можно найти достаточно фильмов и книг, где ребёнок, столкнувшийся с потусторонним, творил какие-то странные ритуалы. Про потерю родителей тоже всё ясно, а что до девушки с её чернушной жизнью, то этого добра в России навалом. Причём не столько в литературе, сколько в новостной хронике. Я удивлён, скорее, тем, что героиня показана человеком относительно думающим, чувствующим и неглупым.

И вот, встречаются два в натуральном смысле одиночества: молодые, искалеченные сироты (мать героини номинальна и существует в рамках погрешности). Могло ли случиться так, что они не начинают испытывать друг к другу если не любовь, то хотя бы симпатию и здоровое половое влечение? В рамках поставленной жанровой задачи — конечно нет. И совершенно понятно, что парень, как нормальный супермен, старается держать симпатию подальше, чтобы не навредить. И логично, что парень колко ответит на обиду, но по сути для того, чтобы защитить дорогого человека от своих проблем. И даже неразумный, нерациональный, нелогичный выбор юноши в конце понятен: конечно, два больше, чем один, и можно спасти родителей и жить, как прежде, но только всё равно – возраст, время рвать пуповину и становиться взрослым, и любовь – вот она, и что станется с девушкой, будь всё по-другому, неизвестно. Да, это время, когда собственные взрослые отношения становятся важнее связи родителей и ребёнка. Нормальное, запланированное природой предательство.

К тому же, чёрный человек мог и наврать. Мало ли что демоны наобещают! Поэтому выбор синицы в руках логически оправдан.

И перескажи фабулу повествования – вроде бы, ничего особенного. Но автор всё же умудряется постепенно нагнетать напряжение, подавать контекст, ассоциации, показывать человеческий сволочизм, а в конце – две секунды падения и мёртвая петля.

Ты про это всё знаешь, всю структуру и химию видишь, ничего удивительного, а всё равно – «ох ты!..»

И падаешь в бассейн с тёплой водой.

И жизнь становится немного лучше.

Немного не по правилам писать отзыв на свежепрочитанный рассказ, не дав впечатлениям как следует отстояться. Но накладываются другие обстоятельства – расчёт времени, дела, планы, и приходится брать себя за шкирку, тащить за рабочий стол и вытряхивать на клавиатуру то, что есть. И начать в этот раз хочется с конца, с последней фразы:

«Фарис стоял на вершине мира, и тоска заполняла его сердце».

Перед нами лежит история человека, который «сделал себя сам». Поднялся из низов, переломал бессчётное количество судеб и забрался на вершину, а зачем – уже и не знает. И мы имеем здесь случай, когда фантастический элемент не усложняет, а, скорее, упрощает произведение, помогает ему стать проще, короче и нагляднее. Не надо объяснять, что мальчик из низов убивал и предавал, чтобы подняться выше: сделаем предательство социально одобряемой нормой. Не надо, скажем, объяснять отношения героя к женщинам, почему он, скажем, выделил одну и пропустил прочь десятки других. Это не он такой, а в обществе такие правила сложились. Кровные узы, материнская любовь – сократим до нуля, тогда тривиальные проявления чувств отца, мужа, сына станут чем-то необычным.

«Однажды в Америке» или «Народ против Ларри Флинта» не влезут в короткий рассказ. Поэтому на вершину мира герой поднимается просто, без вычурности, по головам идёт как предписано, любит скромно, а бизнес строит исключительно законопослушно. И если бы мораль рассказа заключалась в простом «будь скромен, трудись честно и через несколько сотен лет у тебя всё получится»... А кстати, в чём она? В том, что после сверхусилий накатывает сверхусталость? Да нет же. Проблема в том, что всё общество в рассказе глубоко, по нашим меркам, аморально. Оно чем-то напоминает ситуацию, описанную в «Человеке-ракете»: жестокая эксплуатация бедноты в угоду узкому кругу избранных, ужасающая механистичность общества и при всём при том почти полное отсутствие сопротивления. Тут даже кулаком в воздух не грозят. Женщины в основном злы и циничны, тянут свою лямку производительниц и даже не пытаются что-то изменить. Не противятся, когда мужчины перекидывают своё сознание новорождённым. Это настолько противоречит инстинктам и здравому смыслу, что становится не по себе. А когда становится ясно, что жестокий порядок существует не просто сотни, а тысячи лет, сюжет начинает просто отторгаться, как нечто неприятное и противоестественное.

