Андрей Георгиевич Демыкин (1951-1989) — советский художник и иллюстратор.

Андрей Демыкин, сын поэтессы и детской писательницы Галины Демыкиной и писателя Георгия Балла, рисовал с детства, но по-настоящему осознавать себя художником начал лет в 12, после знакомства с известным иллюстратором Львом Токмаковым.

Андрей Демыкин умер рано, несколько его персональных выставок были устроены уже после смерти художника.

Воспоминания о художнике (© Никита Алексеев «Good Night, Андрей», Iностранец, 06 марта 2001 г. №7):

цитата

В московском Центре современных искусств МУЗЕ- Zverevskiy (Новорязанская ул. 29, стр. 4) до 11 марта выставка произведений Андрея Демыкина. Художник умер в 89-м, с тех пор это — первый большой показ его наследия. Это не рецензия на выставку, а попытка отблагодарить человека, много для меня сделавшего и многому меня научившего. Андрей Демыкин родился в 1951 году. Мать — покойная писательница Галина Демыкина. Отец — ныне здравствующий писатель Георгий Балл. Демыкин умер тридцати восьми лет, одни говорят, от диабетического кризиса, другие — от овердоза. Возможно, и от того, и от другого. Андрей жил быстро.

Мы познакомились в 68-м, в художественной школе на Кропоткинской улице. Ему было семнадцать, мне на два года меньше, он учился в классе великого (сейчас это уже можно сказать) художника Михаила Рогинского, первопроходца «русского поп-арта», давно живущего во Франции. В квартире рядом с метро Новокузнецкая я увидел «Красную дверь» и «Большой примус» Рогинского. Это был шок.

С картинами Андрея было сложнее — мне казалось, что это очень «сюрреалистично». Но сюрреализм был везде: Демыкин уверял, что именно из окна его сортира снимались самые парадные фотографии Кремля: Каменный мост, Василий Блаженный, панорама главной крепости России. Было похоже на истинную правду.

Он был модником. Носил джинсы Super Riffle, замшевую песочную куртку и «мокасины» Clark's. А также — темные очки-«слезки», называвшиеся тогда по Москве «макнамара», в честь американского министра обороны. Вьетнамская война была в разгаре. Он слушал не Высоцкого и The Beatles, а Doors и старые госпелы. Превосходно играл на гитаре и пел чернушные блатные песни.

Его модность иногда принимала изощренные формы. Не имея представления об искусстве кройки и шитья, он решил сам себе сделать джинсы. Где-то раздобыл нужное количество метров денима. Распорол «райфлы», по деталям, вырезал нужные конфигурации, планомерно сшил на стареньком «Зингере». Потом награвировал офорт — изображение хищной птички и надпись «Джинсы Сокол». Напечатал его на кусочке кожи, пришил над задним правым карманом. Уникальные джинсы — абсурд. Но у Демыкина они были.

Благодаря ему я познакомился с удивительными людьми. Алеша «Паук» Паустовский, младший непутевый сын Константина Георгиевича, ушедший в иной мир при помощи передозировки наркотиками до того, как ему удалось подтвердить, что он в живописи не хуже, чем его отец в литературе.

Владимир Пятницкий, недооцененный до сих пор живописец-визионер, «откинувший копыта» жутким образом: вместо спирта опохмелился реставрационным растворителем. Растворил себе пищевод.

Многие из тех, с кем я познакомился благодаря Демыкину, живы. Слава Богу. Алексей «Хвост» Хвостенко, автор «Есть город золотой», Лев Рубинштейн, Андрей Монастырский, и дальше — по цепочке, от одного к другому. Он знал, с кем общаться и кого с кем знакомить. Это высокое качество.

Я боялся идти на выставку Андрея Демыкина. Его живопись и графику я не видел почти четверть века, и окунуться в прошлое было страшно. Изменилось все, что могло поменять форму. К счастью, оказалось: есть вещи, которым время не помеха. На выставке я увидел много инфантильного и чрезмерно старательного, того, что в году 2001 рискует быть курьезом. А те картины Андрея, которые я любил всегда, ничего не утратили. «Железнодорожная платформа» и «Автопортет с кошкой» все так же бьют по мозгам. Мы живем в другой стране, в трансформировавшемся до неузнаваемости мире, но готовность сопротивляться вселенскому страху и детское любопытство («а что там, внутри?») остаются с нами.

Судьба Андрея Демыкина в истории искусства, наверно, обрекла его быть малоизвестным. Он — маленький художник, в Гуггенхайме и даже в Третьяковке его вряд ли выставят.

Но он — Маленький Большой Художник, и это звание многого стоит.