---
Бог ужаса
Однажды в горах случился оползень. Целый день камень волна за волной, слой за слоем сползал в долину, наполняя все окрестности грохотом. Древний лес, обильно и густо покрывавший склоны, перестал существовать. Одна из вершин, именуемая “Король солнца”, оголилась вплоть до горных пород - Король облысел, и лишь за ушами у него остались торчать клочки вековечного леса. Старые тропы завалило камнем, однако оползень, как подозревал Роберт, открыл новые пути. Осталось только их отыскать.
Уже на следующий день он собрался и налегке отправился за перевал. Он шел долго и наконец обнаружил, к своему ликованию, новое пастбище - обширный луг с сочной, хрусткой травой: в основном овсяницей и мятликом, но кое-где попадались и зеленые кустики люцерны. Роберт опустился на колени и правой, трехпалой рукой зачерпнул немного рассыпчатой почвы. От нее приятно пахло перегноем. Хорошее место. Овцам понравится. Его давно беспокоило, что овец в деревне становилось все больше с каждым годом, а вот количество пастбищ оставалось прежним. Рано или поздно они должны были истощиться.
К нему притрусила Хейзел и принялась ластиться. Роберт потрепал овчарку за ухом и начал осматриваться. Вдалеке, на стыке луга и взгорков, он заметил нечто, похожее на кромлех, и решил взглянуть. Когда осталось полсотни шагов до места, Хейзел встала как вкопанная и залаяла, но Роберта это не остановило. Он понял, что перед ним не кромлех, а самые настоящие руины, разомкнутый круг из колонн сизого камня, с расколотым алтарем в центре и статуями, по пояс поглощенными землей, а сверху - отшлифованными ветром и временем. В горах порой встречалось подобное - остатки дворцов и храмов, построенных в незапамятные времена; но нечасто, поскольку руины безо всякой жалости разбирали и пускали на стройку. Языческие боги мертвы, так чего бояться?
- Эх, демоны рогатые, - пробормотал Роберт. - Спите спокойно, не просыпайтесь. Мы с овечками вас не потревожим.
Он достал флейту и стал наигрывать печальную мелодию, поглядывая время от времени на руины. В его обезображенных руках флейта выглядела нелепо, он знал это. Закончив умиротворять демонов - он слышал, что песни им приятны - Роберт отправился домой. Только тогда Хейзел осмелилась присоединиться к нему. Все это время овчарка стояла в высокой траве и укоризненно наблюдала за глупым хозяином. Роберт погладил ее по лобастой голове и сказал:
- Ну, не злись, девочка. Мы люди божьи, крестьяне, Бог защитит нас от демонов.
Вскоре овчарка успокоилась и стала носиться вокруг, легко раздвигая траву мощными лапами.
Дома его ждала мать.
Высокая и массивная, матушка Линч обладала буйным нравом. Роберт пошел породой не в нее, и не в отца, гвардейца, разок соблазнившегося матушкиными статями, а неизвестно в кого: хилый, тощий, изуродованный. На правой руке у него было три пальца, а на левой - четыре. Священник отец Алан заявил матушке Линч, что это всё последствия блуда, и Бог так метит рожденных во грехе детей, и незамедлительно лишился двух передних зубов. Но Роберт знал, что это правда, что он ущербный. Он не мог участвовать в пахоте, а потому их террасный линчет земли отдали соседям. Так что Роберт пас овец. Занятие было тяжелое, учитывая, как какое капризное и болезненное животное овца, но ему помогала овчарка. Мать беспокоилась за него. Вот и сейчас она с порога заявила:
- Я уж думала, тебя волки сожрали! Почему так долго?
- Обернулся как смог, - Роберт пожал плечами.
- И как, нашел пастбище?
- Да. Хорошее.
Мать вздохнула.
- Будто ты в этом разбираешься, олух. Садишь за стол, я еду из печки достану.
После ужина Роберт поднялся к себе, прихватив жбан пива. Под чердаком у него было уютное гнездо: топчан, стол и окно с тяжелой войлочной занавесью, сейчас отодвинутой. Роберт сел перед окном, долгим глотком осушил жбан наполовину и достал флейту. Снаружи стихал день, и в темнеющем небе с шелестом проносились первые летучие мыши. Роберт закрыл глаза, прислушиваюсь к себе, после чего поднес флейту к губам и начал играть. Ему нравилась музыка. В ней было нечто спокойное, непоколебимое и вечное, нечто, бесконечно свободное от глупых человеческих дрязг…
Снизу глухо постучали.
- Хватит уже дудолить! - донесся до него голос матери. - И зачем меня Бог наградил таким олухом? Ложись спать!
Роберт вздохнул и отложил флейту.
Тут он заметил в комнате что-то светящееся. Оно пряталось за ножкой стола, зыбкий, мерцающий огонек. Роберт подумал, что это светлячок, и полез под стол доставать смешного жука пальцами. Однако его глазам предстало нечто иное: крошечная, не больше ладони, девочка в белом платьице и с светящимися бабочкиными крыльями за спиной. При виде Роберта девочка пискнула от страха и застыла на месте.
- Ты еще что за хрень? - удивился он. - Ты демон?
- Н-нет, я фея, - пискнула девочка.
Роберт нахмурился.
Он слышал про таких созданий. Мелкая, но вредная нечисть. Раньше, когда по земле еще ходили языческие боги, а Бог истинный еще не был четвертован за грехи рода человеческого, фей можно было встретить везде - в Линде, в Шромпе, в Кастлере, где угодно. Нынче они, видимо, сохранились лишь в медвежьих углах, вроде их горной долины.
- Кыш! - сказал Роберт и перекрестил фею знаком Четвертованного Бога.
Она дернулась, как от удара, и рухнула на колени. С ее крыльев разом осыпались все искры, и они потускнели, став похожими на измятые мушиные. Роберт сомкнул пальцы, чтобы повторить жест, и фея закрылась руками в беспомощном жесте:
- Не надо!
- У, нечисть! Боишься Креста Четвертующего! - возликовал Роберт.