Ну в самом деле: это ведь женщины, выходит, хозяйки. Захотели – вынянчили, не захотели – прибили. Тяжело, да, а с другой стороны, быть фактической рабыней-производительницей лучше, что ли? Ждёшь бунта, революции, а их всё нет. То же вековое кредитное рабство: уж сколько раз гремели цепями рабы, крепостные, рабочие, сколько было бунтов и революций, а в этом мире всё тихо, все выплачивают многовековые кредиты и не трепыхаются. А хибарка главного героя – сколько лет она простояла? И не снесли? Не развалилась от старости?

И вот, он рассчитался с долгами. Скопил денег. Забрался по ступенькам небоскрёба на самую вершину. Пережил горе, невзгоды, смерть близких. Время ставить новые цели, а он что? Разрушить несправедливый мир? Нет, он на это не пойдёт: он плоть от плоти его, это непорядок будет. Стать пауком-эксплуататором? Ну, пожалуй, но так неинтересно: привычка-то уже сформировалась, надо куда-то идти, что-то делать, только вот что? Играть в преферанс с одноклубниками? Или изучать тысячелетний опыт вечной жизни: наверняка там что-то придумали?

Да чёрт возьми, не может человек с таким мощным внутренним стержнем тупо простаивать на вершине мира! Он перевернёт его, перемелет, напишет новые законы, если его не остановят.

Поэтому всё, не верю.

И, кстати, про бессмертных и подъём с низов к звёздам: https://fantlab.ru/work10732

Есть такой, скажем так, жанр: рождественские сказки. В них вечно участвуют сверхъестественные силы, потусторонние миры, люди в этих сказках всегда хорошие, но испорченные жизнью. И тут так сходится, что встреча со сверхъестественным исправляет человека и возвращает его на путь истинный, и всё заканчивается хорошо. Вот и этот рассказ мне кажется подобной «рождественской» историей, но главным образом, конечно, из-за серого пепла, так похожего на снежные хлопья.

Воплотить в жизнь старую английскую поговорку-аллегорию – это, конечно, хорошо, хоть и не ново. Натяжкой выглядит то, что традиционное значение идиомы — грязная тайна, спрятанная от людских глаз – подменено на «коллектив мёртвых любовников». Как будто у супругов нет больше других тайн! А как же заначки? А непрошенные кредиты? А игровые страстишки, а лень и банальное бытовое враньё? Вот, кстати, был у Аверченко «Рассказ о колоколе», но только он скатился в сатиру, а тут, всё же, наличествуют доброта и юмор. И весёлые скелеты. И да, чёрт возьми, на месте главного героя я бы открыл «Википедию» и определил мерзавцев в клозет. И пусть бы они там обсуждали неоднозначность перевода и особенности толкования. А для нужды можно и переносной горшок купить.

Но, в конце концов, это дело автора – направлять поступки героев, подталкивая их в нужном направлении (иногда – коленом). Рассказ не пытается быть серьёзным, герои не собираются приобретать объём и фактуру, их история проста и незамысловата. Любишь – умей отпускать, и если решил разделить судьбу с кем-то, то прими человека со всем его прошлым и начни общую жизнь с чистого листа. Полюби целиком и безвозвратно: мало ли что было в прошлом у тебя или у твоей любви, незачем ворошить былое. Пусть прошлое остаётся в прошлом, пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, а у вас на двоих – настоящее и будущее, и лишь от вас зависит то, как вы его проживёте. Отцепите гири прошлых отношений, и т.д. и т.п. Да, иногда неплохо бывает не бить в лоб моралью и унылыми банальностями, а изложить их в рассказе, живом и бодрящем.

Правда, от этого они никуда не денутся и своей сути не изменят. Да, у нас есть разругавшиеся муж с женой, есть прямые источники Правильных Поступков – тесть с тёщей, есть хтонические сущности в лице скелетов. Есть шкаф. Получилась простая комедия положений, которую приятно посмотреть первого января, похмеляясь под ёлочкой. Она ненавязчива, говорит негромко, из пушек не бабахает и помогает уставшему мозгу, как куриный бульон – желудку. И жена, глядишь, не будет неодобрительно смотреть на батарею из пустых бутылок под столом да ругаться, вспоминая твоих дедов-алкоголиков. Доброе, умиротворяющее кино.

