Фантастика жанр или метод


Вы здесь: Форумы fantlab.ru. > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Фантастика - жанр или метод?»

Фантастика - жанр или метод?

 автор  сообщение


философ

Ссылка на сообщение 28 октября 2009 г. 20:04  
цитировать   |    [  ] 
Конечно, они пересекаются, как их не назови, хоть сущности, хоть структуры. Вообще ничто из ниоткуда не возникает, и ничто в никуда не исчезает. А вот Гофман все-таки романтик. Невзирая на мнение Тодорова.:-)
–––
Текст перед вами и порождает собственные смыслы. У. Эко, "Заметки на полях "Имени Розы".


философ

Ссылка на сообщение 28 октября 2009 г. 20:17  
цитировать   |    [  ] 

цитата Шолль

А вот Гофман все-таки романтик. Невзирая на мнение Тодорова.

И при чем тут Тодоров? Я могу привести десяток цитат 30-80-х годов 19 века, в которых его называют фантастом / фантастическим писателем.
PS. Если мы хотим придерживаться точности в терминах, то должны строго отделять субстанцию от структуры.
–––
Minutissimarum rerum minutissimus scrutator


философ

Ссылка на сообщение 28 октября 2009 г. 21:53  
цитировать   |    [  ] 
Так давайте определимся, мы сейчас рассматриваем фантастику как прием или как систему (наджанровое единство)?
Если говорить о приеме, так давайте сюда запишем всех, начиная с Гомера и Аристофана.
–––
Текст перед вами и порождает собственные смыслы. У. Эко, "Заметки на полях "Имени Розы".


авторитет

Ссылка на сообщение 28 октября 2009 г. 22:16  
цитировать   |    [  ] 
Если обратиться к простому способу определения понятий, то понятие "метод" — это совокупность определенных действий и шагов, чтобы достичь какой-либо цели. "Жанр" — это содержательная особенность творчества, в нашем случае литературы.
Так вот фантастика это жанр. Фантастика как метод это просто непонятное определение ничего.
Какие-то цели можно донести и в жанре боевика и детектива, любовного романа и прочего, в котором будут применены определенные внешние действия (сюжет) и шаги (действия героев), чтобы приобрести что-либо, чему-либо научиться, что-либо осознать (цель).


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 13:58  
цитировать   |    [  ] 

цитата Шолль

Так давайте определимся, мы сейчас рассматриваем фантастику как прием или как систему (наджанровое единство)?

Здесь и сейчас мы рассматриваем фантастику как некий класс или тип текстов (жанр или наджанровое единство). Но не надо забывать, что другое значение точно так же легитимно.
ЗЫ. Система — это совокупность элементов и структуры (базовый постулат семиотики). Прежде чем говорить о "художественной системе", давайте перечислим элементы, которые в нее входят.

цитата Шолль

Если говорить о приеме, так давайте сюда запишем всех, начиная с Гомера и Аристофана.

У Гомера фантастики нет, в т.ч. и как приема. У него есть эпизоды (в Одиссее), тематический материал которых оказался в дальнейшем связанным с жанровой фантастикой. Ну и сам сюжет Одиссеи — прообраз архетипического (одного из) сюжета нф.
А вот Аристофан действительно был фантастом, причем первым фантастом в мире. Т.е. он первым использовал фантастику как прием. Подробно об этом писала Ольга Фрейденберг в "Образе и понятии". По Фрейденберг фантастический образ с его двуплановой структурой сыграл большую роль в развитии литературного образа в целом.
–––
Minutissimarum rerum minutissimus scrutator