- Не знаю, что это, но это страшно больно. Как огонь. Пожалуйста, не убивай меня, - тихо сказала фея.
Роберту стало стыдно. Он понял, что только что причинил боль крохотному и беззащитному существу.
- Ладно, - проворчал он. - Откуда ты вообще здесь взялась?
- Из старого храма, - сказала фея, растерянно оглаживая свои угасшие крылья. - Там всегда было тихо, годами ничего не менялось, а потом шум! Грохот! И пришел ты… Человек. Первый человек на моей памяти. Мне стало ужасно любопытно. Уцепилась за твою штанину, и вот я тут.
Значит, это ее почуяла Хейзел.
Роберт кашлянул и невпопад произнес:
- Злишься, что крылья спалил?
Фея пожала плечами.
- Но ты же не со зла, - сказала она просто.
От выпитого пива у Роберта кружилась голова, и ему страшно хотелось спать. Он решил отложить проблему с феей на потом.
- Завтра отнесу тебя в храм. А пока - давай спать. Найди себе где-нибудь место поудобнее. Как тебя зовут?
- Остра, - сказала фея, растерянно присаживаясь на пол.
- А я Роберт.
- Почему ты решил помочь мне? Ты же сам сказал, что я нечисть.
Роберт помолчал немного.
Затем сказал:
- Да вот знаешь, не хочу причинять боль всяким мелким тварям, - не дождавшись возражений от феи, он показал ей свои безобразные руки. - В конце концов, чем ты хуже меня, краборукого? Вот и я думаю, что ничем, Остров. Все мы несчастны на этой несчастной земле.
- Да, все мы несчастны, - сказала фея. - Остра.
- Чего?
- Я Остра. Не Остров.
- Да какая разница, - буркнул Роберт, укладываясь на кровать. - Ложись спать, Остра. И не поглядывать!
Наутро Роберта разбудила мать. Снизу доносился запах свежего кулеша. Пока сонный Роберт возился, влезая в штаны, мать подошла к окну, чтобы отодвинуть войлочную занавесь и проветрить комнату. В этот момент она заметила фею, которая спала, свернувшись в позе эмбриона на войлочной складке. Роберт не успел среагировать. Да и как бы он успел? Издав дикий крик, мать занесла над головой руку и прихлопнула фею резким ударом.
- Оса!
- Мама! - закричал Роберт, вскакивая с кровати. - Ты что наделала?!
- Видал, какая здоровая? Целый шершень, - похвасталась мать и протянула ему фею, придерживая за крылья. Выглядела та совершенно мертвой: конечности бессильно повисли вдоль тельца, глаза закатились, изо рта стекала ниточка крови. Роберт с ужасом принял фею из рук матери. На его ладони она выглядела еще хуже: было видно, что одна из ног изогнута под неестественным углом, а вдоль шеи растекается кроваво-красное пятно огромного синяка.
- Ты убила ее… - прошептал Роберт.
- Что с тобой такое? - удивилась мать. - Из-за какой-то осы так распереживался. Иди вниз, еда на столе.
- Это не оса, мама!
- Ладно, - покладисто произнесла мать. - Пчела.
Роберт подавил вспышку гнева.
Из сказок он знал, что феи владеют магией и могут отвести глаза любому. Возможно, в тот момент мать видела перед собой не фею, а осу, и тогда ясно, почему она решила прихлопнуть насекомое. Было бы странно упрекать ее в этом. Но вот что делать теперь? Роберт осторожно, чтобы не навредить, сунул фею в карман и сказал матери:
- Мне надо отлучиться по делам.
- А овец кто поведет? - немедленно вскинулась она. - Опять старика Корбина просить?
- Да.
- А не слишком ли ты часто отлучаешься?
Роберт уже не слушал ее.
Спустившись, он достал из кармана фею и попытался понять, жива она или нет. Отсчитал секунды. Вроде дышит. Крошечная грудная клетка приподнимается и опускается. Немного приободрившись, Роберт поспешил к развалинам храма. Он не мог объяснить толком, что вело его туда. Но не зря же фея жила в храме? Может, там ей станет легче, и она исцелится?
На улице едва-едва занимался день, и на востоке огромное бледно-розовое солнце кляксой растекалось по небу. Хейзел безмятежно спала в будке. Люди только начинали просыпаться. На улице Роберта вдруг окликнул Руфус Финн - румяный здоровяк с кудлатой бородой и злыми веселыми глазами.
- Куда бежим?
- По делам, - ответил Роберт, неохотно остановившись.
- Овец моих почему не забираешь? - спросил Финн.
- Сегодня не могу.
Финн осуждающе поцокал языком.
- Ууу, да от тебя запашком на лигу несет. Пил вчера? Эх, Боберт! Весь в отца, заезжего молодца. И не стыдно перед матерью?
- Очень стыдно, - сказал Роберт. В детстве Финн был веселым мальчишкой, который не мог отказать себе в удовольствии избить Роберта. Даже сейчас, когда они стали взрослыми, отношения между ними оставались прежними: неприязненными со стороны Роберта, насмешливым со стороны Финна. - Я пойду.
- Ну, иди, - осклабился Финн.
Не обращая внимания на дальнейшие его ужимки, Роберт поспешил дальше. Вскоре Финн окончательно вылетел у него из головы: все вытеснила фея, тихо умиравшая в его кармане. Когда Роберт наконец добрался до долины, поросшей мятликом и овсяницей, он был весь в мыле, как загнанный конь. Древние руины высились впереди, молчаливые и загадочные. В утреннем свете они казались даже более зловещими, чем вчера вечером.
Роберт остановился перед расколотым алтарем и замер, не зная, что делать. Тихо стрекотали насекомые. Он положил окровавленную фею, похожую сейчас на куклу с обрезанными ниточками, на алтарь и неуверенно произнес:
- Тут есть кто-нибудь? Другие феи?
Но никто не отвечал.