И из-за своей нарочитой лубочности история совершенно неправдоподобна. Никто не удивляется говорящим самодвижущимся скелетам, которые, наверное, чисты и симпатичны, словно школьные пособия по анатомии. Нет разводов, ссор и убийств, лишь серый пепел падает на землю и символизирует. Нет горьких раздумий, нет внутреннего мира, лишь скромно намеченные внешние проявления. Нет рефлексии – только действия. И потому история не рассказывает про чувства, про переживания, катарсис, а просто объясняет: это плохо, так делать не надо, а надо делать вот так. И всё с улыбочкой, с шуткой да прибауткой.

Считать ли это недостатком? В рамках выбранного жанра – нет. И я серьёзно: рассказ может послужить неплохой основой для новогоднего малобюджетного фильма. Такой, знаете, классический американский, только что без святого Николая с подарками.

Время – как натянутая струна. Тонкая, из одной частички – не из атома даже, а из чего-то ещё мельче, из непознанных и неоткрытых тахионов, из всепроникающих нейтрино, из незримого влияния больших масс и запутанности маленьких кварков. Да, запутанность… Время – прямая, холодная, жёсткая, неизбежная, но лишь в ньютоновской системе счисления. Вот частица: дашь ей пинка, увеличишь скорость, и вот уже её время сжимается, как гармошка, и давит её пресловутый релятивистский лоренц-фактор.

Но это только физика. И запутанность кварков – ничто по сравнению с запутанностью памяти. Она ничуть не похожа на прямую струну, но она и не кольцо Уробороса, и не спираль, она не несётся из нуля в бесконечность вслед за стрелкой подле икса, выплясывая и свиваясь в кольца. Скорее, она похожа на кудель, лежащий рядом с прялкой: запутанный, невзрачный, случайный – не разберёшь, откуда что начинается и где заканчивается. Потянешь за волоконце – или застрянет в мотке, потянув его за собой, или выскочит, лишив его кусочка. И никому не известно, что можно свить из этого куделька, получится ли из него что-то дельное — крепкая ниточка, тёплая ткань, — и откуда будут в этой нити кусочки, как они сплетутся между собой в пряже.

У меня сцены стариковской жизни прочно сплетены с детством. Давние времена умирающей страны, детвора, играющая то у почерневших от времени сараев, то в незаконно построенных гаражах на отшибе, то в овраге Нижней Ельцовки – напрочь загаженной, захламлённой городской речушки. Поколение, выросшее на свалке – люди с помойки мира, общества, истории.

Хотя картина мусорных гор – всё же из «Смешариков». Так и думаешь, что старик – это трагичный старый Пин, делающий из старого хлама удивительные штуки. А потом – что это состарившийся Рэдрик Шухарт из какой-то альтернативной вселенной. А потом – что это кто-то из остатков человечества, переработавшего себя в мусор. И, пожалуй, это вернее всего.

Ведь это мало – просто показать маленького человека. Он перед нами маленький – в большом мире, а вокруг его вселенной простирается нечто ещё большее, и тоже – как часть чего-то малого по сравнению с огромным космосом. И поэтому старый, больной человечек в своей лачуге кажется ещё мельче, ещё жальче: он как песчинка, которая и в жернова-то не попадёт – отсеяна. Он доживает свои дни на помойке, выкинутый и забытый миром: ест, что придётся, топит буржуйку, считает остаток дней и таблеток, время от времени хоронит погибших пришельцев и думает, что спасает мир. Песнь угасания и одиночества – вот что есть история главного героя.