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 18:30  
цитировать   |    [  ] 
Горе мне, горе. Какое яблоко раздора я сюда вкинул. Остается только подлить масла в огонь.
Как я уже писал в одном из обсуждений, на протяжении веков существовал прямой запрет на чтение фантастической литературы, впервые (насколько мне известно) озвученный Квинтилианом вот в этом куске (с некоторыми купюрами):
"..Набивать голову всем тем, что написано самыми презренными вралями, значило бы малоумие, или пустое оказательство учености; это подавит рассудок и отнимет время, которое употребить можно на лучшее. [19] Ибо кто в недостойные чтения рассказы вникает, тот и к бабьему вранью привыкнет. Такими однако ж нелепостями наполнены замечания некоторых Писателей, кои сами приложить к ним основательного толку не в состоянии. [20] Всем известно, что случилось с Дидимом, который написал великое множество книг в подобном вкусе. [с. 45] Когда отвергал он некоторое событие, как ложное и нестаточное, представили ему собственную его книгу, в коей именно помещено оное. [21] И особенно в баснословных сочинениях доходит сие до посмеяния, и даже до бесстыдства: всякий враль принимает дерзость до такой степени, что на целые книги и на Писателей лжет бессовестно; поелику не боится, чтоб, для поверки, нашлись книги, которых никогда не бывало на свете. Ибо в противном случае ложь весьма часто обличается от любопытных. Из сего я заключаю, что для достоинства потребно и не знать иного..."
Он же, хотя разрешает использовать вымысел, ограничивает его весьма узкими рамками Поэзии и Басни. Притом в Басне вымысел служит исключительно цели подчеркивания морали Басни. Вообщем-то мы это обсуждили в соотвествующем топике о ценности фантастики http://fantlab.ru/forum/forum1page1/topic... и здесь повторяться смысла нет.
Исходя из этих предпосылок я все еще остаюсь на позиции, что фантастика — это все-таки лишь метод. И хотя я перечитал все 25 страниц, ниодного убедительного аргумента за то, что фантастика является жанром, я пока не увидел.
–––
Судья был неумолим: «Непонятливость».
"Даже детей не жалко. Они другого не видали. А мы им не расскажем. А раскажем - они не п


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 18:38  
цитировать   |    [  ] 

цитата dobriy_doktor

на протяжении веков существовал прямой запрет на чтение фантастической литературы

Угу. Специально обученные люди врывались в дома и конфисковали подозрительные книги.

цитата dobriy_doktor

ниодного убедительного аргумента за то, что фантастика является жанром, я пока не увидел.

Приведите пример "жанра" в вашем понимании.
–––
Minutissimarum rerum minutissimus scrutator


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 19:37  
цитировать   |    [  ] 

цитата dobriy_doktor

Как я уже писал в одном из обсуждений, на протяжении веков существовал прямой запрет на чтение фантастической литературы, впервые (насколько мне известно) озвученный Квинтилианом (...) Исходя из этих предпосылок я все еще остаюсь на позиции, что фантастика — это все-таки лишь метод.


А предпосылок поновее нет? Хотя бы не тысячелетней давности?


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 19:51  
цитировать   |    [  ] 

цитата ameshavkin

А вот Аристофан действительно был фантастом, причем первым фантастом в мире. Т.е. он первым использовал фантастику как прием.

Вот вы не видите здесь противоречия? А я вижу. Бальзак использовал фантастику как прием. Но после написания "Шагреневой кожи" его в фантасты не записали. Давайте все-таки разводить эти два понимания фантастики, иначе все общение будет бессмысленным. Опять же, вы сторонник исторического подхода или нет? Мы говорим все-таки о литературном явлении гораздо более позднего времени.
–––
Текст перед вами и порождает собственные смыслы. У. Эко, "Заметки на полях "Имени Розы".


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 20:36  
цитировать   |    [  ] 
Шолль "фантаст" — это не термин. Тот, кто использует фантастику как прием — тоже фантаст. Разумеется, фантастика Аристофана не является жанром.
Просто к слову пришлось.
–––
Minutissimarum rerum minutissimus scrutator


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:06  
цитировать   |    [  ] 
Оверквотинг — зло, но, с вашего разрешения, я один раз воспользуюсь.

цитата ameshavkin

на чтение фантастической литературы

Угу. Специально обученные люди врывались в дома и конфисковали подозрительные книги.