Роберту не хотелось, чтобы Остра умерла. Ужасно не хотелось. Поэтому он встал на колени и начал молиться Четвертованному Богу, но до него быстро дошло, что Бог не стал бы помогать фее. Это навело его на иную мысль. Отец Алан после проповеди, особенно когда хлебнул кагора, мог рассказать что-нибудь занимательное, что вычитал в книгах. Например, про жуткие обряды, которые совершались жрецами в первобытную эпоху: про гекатомбы, про некромантию, про то, как девушек отдавали в жены чудовищам, чтобы они рожали чудовищ новых… И это навело его на мысль - крамольную, страшную, но в тот момент показавшуюся ему спасительной.
Роберт решил совершить жертвоприношение.
Он достал засапожный нож, которым разделывал овец, и потрогал его лезвие кончиком пальца. Острый. Он часто точил лезвие от скуки. Немного поколебавшись, Роберт резанул себя по подушечке большого пальца левой руки и окропил алой, теплой кровью маленькое тело феи.
- Оживи, - сказал Роберт. - Ну, оживай.
Он и сам не верил в то, что получится. Магия, как не раз указывал отец Алан, канула в небытие вместе с древними богами. Место пореза ныло. Кровь лениво капала на алтарь. Чтобы остановить ее ток, Роберт сунул палец в рот и принялся сосать, поглядывая с тревогой на фею.
- Ну же… ну…
Но ничего не происходило.
Он собрался уже уходить, когда фея вдруг шевельнулась и застонала от боли. Глядя, как она приподнимается и растерянно ощупывает себя тонкими окровавленными руками, Роберт радостно произнес:
- Ты живая!
- Д-да… - Остра подняла на него удивленный взгляд. - Но я же умерла, я помню, как умирала. Как так вышло?
- Ну…
Осмотрев свое покрытое кровью тело, Остра все поняла. Несмотря на свое состояние, она нашла в себе силы и звонко рассмеялась.
- Да ты маг!
- Нет! - запротестовал Роберт.
- Нет так нет, - Остра вдруг закашлялась, содрогаясь всем своим маленьким телом. - Я просто шучу. Кровь мне ничуть не помогла, я же фея. Но ты правильно сделал, что принес меня на алтарь. Старый камень убрал боль... Но чтобы исцелиться, мне нужны цветы и роса. Ты поможешь мне?
- Так значит, я зря поливал тебя кровью? - огорчился Роберт.
- Нет, - сказала фея. - Не зря. Ведь я поняла, что ты - добрый человек.
Впервые в жизни кто-то сказал ему такие слова.
Роберт собрал с окрестных трав цветы, еще мокрые от росы, и принес Остре. Морщаясь от боли, она попросила оборвать их и по лепестку прикладывать к ней. Впервые Роберт в жизни увидел магию: касаясь тела Остры, лепестки увядали и превращались в пыль, уступая место новым. Вскоре щеки Остры порозовели, а отек вокруг сломанного сустава на ноге, хоть и не исчез, но сильно уменьшился в размерах. Оглядев его, фея улыбнулась и посмотрела на Роберта с благодарностью.
- Я бы умерла, если бы не ты.
- А тут есть другие феи? - спросил Роберт.
Остра помрачнела.
- Были, но они… ушли. Покинули это место.
- Почему?
- Здесь появился человек, - фея посмотрела ему прямо в глаза. - Они сочли, что это место теперь осквернено.
По возвращению Роберт поссорился с матерью. Старик Корбин, когда собирал овец по деревне, поскользнулся на свежей коровьей лепешке и сломал ногу. Вину за это мать, конечно, возложила на Роберта. Роберт вяло огрызался. Он хотел рассказать матери про фею, но не мог. Как и объяснить такое? Она бы побежала к отцу Алану, а тот велел бы сельчанам выкопать и раскидать руины по камешку с горы, пока ничего не останется. А Остру бы они убили.
Вечером Роберт отправился к руинам, прихватив с собой Хейзел. Остры он не нашел, а овчарка вновь облаяла храм и отказалась к нему приближаться. Разочарованный, Роберт отправился домой. Всю ночь он лежал без сна, думая о фее, которую оставил на алтаре со сломанной ногой. Наутро он едва смог разлепить глаза и поплелся собирать овец совершенно квелый.
Зато в храме его встретила Остра - живая и здоровая, словно и не было ничего. Она буквально лучилась, и Роберт понял, что глупо улыбается в ответ. Он поднял ладонь, и фея вспорхнула на нее. С ее крыльев сыпались разноцветные искры. Приподняв подол платья, Остра сделала дурашливый поклон:
- Приветствую вас, господин Роберт!
- Да какой я господин… - от смущения он почесал затылок.
- Ты спас фею, Роберт, - сказала она тихо и значительно. - А за это полагается награда, как и бывает в сказках. Если ты хочешь, можно и господином стать.
От ее слов Роберт впал в ступор.
- Хочу оставаться пастухом, - наконец сказал он. - Пригонять сюда стадо по утрам и отгонять вечером. Сидеть на камне и играть на флейте… Я же могу приходить, чтобы поговорить с тобой?
- Конечно, - сказала Остра, удивленная. - Ты что, хочешь дружить со мной?
- А можно?
- Конечно! - рассмеялась она. - Ты очень странный, но ты мне нравишься, Роберт.
Откуда-то издалека доносился тревожный лай Хейзел.
Дни потянулись один за другим. Каждое утро Роберт пригонял овец на луг. У храма его дожидалась уже Остра. Она встречала его улыбкой, а иногда - и горкой собранных ею ягод. Они много разговаривали. Роберт играл на флейте, а Остра танцевала в воздухе, стрекоча крыльями. Она полностью оправилась от ранения. Ее речь стала полностью нормальной - теперь в ней проскальзывал густой местный акцент; и задним числом Роберт сообразил, что раньше она говорила как-то странно, словно те персонажи из священной книги, которую читал с амвона отец Алан. Хейзел между тем стала дурно вести себя, отказываясь подчиняться Роберту. Приходилось оставлять ее дома.
Как-то раз речь зашла о Руфусе Финне.
