— А ну, такой-сякой, пусти меня!

— Не положено, — отвечает солдат. И щелкает курком. — Прости, мил человек. Служба.

Петр Алексеевич ушел, переоделся в царское платье, приходит снова. Полковник увидал царя, обомлел. Кланяется: проходите, Ваше Величество, все для вас.

А солдат опять фузею поднимает:

— Говори секретное слово!

— Ты что же, не видишь, что я царь?

— Вижу, — говорит умный солдат. — что царь. А все-таки без секретного слова нельзя. Не положено.

Тут Петр рассмеялся, скаля неровные зубы, сказал секретное слово. Затем хлопнул солдата по плечу, подарил ему свою любимую трубку (возможно, даже фарфоровую), а полковника разжаловал в солдаты -- ибо услужливый дурак. Потому как устав караульной службы -- это не хухры-мухры, а закон, на котором армия держится. А перед законом все равны -- и цари, и генералы, и простые солдаты...

Короче, это сказка.

* * *

В общем, я понимаю, что следующая история -- как раз из серии "Царь Петр и солдат", но что делать?

Служил дед Гоша в Австрии, в танковой дивизии. Старший сержант, командир танка Т-34-85. Отличник боевой и политической. И скоро четыре года заканчиваются -- тогда по 4 года служили.

И вдруг вызывает деда Гошу к себе командир части. Дед явился -- с опаской. Кто от начальства хорошего ждет?

— Тарищ полковник, по вашему приказанию...

Полкан махнул рукой.

— Вольно, сержант.

Командир посмотрел на деда, вздохнул и говорит:

— Слышал, что у нас будет?

Дед Гоша кивнул. Спектакль. Переаттестация. В заграничной группе войск до фига липовых танкистов осталось. Они всю войну просидели в штабах или продскладах, получали звания и награды, а танк видели только на картинке. Да и то, наверное, спутают с немецким. И вот приказ министра обороны -- провести переаттестацию. И чтобы все эти картонные танкисты танк водить умели, и стрелять тоже, и личным составом командовать. Выполняйте.

— Приедут к нам скоро... эти... — полковник поморщился, он сам из фронтовиков. — гости. В общем, Георгий Никитич, ставлю я тебя старшим мехводом. Будешь им нянькой -- всему научишь, все проверишь, и чтобы сами не убились, и не убили никого. А там и экзамены откатали. Задача ясна?

За что мне это наказание? — хотел спросить дед Гоша, но не спросил. А только приложил руку к виску и отчеканил "так точно".

Полигон танковый. И группа этих майоров, подполковников и полканов. Упитанные, лоснящиеся. С брылями, в наградах, как собаки-медалисты. И разговаривают с сержантом через губу.

И давай дед их натаскивать. А они ленятся, халтурят. Привычка уже.

Семь потов с деда сошло, но научил их худо-бедно танком управлять. А вот стрелять и попадать... Это нужен труд и талант.

Так и так, докладывает дед Гоша своему полковнику. Никуда они не попадут.

Полковник вздохнул и говорит:

— Аттестацию они должны сдать.

Дед Гоша кивнул. Есть.

День экзаменов. Приехала высокая комиссия, главным -- генерал огромного роста, строгий, с седыми бровями. Его все как огня боялись. Крут, крут. Он во время войны батальоном командовал, лично фашисткие танки жег. "Танкисты" с лица сбледнули, шестым потом изошли.

— По машинам! — звучит приказ.

Первый в машину. Поехали.

Маневры отработали -- худо-бедно. Но ничего. А со стрельбой -- дед это знает -- совсем тускло. "Картонный танкист" за прицелом, выехали на позицию стрельбы. Заряжай! Огонь! Тридцатьчетверка дернулась...

Бах! — и мимо. В мишень промазали. Где-то в стороне столб дыма взвился.

Дед за голову взялся. На этом этапе он у штабных вместо мехвода, но стрелять-то они должны сами. Но не могут.

По два снаряда на позицию. Делать нечего. Дед с места мехвода -- полез наверх, к прицелу. А места в башне совсем мало -- дед Гоша, штабной плюс башнер. Они-то с башнером худые, а штабной -- толстый. Дед согнулся в три погибели. Сдвинул штабного, приник кое-как к прицелу глазом. Бронебойным, заряжай, огонь!

— Бум! — и в точку. Попали!

Отстрелял и обратно на место мехвода полез. Человек-оркестр. Сам вожу, сам стреляю.

Следующий штабной на экзамен.

Дед опять танк подогнал, с места на скорость -- наверх. Целься. Огонь!

В точку. Фанерный силуэт танка прошил насквозь. Бронемашину -- на дальнем расстоянии, фугасом, раз! Готово.

Следующий. Дед уже, наученный опытом, только танк тормознул, сразу наверх, в башню кинулся. "Подвинься, растыка", -- тыловика в сторону, а сам к прицелу. Перед глазами уже кружится, черные круги от усталости, комбез мокрый насквозь. Рук не чувствуешь. "Снаряд!". Огонь!

Выстрел, выстрел, выстрел.

Последний штабной выскочил из танка, докладывает комиссии:

— Такой-то, такой-то упражнение закончил! — и стоит довольный.

Комиссия галочки ставит. Дед вылез из люка, стоит, шатаясь на ослабевших ногах. Улыбается без сил -- отделался наконец. А все вокруг на него косятся странно, словно он чудо-юдо какое, уральское. В чем дело? "Слишком хорошо отстрелялись", говорит полкан со смешком.

И тут дед понял, что увлекся. Уложил все выстрелы в десятку, с первого снаряда. Кто ж в это поверит?

Экзамены закончились. После собирает генерал сержантов и рядовых, обводит суровым взглядом и спрашивает:

— Кто стрелял?

Все молчат.

— Говорите, кто стрелял. Я же знаю, что не эти. Куда им. Ну, в последний раз спрашиваю!

— Я стрелял.

Генерал посмотрел на деда Гошу, свел мохнатые седые брови на переносице. Сейчас будет, думает дед.

— Кто такой? — грозно спрашивает генерал. А в глаза молнии рдеют. Розовые отсветы в глазницах, словно где-то рядом догорают немецкие танки.

— Старший сержант Овчинников! — говорит дед.

— А по имени-отчетству?

— Что?.. Георгий Никитич.

Пауза. И тут генерал улыбается, снимает с руки часы командирские.

— Хорошо стреляешь, Георгий Никитич. Держи, на память.

И протягивает деду...

Вот и вся история.

Я понимаю, что выглядит это как "Сказ о Петре I и находчивом солдате". Я и сам бы не поверил.

А потом дед показывает мне часы.