Писатель может писать все, что ему прийдет в голову, издатель может издавать все, что считает целесообразным, продавец может продавать любую книгу которая сулит ему выгоду. Что же до человека "типа культурного", то он уподобляется ирландцу из анекдота:
"- Сидит Джон и плачет:
- За свою жизнь я построил 4 дома и мельницу, и никто не называл меня Джон-домостроитель. Я посадил сад с грушами и 2 сада с яблоками, и никто не называл меня Джон-садовник. Но стоило мне всего лишь один раз иметь дело с овцой.."
Так и человек, не отвергнувший соответствующую литературу после ознакомления ("-Для того, чтобы понять испорчено ли яйцо, не обязательно есть его целиком, достаточно просто разбить." (с) Б.Шоу), а с увлечением зачитывающийся ей, культурным быть не может в принципе.

цитата ameshavkin

Приведите пример "жанра" в вашем понимании.

Ну вообщем-то понимание не мое, а Аристотеля, но я с ним согласен. Эпос, трагедия, комедия, дифирамб, авлетика, кифаристика. Можете воспользоваться современной класификацией из Вики http://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9B%D0%B8..., хотя в ней те же пункты, только многократно повторенные в разных сочетаниях.

цитата kagerou

А предпосылок поновее нет? Хотя бы не тысячелетней давности?


А смысл? Что, кто-то превзошел Цицерона? Кто, позвольте узнать? Или вы считаете несправедливым утверждение, что вся европейская философия это не более, чем коментарии к Платону? Можете попробовать обосновать, только по возможности без того развешивания ярлыков, которым вы увлекаетесь в данном топике, сродни "то, что писал Немцов ... обычный советский трэш".
Если же вас так сильно смущает то, когда были написаны произведения Квинтилиана, смею вас заверить, что на русский язык они переведены совсем недавно, в 1832 году, и потому для нашей культуры могут считаться более чем свежими предпосылками.
В целом, чем больше я читаю разной литературы, тем более я уважаю Древних, за то, что я для себя назвал "правило свитка". Древний мог написать не меньше нашего современника, однако ограниченный размером свитка он тщательно взвешивал то, что пишет. Поэтому и "неудачные" по древним меркам авторы на сегодняшний день весьма убедительны. Казалось бы, наш современник обладает всякой возможностью прописывать свои мысли, и как только он (современник) пытается что-то изложить, обнаруживается, что их (своих мыслей) нет. Не так давно читал статью по дидактике какого-то умного дяденьки. Статья — муть и заумь, примеры отвратительно подобраны, улавливаемый смысл статьи сводится к выведению тезиса о том, что "обучаемый — это система, которая, будучи приведенной в неравновесное состояние, стремится уравновесить себя с помощью добавления новых элементов" (это мой вариант, не авторский), растянутого на полторы страницы. Основная проблема автора состоит в том, что 25 веков назад Аристотель уже написал "Обучение начинается с удивления". Так что если подразумевать под "предпосылками поновее", изречения Древних, растянутые на 20 страниц, то лучше обратиться к первоисточнику.

Но вернемся к теме фантастики, как жанра. Исходя из прочтения постов многих несомненно образованых филологов, взявших труд поучавствовать в обсуждении, у меня складывается вполне устойчивое мнение, что отписывающиеся здесь под жанром фантастики подразумевают тот пласт литературы, в котором автору не удалось/втор изначально не планировал использовать имеющиеся в произведении фантастические допущения, как способ раскрытия сюжета, идеи, характеров и проч. сторон произведения. Т.е. обобщив последние 10 страниц можно сделать вывод, что
к жанру фантастической литературы относятся те произведения, в которых фантастические допущения не являются методом.
Таким образом пока мы весьма оригинально определяем фантастический жанр методом исключения, замечая при этом, что слишком много надо исключать.
–––
Судья был неумолим: «Непонятливость».
"Даже детей не жалко. Они другого не видали. А мы им не расскажем. А раскажем - они не п


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:21  
цитировать   |    [  ] 
А кто из известных людей говорил что фантастика это не жанр?
Известный эрудит наверное много чего еще напридумывал.
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:26  
цитировать   |    [  ] 
А. Шалимов
ЖАНР ИЛИ МЕТОД?