Роберт ненавидел этого здоровяка за его насмешки, за то, что он был здоровый, сильный и красивый, а больше всего за то, что Финн женился на лучшей девушке королевства - на Эбби. Златокудрой, ясноглазой и злоязыкой Эбби из соседней деревни. В юном безусом возрасте Роберт, отчаянно краснея, намекнул Эбби на свою симпатию, но был так жестоко ею осмеян, что впервые со времен детства разрыдался в одиночестве своей комнаты. Но Роберт по-прежнему не мог спокойно смотреть на нее. Особенно с тех пор, как она стала мужней женой Финна.
Финн!
- Он назвал меня Бобертом. Опять, - пожаловался Роберт.
- Не понимаю, что в этом обидного? - удивилась Остра. - Ведь ты не Боберт.
- Не знаю, но мне обидно.
Он сжал и разжал немногочисленные пальцы. Если бы он был не обрубком мужчины, а нормальным, то Финн определенно запел бы по-другому.
- Мать говорит, что я ущербный, - прошептал он.
- А вот это уже обидно, - сказала фея сочувственно. - Материнская любовь священна, и нет ничего хуже, когда мать сама попирает ее. Если не любить детей, если не давать им достаточно любви, то они вырастают несчастными и больными… Хочешь, я помогу тебе?
- И как же?
- Возьми мою пыльцу с крыльев и посыпь на веки спящей матери. Тогда ее глаза раскроются, Роберт, и она увидит наконец, какой ты прекрасный человек, - прошептала Остра.
Роберт долго не мог решиться на такое. Фея совершенно точно была нечистью, а отец Алан не раз повторял, что нечисти доверять нельзя. Однако под вечер он решился. Он бережно собрал искристую, шелковистую на ощупь пыльцу с крыльев Остры. Фея при этом стыдливо хихикала, и это рождало у Роберта странные чувства. Ночью, когда матушка Линч звучно храпела у себя в постели, Роберт осторожно приблизился на цыпочках и, ощущая себя последним негодяем, все-таки посыпал пыльцой ей веки. “Ты все равно не любила меня”, - буркнул он, стараясь не глядеть на морщинистое, рано постаревшее лицо матери.
Утром он проспал.
Мать не разбудила его, как обычно.
Охваченный самыми страшными подозрениями, Роберт кубарем скатился по лестнице и вдруг наткнулся на мать. Матушка Линч сидела перед окном и смотрела вдаль. По лицу ее блуждала рассеянная, непонимающая улыбка. При виде Роберта она улыбнулась еще шире:
- Сынок, с добрым утром…
- Ты в порядке, мама? - осторожно спросил Роберт.
- Я? Отлично.
- Ты не разбудила меня сегодня.
- Да, - сказала мать. - А зачем тебе вставать ни свет ни заря? Чтобы пасти чьих-то дурацких овец? Ты лучше отдохни, сынок. Я ведь и раньше работала, чтобы прокормить нас обоих, могу и сейчас… Я еще достаточно крепкая.
Роберт почувствовал, как почва уходит у него из-под ног.
- Нет, мама, не надо, - пробормотал он.
- Почему?
- Потому что ты уже старая, - сказал он, не подумав. - Тебе надо отдыхать, а не мне. Я хоть и ущербный, но все же могу работать.
По лицу матери побежали слезы, прочертив влажные дорожки на щеках.
- Ах, сынок… Прости меня.
- За что?
- За то, что родила тебя таким. За то, что плохо постаралась, - прошептала матушка Линч.
Роберт похолодел. Глядя в обессмыслившиеся, пустые глаза матери, он впервые понял, что Остра действительно являлась нечистью.
Хейзел с собой Роберт не стал брать. Овчарка в последние дни сильно хандрила и не вылезала из будки.
- Ты обманула меня! - закричал Роберт, едва явившись в храм. - Ты околдовала, одурманила мою мать, причем моими руками!
Фея вспорхнула с камня. Вид у нее был испуганный и виноватый.
- Что случилось, Роберт?
- Ты тварь летучая!
- Не кричи, пожалуйста, - Остра подлетела поближе, умоляюще раскрыв руки. - Я тут, перед тобой. Я никуда не улечу. Расскажи мне всё, обо всём, и мы всё исправим.
Срывающимся голосом Роберт поведал ей о случившемся. Остра выслушала его, не перебивая, после чего осторожно произнесла:
- Роберт, послушай. Я не умею наводить мороки. Я не умею очаровывать. Я не такая сильная фея, понимаешь? Я могу только что снимать боль.
- И что с того?
- Я не околдовывала твою мать.
- Но как же?...
- Если она чувствует вину, - подбирая слова, произнесла фея, - если хочет искупить ее, то это не морок. Это ее настоящие, нутряные чувства. Я просто… просто убрала невыносимую боль, которая скопилась в ее душе. И эти чувства вышли наружу. Она смогла наконец-то раскрыть их перед тобой.
Роберт затих.
Страх, вина и гнев бурлили в нем. Он думал о матери и о своем несчастном детстве.
- Ей станет лучше? - буркнул он.
- Ей уже лучше, - прошептала Остра.
Роберт не понимал этого и не мог понять. Поэтому он сел на камень и стал играть на флейте, закрыв глаза. Звук получился рваный, нервный, истерический. После того, как он закончил, Остра села ему на плечо и тихо произнесла:
- А я ведь солгала тебе.
- Да? - вяло спросил он. - И в чем же?
- Это не роса помогла мне выздороветь. А твоя кровь. Ты все правильно сделал, когда полил меня ею.
Роберт взглянул на нее с вновь возросшим подозрением.
- Кто ты такая?
- Я? - удивилась фея. - Я нечисть. Ты все правильно сказал в первый раз. А нечисти нужна кровь, чтобы делать чудеса. Но вообще необязательно кровь. Подойдет любая жидкость из тела - например, слюна.
- Ты хочешь, чтобы я тебе слюны наплевал, что ли? - спросил Роберт.
- Да, - после паузы ответила фея.
- И зачем мне это делать?
- Чтобы вознаградить меня, - Остра густо покраснела. - Ведь твоей маме стало гораздо лучше. И тебе - лучше. Роберт, я… - сказала она с искренним недоумением, в котором сквозила боль. - Я не понимаю, почему ты доверяешь мне. Почему вообще позволяешь мне сидеть у себя на плече. Зачем кормишь меня. Любой нормальный человек перекрестил бы меня два-три раза и сжег. Ведь я действительно нечисть, Роберт. Я - чудовище.
