...мимолётное

Поездень

Не успеешь отъехать — а в голову прёт поездень,
В перестуке колёсном мерещатся рифмы-обманки:
Резиденции, дескать, пора утопить в резеде,
Скипидарно резвясь в лапидарностях хокку и танка.

Пусть сияет звездой резеда! Поезда, поезда...
Поездатей всего, что есть датое дзэнское счастье,
И на облачной мути слегка голубого листа
От перрона к перрону расписаны грёзы и страсти.

У перронов — пионы, газоны, ларёчечки с левым Tissot,
То да сё из съестного с эффектом просроченной фугу,
На три ёлки аллейка (короче, чем строчки Басё)
С неизбежным кафе и тоскливым автобусным кругом.

И опять по ушам: тыгыдым-тыгыдым-тыгыдым,
Тыгыдымские кони рифмуют акынскую прозу,
За окном пролетает страна, нашиваясь, как дым
На вагонную нитку с усталой иглой тепловоза.

Вот такая фигня. Может, кто-то и скажет: Стихи!
Но — какие грехи искупибельны скачкой пегасьей?
А в остатке — тоска, зеленей, чем любой малахит,
Седина на висках и зарницей мелькнувшее счастье,

Сад камней, иероглифы дней да круги на воде.
Только плачет дождями такое короткое лето.
Не успеешь отъехать — и тут же попрёт поездень.
А запишешь — и станешь вполне популярным поэтом.


Дзэн о далёкой стране...

Когда депрессивно и грустно вокруг,
Представь, что, пьяна и юна,
Лежит среди гор по дороге на юг
Провинция или страна.

Ах, эта земля – не Да Нанг, не Пхукет,
Не Малага и не Бат-Ям.
Но тянет порой накопить на билет
И двинуть в нирвану Кху Ям.

Там нету жирафов, не плачет зурна,
Тамтамы в ночи не стучат
И водную гладь не смущает волна
Далекого озера Чад.

Устав от машин, пергидролевых дур,
Толкучки, асфальтовых ям –
Купить бы, друзья, эротический тур
Пешком по просторам Кху Ям.

Там ночь соловьина, над ночью ветра
Колышут пушистый туман,
И дышит река, словно Кама с утра,
Росой наполняя стакан.

И если с утра наезжает сосед,
Не Сим и не Яфет, а Хам,
Подайте ему добродушный совет,
Отправьте на тропки Кху Ям,

За море, за лес, за высокий хребет,
За заводи и облака,
За шорох машинный, за дым сигарет,
За годы, а может, — века.

…Конфуций и Будда, Гомер и Басё,
Сократ и примкнувший Хайям.
Так тянет порой, положивши на всё
Уйти за туманом Кху Ям.


Грека

Через море, а может — реку,
На щите или может — в лодке,
Полной грудью вдыхая грозы,
Пялясь в тучи и облака,
Плыл какой-то залётный грека,
Прятал душу в Понтах и шмотках.
Под веслом расступались звёзды,
Ошарашенные слегка,

Сновиденья смежали веки,
Бились в сердце стрижи и нотки,
Сквозь стихи проступала проза
Послевкусием коньяка.
И усталый похмельный грека
Руки мыл за бортами лодки.
Прокуратор уснул тверёзым —
Разве векам смежать века?

Женихи наварили раков,
Пили пиво, а может — водку,
Били кружки, а может — морды:
Что за пьянка да без потерь?
Спали Лондон, Москва и Краков,
И Харон конопатил лодку,
Только лапал сиреньи бёдра
Огомеренный Агасфер.

А светило, ныряя в реку,
Угасало кровавым маком,
И на стёкла плескало жаром,
И грозилось поддать ещё.
Плакал всеми забытый грека,
Не нашедший свою Итаку.
Мчался в космосе круглый шарик.
Тоже грека... Хоть и большой.


Кот всегда виноват

Кот всегда виноват. Это базис и точка отсчета,
Это  — камень в фундамент и шпиль, проколовший луну.
Если кот невиновен – ручьи превратятся в болота,
Если кот будет прав – снег утратит свою белизну.

Кот всегда виноват. Ибо правых котов не бывает,
Как и всякий кошачий,  он в общем, немножечко лев.
Созерцая в зеленый прищур воробьиные стаи
Кот мечтает. А мир — между тем — превращается в хлев...

Кот всегда виноват  —  непреложно, безвинно и свято,
виноватость свою на полмира раскинув щитом…
В синем небе белеют комочки из облачной ваты.
Это крест и стезя — быть всегда виноватым котом.

Кот всегда виноват. Приручившие нас позабыли,
Позадраили люки своих драгоценнейших душ,
Погружаясь в развалы шмотья бесконечных «Фамилий»,
Разменяв состраданье на клики залетных кликуш

Кот всегда виноват. Девять жизней – огромная сила,
Чтоб Атлантом на плечи взвалить мировые грехи.
Мир стоит на котах. От рожденья и вплоть до могилы.
Кот всегда виноват. Хоть бы в том, что он пишет стихи.


Перепутанная колыбельная для Кошки

...Светит месяц жёлтой плошкой,
Греет позднюю звезду.
Спят в саду коты и кошки,
Птички спрятались в пруду,

Рыбки по полю гуляют
(У мышей фалломорфоз),
В поле ломятся сараи
Из берёз от роз и грёз...

Крошка, слушай: Крабле, крибле,
Засыпай, слезинки вытри.
Тени лягут на плетень,
Завтра будет новый день.

Крабле, крибле, сабля, спибля...
Что на суп уйдёт потом?
Кугуар в когтях колибри?
Кит, удавленный котом?

Едет кролик на удаве,
Страшен заячий оскал,
Каина ногами Авель
Без пощады запинал,

Снег засыпал пол-Гавайев.
И не то ещё бывает...
Всё на свете бес попутал.
Спи скорее — скоро утро.

Шлёт тропические чары
В окна снов фонарь-свеча,
Кашеварят янычары
(Ох, похлёбка горяча),

В небе плавают кальмары,
Ждут приёма у врача
И порхают ягуары,
Ягуяростно рыча,

И за хлебом на сафари
Ходят пекари-пекАри.
Ночью и не то возможно,
Засыпай, сердитый ёжик.

Утро ночи мудреннее —
Брызнет красок в облака.
Что тоска? Да хрен бы с нею —
Пусть подвинется слегка.

Мы уйдём гулять по паркам,
Где планеты-фонари,
Где галактики неярки
И беспечны снегири.

Где-то за морем рассветы
На мангалах греют лето,
В небе — месяц жёлтой плошкой.
Спят в саду цветы и кошки...