© А. Шалимов, 1965
О лит. для детей. — Л., 1965. — Вып. 10. — С. 184-192.

Что такое комедия-жанр или метод? Вероятно, многим вопрос покажется странным. Старая добрая комедия, просуществовав тысячелетия, прочно утвердилась в качестве одного из основных жанров литературы рядом с романом и повестью, рассказом, трагедией, очерком. А ведь жанр комедии сам по себе чрезвычайно разнообразен: тут и сатирическая комедия, и водевиль, и лирическая комедия, и комедия героическая, и многое еще. Итак, жанр... Но при желании можно подойти к комедийным произведениям и с меркой метода, рассматривая комическую ситуацию в качестве особого приема, при котором осмеяние тех или иных сторон жизни, персонажей, положений помогает писателю ярче, полнее разоблачить их истинную сущность.

Правомерен ли такой подход? По-видимому, да. Однако при этом мы выходим за рамки понятия "жанр", Метод использования комического, показ через призму юмора, свойственен не только комедии как особому жанру. Он может применяться и широко применяется во всех жанрах литературы, до трагедии включительно. Значит, использование комического, лежащее в основе жанра комедии, одновременно может рассматриваться как один из приемов литературного творчества. Казалось бы, все просто: наличие определенного метода не противоречит существованию жанра. Не противоречит, потому что этот жанр стар, как сама литература, потому что у него есть история, теория, утвердившаяся терминология, классификация и т. п.

А если какой-то тип художественной формы только складывается? Если он как особый тип проявлялся лишь спорадически (хотя как прием мог сравнительно часто использоваться), если еще не существует его классификации, не сложилось единой терминологии, нет того, что называют основами теории? Оказывается, в этом случае может возникнуть ситуация, при которой вопрос "жанр или метод?" приобретает остроту, станет объектом дискуссии.

Научно-фантастическая литература... Послевоенные годы стали периодом ее расцвета, а последнее десятилетие было как взрыв. Словно цепная реакция вспыхнула где-то на рубеже литературы и науки. Десятки новых имен, сотни новых научно-фантастических рассказов, повестей, памфлетов, романов. Среди них — яркие, новаторские, сразу привлекшие внимание миллионов читателей, и множество средних, и очень средних, и просто слабых. Словом, как в каждом ином жанре в период его становления и расцвета: немногие раковины с крупным жемчугом на фоне множества пустых, извлеченных неожиданно объявившейся толпой ныряльщиков.

Цепная реакция, принесшая послевоенным читателям поток научно-фантастических произведений, возникла именно на стыке литературы и науки. Пришли в научно-фантастическую литературу и заняли в ней прочное место палеонтолог И. Ефремов и писатель Р. Бредбери, астроном А. Кларк и биофизик А. Азимов, писатель Г. Гор и медик С. Лем, астроном Б, Стругацкий и лингвист А. Стругацкий. Подобный список имен и профессий можно продолжать еще и еще.

Там, где возникает множественность, естественно, появляется необходимость классификации. Но прежде чем классифицировать, надо попытаться охватить возникшую множественность целиком, так сказать, с птичьего полета, чтобы выявить основные — главные — черты того целого, которое предстоит делить на части.

Научно-фантастические произведения создавались и раньше. Однако общее их число по отношению ко всему литературному потоку было невелико. Немногие литературоведы, которые признавали существование научной фантастики как ветви литературного творчества, обычно ограничивались выделением в ней двух направлений: познавательно-приключенческого (жюльверновского) и социально-философского (уэллсовского). Все, что было создано под знаком научной фантастики до второй мировой войны и даже в первые послевоенные годы, обычно раскладывалось по этим двум полкам. Ж. Тудуз, А. Конан-Дойль — это жюльверновское направление; А. Беляев (при всех особенностях социальной направленности его произведений) -это тоже жюльверновская линия, а вот А. Богданов ("Инженер Мэнни", "Красная звезда")- это, пожалуй, уэллсовская и т. д.