Это вызвало у него ответные чувства.
Правда, описать их сам Роберт не смог бы.
После некоторых колебаний он нацедил слюны в горсть и протянул Остре. Фея с нежностью коснулась его ладони крошечными ручками и в воцарившейся интимной тишине деликатно отпила прозрачной вязкой жидкости. Ее крылья сразу стали ярче, а на лице появился румянец смущения.
- Вот видишь? - тихо сказала она. - Я фея, я колдунья. Я действительно чудовище.
- Я и сам чудовище, - наконец нашел нужные слова Роберт.
Он кивнул на свои обезображенные руки.
На это Остра ответила с лучезарной улыбкой:
- А вот это как раз можно исправить.
- Что?!
- Вот только, - она замялась, - нам понадобится для этого нечто ужасное.
Она замолчала и лишь отрицательно вертела головой, зажимая уши руками, когда Роберт требовал от нее рассказать, о чем именно идет речь. Лишь спустя какое-то время он добился ответа, и тот оказался ужасен:
- Кровь. Много крови, - пискнула Остра.
Роберт думал несколько дней. Это было очень серьезное решение.
И наконец - решился.
Благо, человеческая кровь была Остре неинтересна, о чем она несколько раз сообщила Роберту с непонятной ему горячностью.
Прекрасно подойдет и овечья.
Роберту по-прежнему доверяли стадо, несмотря на все проблемы последних дней, и у него был большой выбор, чью же овцу выбрать на заклание. Конечно, он выбрал овцу Руфуса Финна, крепкую и мясную, как и ее хозяин. Финн будет недоволен, конечно. Но такое бывает - когда волки нападают на стадо, то одна или несколько овец гибнут, не так ли? Вот и в этот раз: случилось нападение волков, одна овца погибла, ничего особенного. Будет виноват перед Финном, но поскольку взять с Роберта или его матери нечего, то Финн просто поколотит его перед трактиром, и все дела. Такое уже случалось…
Он намотал веревку овце на рога и подвел к храму. Остра сидела, свесив ножки с алтаря, и напряженно наблюдала за ним. В ее светлых глазах, сейчас почему-то отчетливо, вплоть до малейших деталей видных ему, горело голодное пламя, а лоб прочертили глубокие морщины. На миг Роберту стало страшно, и ему захотелось бросить нож, овцу, стадо и убежать отсюда со всех ног - обратно в деревню, в свою уютную, защищенную комнату. В опостылевший дом, где его суровая матушка перестала быть собой, став незнакомым ему, подмененным человеком. Мысль об этом, как ни странно, успокоила его.
“Все изменится, - сказал Роберт про себя. - Пускай. Будь что будет”.
Разве он не страдал? Разве не хотел, чтобы все прекратилось?
Он закрыл глаза и несколько раз вдохнул и выдохнул.
- Страшно? - участливо спросила Остра.
- Да. Очень.
- Ты всегда можешь отступить. Помни, Роберт, это всё - ради тебя. Этот ритуал ради твоего блага, и только тебе решать, нужно это или нет, - Роберт заметил, что она упорно избегала слов “жертва” и “зарезать”.
Но это было и неважно.
Опустившись на колени, Роберт стал связывать ноги лениво отбрыкивающейся овцы веревкой.
Он решился.
Когда Роберт погрузил свои руки в скользкие овечьи кишки, ему вдруг стало ужасно страшно, а перед взором пронеслись необъяснимые, леденящие душу видения: солнце, заслоняемое тенью, будто закрывается веком глаз; небо, которое медленно покрывается трещинами и с грохотом осыпается на множество кусков; земля, сквозь разломы в которой вырываются столпы всепожирающего огня… Издав визгливый звук, Роберт рухнул на колени, сцепил окровавленные руки в священный знак и начал лихорадочно молиться:
- Бог, Четвертованный за нас, грешных, несчастных, услышь меня и…
- Не смей! - громовым голосом оборвала его фея.
Затравленный, Роберт вжал голову в плечи.
- Но что я могу сделать? - простонал он.
- Продолжай, - велела она.
Роберт подчинился.
Он сам не понимал, как каждый его шаг, логичный и правильный в моменте, привел его сюда. Это было тягостно осознавать, но не подчиняться сейчас он уже не мог. Он должен был продолжать.
В конце ритуала пот катился с него градом. Овца перед ним превратилась в груду изрубленного мяса. Измученный Роберт уже не понимал, где здесь какой орган, но продолжал резать. Наконец Остра, все это время руководившая им, поощрительно улыбнулась и произнесла:
- Ты справился. Молодец. Остался лишь последний штрих.
- Какой?
- Придется добавить иной жидкости.
Роберт недоуменно посмотрел на нее, и фея, пожав плечами, сделала неприличный ритмичный жест своей маленькой рукой. Он не понял. Тогда Остра вздохнула и произнесла:
- Нужно твоё семя.
Роберт не ощутил ничего. Ни страха, ни стыда, ни возмущения.
Душевных сил не осталось ни на что.
Встав, он отбросил нож и скользкими от крови руками стал сжимать и натирать свой мужской признак, стараясь не глядеть в сторону феи - которая, в свою очередь, жадно наблюдала за ним, отбросив всякий стыд - пока из тела не вырвалась тонкая струйка бледной прозрачной жидкости, оросив кровавую груду.
После чего в его глазах вдруг потемнело, и он потерял сознание и рухнул на землю, не успев даже натянуть штаны.
