---
Кирилл Бенедиктов. «Восход шестого солнца»
ЗАКАТ СОЛНЦА ВРУЧНУЮ, ИЛИ ЭПОХА ИСЛАМСКОГО ПОЛУМЕСЯЦА
Фантастики, отталкивающейся от культуры Мезоамерики, можно на пальцах пересчитать. Её настолько непростительно мало, что каждое произведение, можно сказать, на вес ацтекского золота, и «Восход Шестого Солнца» в этом плане — великолепное золотое украшение, сверкающее всеми гранями центральноамериканской культуры.
Да, речь в первую очередь о мире, не просто заимствованном из истории доколумбовских индейцев, а получившем иную «аватару», следовательно — Паровоз Истории изменил свой ход, сойдя с привычной колеи на альтернативною ветку развития, и «стрелочником», передвинувшим исторические рельсы, является здесь битва при Пуатье (732 год от Р.Х.). В реальной истории франкский король Карл Мартел, одержав в этой битве победу, сумел остановить дальнейшую экспансию арабов. Но в данной повести всё произошло с точностью наоборот: франки разбиты, победоносные орды арабов двинулись дальше, и зелёное знамя ислама водрузилось над доброй половиной Европы. Колесо Истории завертелось полумесяцем — арабы полноправные властители Западного Мира, а христианству отводится роль жалкого внебрачного отпрыска. Всё это автор изобразил несколькими мазками, перенесся действие в Центральную Америку (Закатные Земли), где Тройственный союз индейских племён, в отличие от нашей реальности, не подвергся Конкисте, а мирно уживается с арабским Халифатом. На дворе 921 год Хиджры (1543 от Р.Х.), мир на грани катастрофы — с Востока явился легендарный Кецалькоатль (Пернатый Змей), предвестник гибели мира Пятого Солнца и рождения нового — Шестого. На кону очередная точка бифуркации — быть или не быть этому Шестому Солнцу?
Интрига в повести будет сохраняться до самого конца. Уже сама расстановка сил: индейцы + арабы (исторические и европейские) + христианские наёмники во главе с Кортесом — создаёт «магнитное» поле с чёткими полюсами напряжения и силовыми линиями, притягивающими внимание своим «ферромагнитным» сплавом культур, религий и магии, которые очень органично переплелись в динамический вектор развития сюжета. Как известно, всякое поле, испытывающее внешнее воздействие, начинает давать завихрения. Таким объектом возмущения служит здесь Кецалькоатль — индейская «аватара» Христа и Великого Пророка и неотъемлемая часть Духовного Прогресса и Совершенствования Мира. Непонятно только, почему он 500 лет находился в тени, пребывая в замке Коимбра у рыцарей Зелёного Ордена, после того, как Первого Пророка выловили из моря предки нынешнего магистра? И чем он там занимался столько времени, кроме продолжения своего рода? Опять же вопрос: при таком внушительном количестве его жён должны быть многочисленные потомки, и как тогда из них определялся истинный Топильцин и куда девались остальные? Ответа на эти вопросы автор не оставил, поскольку по ходу сюжета читателем будут владеть совсем другие интересы. А главным проводником по нити интриги будет Эрнандо Кортес — знаменитый конкистадор и покоритель государства ацтеков. Правда, здесь ему отводится роль поскромнее, но как фактор изменения истории он свою роль выполнит.
Исторический Кортес родился в 1485 году, стало быть ему по времени действия книги 57 лет. Возраст для наёмника, мягко говоря, не боевой. А именно вольным наёмником, предводителем кастильской бандейры он и фигурирует на страницах произведения. Человек волевой, решительный, жёсткий, рассудительный и осторожный. Потому и остался до сих пор в живых, по его словам, что излишне осторожен. Именно эту осторожность автор сделал основной чертой его натуры. Нужно отдать должное, Бенедиктов ещё и чересчур облагородил Кортеса, в реальности это был коварный, беспощадный и падкий до золота бандит и головорез. И если в реальной истории великому конкистадору пришлось сыграть роль Пернатого Змея, то здесь он выступает враждебной стороной Змею, честно исполняя свой «долг», хотя на самом деле пляшет под чужую дудочку. Именно эта честность в исполнении долга наёмника и является главной привлекательной чертой альтернативного Кортеса, как и честность ассасина — своего рода лебединая песня благородства и долга убийцы. Почти на протяжении всей повести симпатизируешь Кортесу, но стоит в конце появиться ассасину, как благородство Кортеса меркнет и теряет свою привлекательность, поскольку честность ассасина — это честность истинного долга, а честность Кортеса — всего лишь честность звонкой монеты.
Особо хочется отметить мастерство автора в изображении созданного мира. А получился прекрасный сплав, казалось бы, несовместимых культур. Предельно просто, небольшими штришками и побочными фразами рисуется объёмная и красочная картина удивительного евро-арабо-индейского мира. Например, одной лишь мимолётной фразой в разговоре «Большой Теокалли воняет, как старая скотобойня» сразу же создаётся атмосфера жестоких и кровавых жертвоприношений, и никаких описаний страшных ритуалов вырывания сердец больше не нужно. Что может быть более натуралистично и правдоподобно.
Теперь о недостатках, как же без них. Например, огнестрельное оружие, которое на Американском континенте так и является исключительной прерогативой арабов и европейцев. Но ведь в тексте говорится, что ещё в 642 году Хиджры (1264 от Р.Х.) купец Карим торговал с меднокожим народом ал-майям (майя), а это за 279 лет до описываемых событий. За столь длительное время экономико-политических отношений между арабами и индейцами огнестрельное оружие широко распространилось бы среди американцев, а в повести не то, что огнестрельное, даже стальное вооружение остаётся индейцам недоступным.
Или такая вот авторская вольность. Кортес верхом на коне на полном скаку легко преодолевает лестничный подъём пирамидальной платформы, что весьма сомнительно, учитывая крутизну подобных сооружений. Но пусть, допустим преодолевает. Но вот совершить обратный спуск, опять же на полном скаку: «Конь Кортеса легко, почти не касаясь ступеней, слетел с лестницы» — это уже под Очень Большим вопросом. Хотя, если учесть, что это сцена похищения Кецалькоатля, то вполне объясним «ход конём».
А вот почему Кортеса индейцы именуют Малинче? Ведь это имя его знаменитой любовницы. Даже, если допустить, что подобным обращением подчёркивалась его принадлежность к индейскому роду-племени, то всё равно Малинче не была официальной женой Кортеса. А может быть, автор просто перепутал Малинцине с Малинче. Ведь Кортеса иногда называли Малинцине — «повелитель Малинче».
Финал повести закономерен. Закон любого бледнолицего: хороший Кецалькоатль – мёртвый Кецалькоатль. Закон любой истории – ходить финтом. Остальное – на усмотрение читателя.