Однако за последние полтора-два десятка лет положение резко изменилось. Количество издаваемых научно-фантастических произведений настолько выросло, что не считаться с существованием в художественной литературе особой ветви — ветви научной фантастики — стало уже невозможно. Эта ветвь существует, ширится, растет независимо от того, как ее в конце концов назовут. Формы научно-фантастических произведений становятся все более разнообразными, круг вопросов, затрагиваемых в них, — все более широким, временной диапазон увеличивается, задачи, решаемые авторами, дифференцируются и усложняются.

При всем этом большинство позиций литературного ряда, к которому читатель (подчас интуитивно) относит произведения писателей-фантастов, обладают определенными сходными признаками. Эти признаки различны по значимости: одни имеют, если можно так выразиться, генетический характер и связаны с особенностями создания современных научно-фантастических произведений, другие являются чисто внешними — морфологическими, третьи определяются построением и содержанием произведений. Тем не менее сумма этих признаков в определенной степени является характерной для большинства научно-фантастических произведений (именно для большинства, но не для всех; здесь входит в игру, как и во всех случаях множественных явлений, обычный закон вероятностных соотношений).

Эту сумму общих признаков для всего данного ряда произведений, вероятно, и следует рассматривать в качестве признаков жанра; а самый тип художественной формы, несущей данные признаки, по-видимому, может быть назван жанром.

Если подходить к основной массе научно-фантастических произведений, написанных за двадцать послевоенных лет, с меркой литературного жанра, в котором можно было бы их объединить, то в качестве первой особенности этого жанра, особенности генетической, стоящей у самых его истоков, является именно то, что лучшие произведения этого жанра создавались и создаются либо учеными, пришедшими в научную фантастику из большой науки, либо писателями-философами, свернувшими на стезю научной фантастики из большой нефантастической литературы.

Вторая особенность жанра связана с составом читателей. Эпитафия на могиле А. Конан-Дойля, начертанная по его завещанию, гласит: "Я выполнил свою простую задачу, если дал хотя бы час радости мальчику, который уже наполовину мужчина, или мужчине, еще наполовину мальчику". А. Конан-Дойль — один из интереснейших писателей-фантастов конца минувшего-начала нашего столетия, адресовал свей произведения юношеству. Именно юношеству адресовано подавляющее большинство лучших произведений современной научно-фантастической литературы. Правда, их читают "и стар и млад", от пятиклассников до пенсионеров, но главным, основным "потребителем" остаются юные мечтатели, те самые мальчики, "уже наполовину мужчины", или мужчины, "еще наполовину мальчики", о которых думал А. Конан-Дойль.

И отсюда — ряд почти "канонических" особенностей формы: лаконичность в обрисовке характеров, динамизм повествования, занимательность, часто выливающаяся в приключенческую форму произведения, острая сюжетность, наличие загадок, неожиданная концовка. Понятия "острый сюжет", "занимательность", "загадочность" и прочие по отношению к научно-фантастическим произведениям следует истолковывать в самом общем виде, ибо они могут относиться как к обычным приключенческим эпизодам "на тропе открытий и исследований", так и к научному поиску и к столкновению характеров, философских концепций, социальных воззрений и т. д. Проблема "острого сюжета" и "занимательности" совершенно по-разному решается, например, в таких непохожих произведениях, как "Докучливый собеседник" Г. Гора, "Солярис" С. Лема и "Стажеры" братьев Стругацких; однако эти черты формы присутствуют во всех перечисленных повестях, являясь одним из признаков их жанровой принадлежности.