Пробуждение было тяжелым, как после попойки. Роберт потер затылок ладонью и понял, что с ощущениями что-то не так. Будто появилось нечто лишнее, неправильное, ненужное. Он поднес ладонь к лицу и увидел то, о чем мечтал с тех пор, как вообще осознал себя. Пять пальцев. Пять обыкновенных и оттого чудеснейших пальцев. Роберт моргнул несколько раз, а затем всей пятерней ущипнул себя за щеку, чтобы убедиться, что это не сон. Боль убедила его, что это все взаправду. Недостающие пальцы выросли. И на левой руке тоже. Роберт сжал и разжал все десять пальцев, после чего заметил, что штаны у него по-прежнему спущены, и торопливо натянул их. Новые пальцы, к его огорчению, подчинялись плохо и казались по-прежнему ненужными. Краем глаза он заметил растерзанные останки овцы Финна, больше похожие сейчас на волчью трапезу, и ощутил сильный позыв к рвоте.
“Это содеял я…”
Роберт зажмурился. Как никогда он был близок к тому, чтобы полностью, всем своим опозоренным сердцем уверовать в ад и демонов - либо перестать в них верить навсегда.
Роберт поднял глаза на Остру, которая восседала на краю алтаря, и выглядела бледной и больной. Заметив его взгляд, фея виновато улыбнулась. Роберт ощутил, как его щеки заливаются горячей кровью. Воспоминания о случившемся жгли как огонь.
- Испугался? - спросила Остра тихо. - Прости за это. Знаю, все выглядит со стороны ужасно, но сработало ведь?
- Сработало, - сказал он растерянно. - Что это с тобой? Выглядишь ужасно.
- Не обращай внимания, - слабым голосом сказала фея. - Я переоценила свои силы. Немного отдыха, и я приду в себя. Хорошо, что у нас с тобой все получилось. Я так… так рада за тебя.
Она покачнулась и рухнула бы с алтаря, если бы Роберт не подхватил ее ладонью. Со всеми пятью пальцами ладонь казалась непривычно большой, как ковш.
- Мне надо отдохнуть, - тихо сказала Остра. - Не беспокойся обо мне.
Делать нечего.
Благо, дело шло к закату, и Роберт погнал стадо обратно домой, предварительно похоронив все следы содеянного им греха.
Узнав, что его овцу задрали волки, Руфус Финн пришёл в ярость. Но следом произошло необъяснимое. Финн занес пудовый кулак над головой Роберта. Съежившись, Роберт заслонился ладонью, и почему-то этот немудрящий жест остановил Финна. Он вдруг опустил кулак. На его лице появилось непонятное выражение. Словно это был не Финн, а нечто, вдруг получившее власть над его телом.
- Ладно, Роберт. Не беда. Всякое может случиться в горах… - прошептал он..
И люди у трактира, уже предвкушавшие драку, выдохнули с разочарованием.
Дома Роберт показал матери свои отросшие пальцы, на что последовала ещё более странная реакция. Мать посмотрела на него и блаженно улыбнулась:
- Так у тебя всегда было нормально с пальцами. О чем ты вообще говоришь, сыночек?
Роберт прижал пятерню с лишними пальцами к груди и попытался унять бешено колотящееся сердце, но вышло плохо. В ту же ночь овчарка Хейзел сорвалась с цепи и убежала со двора.
Роберт счел это плохим знаком.
Вскоре, впрочем, последовали и другие.
Пальцы обладали своей, непонятной ему силой. Не только на Финна распространялась их странная, гипнотическая власть. О нет. Стоило Роберту провести рукой перед глазами любого человека, как поведение собеседника резко менялось: он начинал глупо улыбаться и становился намного сговорчивее. Даже девушки стали приветливо улыбаться, когда он, отчаянно стесняясь, махал им рукой. О какой работе можно было говорить? Роберт переложил все свои обязанности на другого пастуха, а сам целыми днями сидел дома или бродил по деревне, жадно общаясь с людьми и открывая для себя, каково это - когда тебя не отвергают с порога, как зачумленного. Это было странное, освежающее чувство. Будто с червя содрали вдруг старую кожу, и под ней оказалась бабочка.
Но вместе с тем Роберт испытывал сильный, нестихающий страх, который грыз его и днем, и ночью. Поэтому он избегал общества отца Алана, деревенского священника, и опасался смотреть на любые изображения Бога или священные символы. И на луг он тоже не ходил. Не было у него сил, чтобы посмотреть в глаза Остре. Было слишком стыдно, и слишком отвратительно. Ведь она хитростью заставила его совершить нечто постыдное.
“Это содеял я…”
Так, слоняясь по деревне, Роберт встретил у колодца ясноглазую Эбби Финн, лучшую девушку королевства.
- Привет, - сказал он, и сам того не понимая, зачем, провел рукой перед ее глазами.
Эбби глупо хихикнула.
- Ты чего это делаешь?
- Не знаю, - ответил Роберт. - Я сам не понимаю уже, что происходит, и что я творю…
- Бедный, - с сочувствием произнесла Эбби. - Ты слишком сильно волнуешься, Роберт. Как дела у тебя? Мы давно уже не говорили по душам.
- А мы когда-то говорили? - поразился Роберт.
- Да, - сказала она с лучезарной улыбкой. - Ты же хотел позвать меня в жены! Но застеснялся, а зря. Я бы согласилась тогда, а теперь уже поздно. Эх, Роберт. Ты всегда был таким зажатым. Всегда носил в себе столько боли. Иногда мне хочется встряхнуть тебя хорошенько и сказать: хватит так жалеть себя! Ты же такой замечательный, - и она ободряюще улыбнулась.
Роберт почувствовал сильную боль в сердце и отвернулся, чтобы не видеть ее улыбки. Он подавил желание провести перед ее глазами рукой ещё раз, чтобы наверняка, и после поцеловать ее жёстко, грубо, как хотелось всегда. А Эбби, не заметив его мук, продолжила своим жизнерадостным голоском:
- Руф, кстати, сегодня говорил о тебе… Говорил ласково, что странно. Он всегда к тебе так несправедлив был, но сейчас будто одумался. Это же хорошо, Боберт…
- Роберт, - вырвалось у него. - Я Роберт, твою мать!
И не в силах больше терпеть это, он ушёл. Эбби что-то кричала ему вслед, но Роберт уже ее не слышал. Он спешил на луг. Никаких мыслей или плана действий у него не было. Он просто хотел оказаться подальше от людей.