То, что ломает её – это антураж. Словно взяли человека живого, настоящего, и поставили в декорации драматического театра. «Давай, расскажи нам историю»! И он рассказывает, как умеет, но задник нарисованный, и второй план – студенты, и лачуга его – условная рамка на стене. Слева стол, стул, печка, справа рисованный задник. Юрок переигрывает, Мишаня стесняется. И теряется магия театра. Первый звоночек – это, как ни странно, мир. Я верю в свалку – я там вырос, я верю в чёрные вонючие реки – я их видел, пусть они не такие уж чёрные и не то чтобы сильно вонючие, но всё равно неприятные и совать руки в этот гадюшник я бы поостерёгся. Но, чёрт возьми, почему в этом мире единственная профессия – водитель мусоровоза? Где сидячие профессии? Не получилось из тебя программиста – почему не пошёл в вахтёры? Разбираешься ты в машинах – а механик из тебя не получится? Там не надо бегать. Но весь мир замкнут на свалке, и такое ощущение, что в мире не осталось других профессий и работ, кроме как возить и трамбовать невесть откуда берущийся мусор. Ну да, никто ничего не делает, но мусор исправно появляется в диких количествах. Его везут, его систематизируют и складывают по секторам, его никто не перерабатывает – видимо, в этом мире подключены бесконечные ресурсы, а автоматические заводы без участия человека что-то производят. Может быть, они сразу делают мусор, а немногочисленные люди молча и безропотно везут его на свалку. И над всем этим парят корабли пришельцев, пытающихся найти своих соплеменников.

Разумеется, задумка была в том, чтобы показать человека, отрезанного от мира и живущего в своей вселенной, сжатой до точки – он сам, бродячие собаки да случайные гости. Плохо то, что у гостей тоже никого нет. Юрец кажется юродивым, кем-то вроде Сумасшедшей Белки из мультфильма, которая вечно прячет огромный орех, а потом не может его найти. Смысл её действий – в том, чтобы сначала поймать и спрятать орех, а потом пытаться его вытащить обратно. Смысл её жизни – быть смешной. Смысл Юрца – в том же самом, ни больше ни меньше, но только в его истории нет ни грамма комедии. Он, сначала грозный отморозок, под конец становится жалким и беспомощным. И когда старик спасает его от неминуемой и предрешённой смерти, эта его незавидная роль проявляется во всей красе. Может быть, так и надо: человеку, выбравшему добровольное изгнание и ничтожество, должен противостоять равный противник – тоже, следовательно, отброс и ничтожество. Только не по своей, видимо, воле, а потому, что «жизнь такая». Лихие обстоятельства, как и у Мишани, только того на свалку загнал несчастный случай, а Юрец просто живёт так. Хотя всю дорогу от него ждёшь чего-то большего. Но дорога в рассказе – не долгий путь к Роковой горе, а проход через несколько кварталов, двадцать минут до речки и пусть столько же – до выброшенных автомобилей. Не путь сталкеров наощупь, а довольно бодрый переход из одной локации в другую, пусть и по мусору. Свалка оказывается не эпичной, растянувшейся на полмира, а обычной, хоть и залитой дождём. Мельчает всё, теряет размер, и Юрец теряет, превращаясь в мелкого неудачливого жулика с пистолетом, и Мишаня без какой-то серьёзной мотивации становится «свалкером, учеником помоечника» (а ведь хотел грузовики водить). Один только главный герой остаётся самим собой – маленьким человеком, не сдюжившим против большой Системы, закрывшей глаза на небо и не желающей видеть хоть что-то необычное, идущее вразрез с обычным укладом.

Словно бы это мир выписал себе справку об умственной отсталости, отгородился мусорными завалами и принялся бездумно тратить своё время до смерти: день прожили и ладно, так и зиму проживём – были бы дрова.

И вот тут отчётливо понимаешь, как тонко и точно схвачен срез нашего мира. Ведь это мы – бездумно жрущие и плодящие мусор, бегающие по тёмным делам ради никому не известных целей, по глупости искалеченные и от страха закрывающие глаза на что угодно, лишь бы прожить. Это наш мир – тот, который готов сам себя выкинуть на свалку. Естественно, это лишь одна сторона, кусочек картины, часть мусорной стены, подсвеченная фонариком, но нельзя отрицать, что это в нас есть. И пусть даже не во всём хороши герои, пусть не так полон и насыщен мир рассказа, как бы мне этого хотелось, но мысль в нём определённо есть. И, наверное, правильно, что самое большое, на что в этом мире способен маленький человек, это хоронить чужих мертвецов. Не хорошо, но правильно. Другие ведь не могут и этого.