В последние годы часто приходится слышать, что качественный рост современной научной фантастики якобы в первую очередь заключается в том, что она "наконец-то" перестает быть "приключенческой", просто "развлекательной", а становится "философской", что научная фантастика вырастает из коротких штанишек "детской литературы" и облачается в тогу социолога и мыслителя. Эти декларации в значительной мере объясняются известным недопониманием существа и роли научной фантастики и ее места в литературе, в частности — в литературе для детей и юношества. Ведь именно этому кругу читателей, только вступающих в самостоятельную жизнь, в первую очередь и нужна литература большой и смелой мечты, литература о людях и делах завтрашнего дня, того самого завтра, в которое устремлены помыслы молодежи. Такая литература должна научить думать, мечтать, дерзать, должна звать на подвиг во имя того завтра, которое человечество может и хочет создать. И в этом огромное воспитательное значение научно-фантастической литературы. Зримые черты героя завтрашнего дня должны возникать прежде всего на страницах научно-фантастических произведений. И в какой-то степени эти черты уже улавливаются в лучших из них.

Постановка и попытки решения в научно-фантастических произведениях последних лет сложных и важных нравственных, моральных, философских, социальных проблем сегодняшнего и завтрашнего дня совсем не означают, что эти произведения следует адресовать иному, более взрослому читателю. Более того, усиление философской нагрузки произведения отнюдь не означает, что следует при этом отказаться от динамизма, занимательности, "приключенческой нити", "острого сюжета" и т. п. И "Туманность Андромеды" И, Ефремова и последние повести братьев Стругацких (например, "Далекая Радуга") при всей их философской, социальной и прочей нагрузке сохранили отличительные признаки жанра и, что за этим следует, сохранили своего основного читателя, для которого они, в общем-то, и написаны.

И, одновременно, есть примеры, когда углубление в философские проблемы настоящего или будущего превращает научно-фантастические произведения в полемические диалоги, освобожденные от динамизма, занимательности, острой сюжетности. Эти произведения, при всей талантливости авторов, будучи лишены ряда важных признаков научно-фантастического жанра, выпадают из его общего потока, оказываются где-то в стороне, начинают тяготеть к смежным жанрам и, естественно, теряют своего основного "потребителя". Для юношества, для среднего читателя они подчас оказываются слишком сложными, непонятными, скучными. Так, призывы сделать "научную фантастику" более взрослой могут привести к уничтожению признаков жанра и превращению философско-фантастических произведений в духовную пищу для ограниченной кучки снобов. Не "философская фантастика" для взрослых скучающих дядей, а новые полнокровные, увлекательные, динамичные, богатые яркими мыслями научно-фантастические произведения, адресованные прежде всего юношеству, — вот что должно знаменовать качественный рост интересующего нас жанра.

Наконец, один из главнейших признаков жанра, давший его современное название, может быть и не очень удачное, но уже укоренившееся, — это фантастичность: необычность ситуации, героев, событий, решения проблемы, предвидения. Именно в фантастичности заключается одна из важных притягательных сил жанра. Но, в отличие от фантазии в сказке, мифе, утопии минувших лет, фантастический элемент в произведениях современной научной фантастики вырастает не из чистой фантазии, не из мрака незнания, а из мира современных нам научных идей и представлений Даже в самом "фантастическом" произведении, например в таком, как "Солярис" С. Лема, фантастический элемент представляет собой экстраполяцию в какой-то степени уже достигнутого, понятого, познанного.

Эта экстраполяция служит разным целям, имеет различные масштабы, может быть ориентирована в будущее, в прошлое или развернута в современной нам эпохе, Однако при всей фантастичности допущений и конечных результатов экстраполяции истоки их связаны с современной философией, социологией, психологией, с уровнем, уже достигнутым ветвями современной науки. От этого уровня, как от реально существующего берега, отталкивается писатель-фантаст, увлекая читателя в фантастические странствия по дорогам будущего, настоящего или прошлого, раскрывая перед ним черты человеческих характеров и отношений, уловленные в окружающем мире и вынесенные из него в иные системы координат пространства и времени.