Остра оказалась на месте. Она выглядела ужасно. Все надежды Роберта на то, что фее станет лучше за время его отсутствия, оказались пустыми. Она напоминала скелет, а кожа ее приобрела синюшный, мертвенный оттенок. Завидев Роберта, фея вяло махнула рукой.
- Что с тобой? - спросил он, встревоженный.
- Да так, - Остра издала слабый смешок, больше напоминающий писк насекомого. - Кажется, я переоценила себя, Роберт. Во время нашего ритуала я передала тебе слишком много сил. Ты же заметил, что теперь можешь колдовать, подобно феям?
- Да.
- Вот и славно, - Остра утомленно прикрыла глаза. - Тебе это будет нелишним. Пригодится в жизни, мало ли что может произойти…
- А ты?!
- Я? - Остра провела рукой перед лицом и вздохнула. - Не знаю. Феи не умирают, Роберт. Просто растворяются в природе, как растворились почти все уже из нашего племени..
Роберт испытал ужас при мысли о том, что ему придётся расстаться с Острой.
- Скажи, что я могу сделать для тебя! - воскликнул он. - Я все для тебя сделаю!
Остра издала слабый смешок.
- Ты не захочешь.
- Почему ты так решила?!
- Потому что это мерзко.
- Мерзко? После того, что мы с тобой сделали? - воскликнул Роберт. Проведенный ритуал в его сознании уже окончательно переплавился из ритуала Остры в их совместный ритуал, и он полностью был готов принять свою ответственность за него. - Говори уже, чем я могу помочь, дура!
Остра опустила голову низко-низко и прошептала:
- Семя.
- Ах вот оно что… - пробормотал Роберт, невольно закрывая пах рукой.
- Да. Это как раз та жидкость, которая может мне помочь. Не кровь, не слюна, не лимфа. Семя, - Остра вздохнула и указала рукой на одну из бесформенных статуй в бывшем храме. - Роберт, я должна сознаться. Я лгала тебе. Никакая я не фея, и никаких фей тут не было. Откуда бы они вообще взялись в храме древних богов?
Повинуясь направлению ее указующего перста, взгляд Роберта обратился на статую. Понемногу его глаза стали различать мелкие, практически уже стертые временем черты, и Роберт вдруг понял, что статуя эта, когда была цела, изображала тяжелобедрую грудастую женщину с ослепительно прекрасным ликом и округлившимся животом.
- Да, - прошептала Остра. - Это я. В первобытную эпоху я была богиней любви и плодородия. Тебя это пугает?
Роберт обратился к своим ощущениям и с изумлением понял, что нет. Страха не было.
…И он дал Остре то, о чем она просила его.
- Знаешь, - нежно сказала она, напившись его спермы, - если ты продолжишь поить меня семенем, я смогу воплотиться в человеческом облике. Ты же позволишь мне, - она замялась, и голос ее стал совсем тихим и смущенным, - ты же позволишь мне оседлать тебя? У меня так долго не было мужчины…
Потрясенный, Роберт все же кивнул.
Остра издала стон.
- Тогда, - выдохнула она, - тогда погладь меня. Погладь вот здесь. И вот тут.
И он, повинуясь ее словам, провел самым кончиком указательного пальца по ее щеке, а затем по животу и промеж с готовностью расставленных ног, ощутив нечто крошечное, но очень, очень влажное.
- А теперь, - прошептала Остра, - настало время для чудес. Что я могу сделать для тебя, Роберт?
“Я хочу Эбби Финн”, - подумал он. Но нет. Роберт не мог признаться, что ему хочется овладеть женой Руфуса. Ведь богиня может взревновать. К тому же она женщина: вдруг ей не понравится идея насилия над другой женщиной? Да и ему самому эта идея крайне не нравилась…
- Ты не сможешь, - сказал он, запинаясь.
- Почему? - ласково спросила она.
- Или не захочешь.
- Почему? - она выглядела такой понимающей. - Речь идёт об этой девочке, об Эбби?
Роберт вскинулся, и Остра ласково, нежно рассмеялась:
- Извини, с тех пор, как ты поделился со мной своей плотью, ты вошел в мои мысли. Я могу читать твои мысли, и ты мои тоже… Ты же помнишь этот момент?
Против своей воли Роберт припомнил те жуткие картины, что явились ему в момент жертвоприношения: гаснущее солнце, осыпающееся небо…
- Помню. Но я не понимаю, что это все значит, - пробормотал он, сбитый с толку и растерянный.
Остра помрачнела, и крылья ее опустились.
- Это прошлое. Далёкое, первобытное прошлое. Когда я ещё была богиней. Я никогда не забуду тот день, Роберт. В тот день они погасили солнце, - она указала рукой на другую расколотую статую, мужскую, с полностью отбитой головой. - Они убили его. Бога солнца Рингвальда, великого Феникса. Моего мужа.
Роберт не знал, что сказать. Остра после паузы добавила:
- В тот день я умерла от горя. И бег дней прекратился. Ты хочешь Эбби Финн, Роберт?
- Да, - ответил он тихо. - Но не так. Не хочу… силой
- Это правильный ответ, - Остра улыбнулась. - Иди домой.
Роберт подчинился.
Он сидел дома, на своём чердаке, когда к нему пришел Руфус Финн, пьяный вдрызг, вместе с кучкой своих дружков. Их недовольные голоса глухо звучали из-под половиц. Роберт почувствовал страх, но слабый, равнодушный, смазанный. Будто что-то надломилось в нем. Мать позвала его, и Роберт спустился. Заметив его, Финн воскликнул:
- Ты приставал к моей жене, черт ты проклятый!
- Нет, - сказал Роберт. - Это не так.
Финн чуть приоткрыл рот от возмущения и обернулся к своим друзьям, словно предлагая им полюбоваться на такую наглость. Среди них Роберт узнал всех тех, кто травил и издевался над ним в детстве. Знакомые лица, с которых алкоголь вдруг смыл наносное, и они оказались все теми же злыми мальчишками.
- Это все видели! - закричал Финн.
- Руфус, я…
- Хер тебе! - Финн шагнул к нему и вдруг схватил за грудки, и лицо его, красное и пахнущее алкоголем, с безумными совершенно глазами, оказалось совсем рядом. - Не отмажешься!
Роберт испугался и попробовал провести рукой перед его глазами, но Финн больно ухватил его за палец и отогнул назад. Раздался сухой треск, и Роберт закричал.
- Не получится, колдун!
Все происходящее напоминало дурной сон. Роберт слепо рванулся вперед и оказался перед матерью. Лицо у нее было белым, как мел. Она обхватила Роберта обеими руками и завела себе за спину, а сама встала перед Финном и остальными.
- Вы что творите, болваны? - грозно вопросила матушка Линч.
- Этот черт пытался охмурить мою жену! - взвыл Финн. Остальные парни согласно загудели.
- Ты что выдумываешь, пьянь?
- И более того, - голос Финна изменился и приобрёл коварные, вкрадчивые нотки. - Он занимался черной магией, твой сынок. Отец Алан видел его. Весь обмазанный кровью, он тащил собаку с выпущенными кишками через поле. Ведь так, святой отец?
Вперед выступил деревенский священник, маленький и круглый, как колобок, и возопил:
- Я с самого начала говорил, что он больной! Ты зря не притопила его в реке, как я советовал! А теперь полюбуйся! Твой ублюдок колдовал магию и зарезал собаку!
- Хейзел? - удивилась матушка Линч. - Она же убежала… Сорвалась с цепи…
- Мы были в вашем сарае! - глумливо заявил Финн, отодвигая кипящего яростью маленького священника. - Не стали бы мы идти к вам без доказательств? Ты вот попрекаешь меня, карга, что я пьяный сегодня. А что же мне не пить, коли я видел такое? - и кто-то из парней вдруг размахнулся и бросил на пол нечто красное и мокрое, тяжёлое. Мать ахнула, а Роберта едва не вырвало, несмотря на грызущую его боль. На полу перед ними лежал изуродованный труп Хейзел.
И Роберт сразу вспомнил: ровно так выглядела овца, которую он разделал во время ритуала.
Неужели он зарезал и Хейзел? Но как? Почему? Для чего? И почему он не помнит этого?
- Вы убили нашу собаку! - возмутилась матушка Линч. - Вот паскудники! Вот увидите: я доберусь до короля и доведу до его сведения, что ты, Руфус, и ты, отец Алан, устроили здесь! Безобразие! Я…
В этот момент Руфус Финн ударил ее в подбородок, и она упала.
Мир Роберта сузился до крошечной точки. Он растерянно смотрел на мать, которая лежала на полу рядом с трупом овчарки, на Финна, замершего на месте от, видимо, растерянности, на толпу, и не мог найти правильных слов. Он поднес руки к лицу и затем несколько раз взмахнул ими, наивно надеясь, что в этот-то раз получится. Но толпа молчала. Наконец отец Алан очнулся от оцепенения и завизжал:
- Хватайте колдуна!
И Роберт побежал.
Он выскочил из дома, не помня себя от страха. Он не думал в этот момент ни о чем. Ни о себе, ни о матери, оставшейся в разгромленном доме, ни об овчарке, обнаружившейся вдруг мёртвой, ни об Эбби Финн, которую он так некстати возжелал. Он просто хотел увидеть Остру. Он бежал быстро, периодически оскальзываясь на траве и падая. Толпа следовала за ним. Наконец он достиг луга и закричал срывающимся голосом:
- Защити!..
Из руин храма поднялся вдруг гигантский призрак, не имевший с феей ничего общего. Глаза выглядели как рваные раны в небесах, а громадные лапы вдруг вытянулись вперёд и схватили Роберта, как насекомое. Голос прозвучал как громовой раскат:
“Но что я получу взамен?”
- Не знаю, - Роберт заплакал. - Я уже ничего не хочу. У меня ничего нет!
“Нет, есть, - возразил голос. - Твое тело. Нежное, теплое, мягкое. В некоторых местах твердое. Я хочу овладеть тобой. Ты позволишь мне сделать это?”
- Я не знаю…
“Подумай хорошенько, Роберт, - произнес голос вкрадчиво, став вдруг ужасно похожим на голос Руфуса Финна. - Ты все еще можешь убить меня. Для этого достаточно лишь прочитать молитву. Но хочешь ли ты этого? Ведь если я умру, то ты лишишься своих пальцев, лишишься любви матери, лишишься своего единственного друга, окажешься в окружении этих уродов, которые никогда не любили и не ценили тебя. Ты ведь можешь стать единым с богиней. Ведь я люблю тебя, Роберт, - она усмехнулась и подправила себя. - Нет, хватит лжи. Я хочу тебя”.
Но он не стал думать.
- Будь по-твоему! - вымолвил он, и следом настал мрак.
Когда в развалины храма ворвались разъяренные сельчане, приведенные Руфусом Финном, то Роберт… или Остра… или пока еще Роберт… она встретила их жестом, который мгновенно утихомирил их. И все сразу успокоились. Всё стало хорошо и понятно. Мужчины сняли штаны и отдали богине свое семя, а несколько женщин - свою менструальную кровь, которая вышла из них вопреки стандартному циклу.
С тех пор Роберт лишился своего “Я”.
Было еще несколько несколько моментов прозрения, когда он вдруг понимал, что он - это он, а не Остра.
Первый был такой: он поймал себя на том, что серпом отрезает себе пенис с яичками. Было очень больно, и его еще человеческое тело сильно протестовало. Второй такой: когда его брала скопом вся мужская половина деревни, и мужское достоинство Руфуса Финна тряслось прямо перед его глазами. Это пробудило в нем старую ненависть и старый страх; благо, все быстро смыла розовая волна всепоглощающей любви и похоти. И наконец, третий: когда его раздувшееся брюхо наконец раскрылось, и он, лежа на алтаре, окруженный восторженный сельчанами, родил восхитительного голенького феникса, который распахнул свои испещренные сосудами крылья навстречу побагровевшему от ужаса солнцу. В этот момент произошло полное единение душ, и Роберт перестал существовать окончательно.