Конечные цели, которые ставит перед собой писатель-фантаст, могут быть чрезвычайно разнообразными: показать эволюцию человеческой психологии в мире будущего, новое совершенное общество и господствующие там отношения, судьбы удивительных открытий, которые могут быть сделаны, судьбы их создателей; раскрыть еще почти неведомые, только чуть уловленные наукой огромные потенциальные возможности жизни во всех ее проявлениях, предугадать иные формы неземной жизни и цивилизации, в полный голос сказать о том, о чем современная наука лишь осторожно намекает, балансируя на скользкой тропе гипотез, наконец, преувеличив, сделав фантастическими, показать уродливые стороны настоящего, предупредить о возможных последствиях того, что происходит сейчас, и т. д. и т. п. Это далеко не полное перечисление иллюстрирует разнообразие научно-фантастических произведений и, значит, множественность ветвей современной научной фантастики.

И тут сразу же необходимо оговориться. В этом разнообразии ветвей и направлений современной научной фантастики есть одна ветвь, которая, в свою очередь, дробится на множество веток и веточек, противостоящих всему остальному. Эта ветвь современной фантастической литературы, к которой трудно приложить понятие "научно-фантастической" именно в силу того, что она не имеет корней и истоков в современных научных воззрениях, в передовой философии и социологии, не вытекает естественно из требований гуманизма, который постепенно завоевывает место в качестве одного из важнейших нравственных критериев современной эпохи.

Как только в фантастическом произведении теряются связи с реальными корнями окружающей действительности, оно превращается в нагромождение бессмыслиц, фантасмагорию ужасов и трюков ради них самих, открывает дорогу нечеловеческой ненависти и чертовщине. Эти явления наблюдаются в ряде произведений зарубежной фантастики; как правило, они связаны с отрывом от передовой науки, философии, социологии века, с отрывом от идей гуманизма-того главного, на чем могут устойчиво покоиться человеческие отношения в сложную и противоречивую ядерную эпоху. "Фантазия, рожденная безумием, производит на свет чудовищ" — это заметил еще Гойя.

Итак, складывающийся в настоящее время новый жанр литературы — жанр научной фантастики — объединяет целый поток произведений различной формы и характеризуется следующими основными признаками: 1) присутствие элементов фантастичности в ситуации, развитии событий, действующих лицах и т. д., причем эта фантастичность представляет собой экстраполяцию в пространстве и во времени, идущую от современных научных, философских, нравственных, социальных идей и представлений; 2) основным героем современного научно-фантастического произведения является человек обычный или необычный, оказывающийся чаще всего в необычной ситуации; и развитие сюжета служит раскрытию внутренних черт этого героя, особенностей его характера, показу динамики развития последнего; 3) "острая сюжетность", динамичность коллизии, лаконичность, занимательность; последняя складывается из приключенческих элементов, наличия загадок, неожиданной развязки, всего того, что до последней страницы держит читателя в напряжении, заставляет его думать и как бы активно участвовать в развитии описываемых событий; 4) особое положение произведений на стыке литературы и науки; в этом некоторые черты сходства данного жанра с жанром научно-художественным, с которым его связывает и существование произведений промежуточного типа, таких, как например "Плутония" В. А. Обручева.

Разумеется, перечисленные общие признаки в разной степени присутствуют в конкретных научно-фантастических произведениях, но в большинстве позиций этого жанра все они или большинство их в той или иной форме могут быть фиксированы.

Ну, а как же с фантастикой как методом? Тут приходится возвратиться к аналогии, с которой был начат этот разговор, — к аналогии с комедией. Комедия — жанр, а использование комического в произведениях разных жанров — это метод. Подобно и с фантастикой. Научная фантастика-это жанр, сравнительно молодой литературный жанр, который еще продолжает складываться, а вот использование фантастического — фантастических допущений, фантастических ситуаций, героев — это литературный прием, метод. Этот метод является значительно более старым, чем жанр научной фантастики. И, подобно тому как в различных жанрах может использоваться комическое, так в различных жанрах с древнейших времен используется и фантастика. Она лежит в основе мифов и легенд, религий, сказок, фантастических баллад средневековья, рыцарских романов, романов-утопий и множества других произведений. Этим приемом авторы пользовались в разных целях и с разным эффектом. Фантастами были и Свифт, и Мор, и Данте, и Чапек, с его "Войной с саламандрами", однако в произведениях всех этих авторов отсутствует ряд признаков, определяющих жанр научной фантастики.

Возможный взгляд на фантастику в целом как на определенный литературный прием, использовавшийся еще в далеком прошлом и применяемый многими авторами и сейчас, даже и в нефантастических произведениях, не снимает вопроса о жанровой принадлежности произведений фантастической тематики. Здесь сказывается просто недостаток теории: классификации фантастических и научно-фантастических произведений еще нет. Огромное количество фантастических произведений, созданных человеком за два с половиной тысячелетия, по-видимому, может быть уложено в ряд жанров, характерных для разных эпох. Одной из ветвей раскидистого "генетического древа" фантастических произведений и является жанр научной фантастики.


P.S. Автор достаточно ясно дал понять что такое жанр фантастика, а что такое ф. метод? Я с ним полностью согласен.
Фантастика это молодой жанр.
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:31  
цитировать   |    [  ] 
В связи с данной публикацией замечу: Эрудит курит в сторонке. Идея не нова. Эрудит вторичен. Пусть рассуждает себе сколько хочет.
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


гранд-мастер

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:46  
цитировать   |    [  ] 

цитата dobriy_doktor

у меня складывается вполне устойчивое мнение, что отписывающиеся здесь под жанром фантастики подразумевают тот пласт литературы, в котором автору не удалось/втор изначально не планировал использовать имеющиеся в произведении фантастические допущения, как способ раскрытия сюжета, идеи, характеров и проч. сторон произведения. Т.е. обобщив последние 10 страниц можно сделать вывод, что
к жанру фантастической литературы относятся те произведения, в которых фантастические допущения не являются методом.

Странный какой-то очень вывод, абсолютно не коррелирующий с дискуссией выше.

цитата Animus

В связи с данной публикацией замечу: Эрудит курит в сторонке. Идея не нова. Эрудит вторичен. Пусть рассуждает себе сколько хочет.

Who is mr. Эрудит?
ЗЫ. Эрудит и исследователь — несколько разные категории ;)

И кстати, в приведенной вами статье автор хитрит, играя терминами — то говоря научная-фантастика, то просто фантастика. Тем самым он или сужает фантастику в целом до рамок НФ, или мухлюет :) У нас тут вопрос стоит нескольоко шире.
–––
А в мире втором мотыльки и звезды
Хрустели, как сахар под сапогом. И смысла не было, не было Ни в том, ни в другом.


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:50  
цитировать   |    [  ] 

цитата Мартин

Who is mr. Эрудит?
Вассерман, он же занялся этим вопросом 8:-0
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


гранд-мастер

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:52  
цитировать   |    [  ] 
А , вы про тот ролик ... Но по ходу его все участники обсуждения уже и забыли (я дак точно :)). То, что его мнение сугубо частное и не может приниматься за доказательство или аксиому "сашенно понятно" 8-)
–––
А в мире втором мотыльки и звезды
Хрустели, как сахар под сапогом. И смысла не было, не было Ни в том, ни в другом.


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:54  
цитировать   |    [  ] 

цитата Мартин

У нас тут вопрос стоит нескольоко шире.

ладно, попробуем шире... может это поможет (более современный взгляд):

Вот еще на данную тему, читайте внимательно — интересно, но предыдущее мне понравилось больше.

      Чигиринская Ольга
      Днепропетровск, 2008

      Доклад
      Фантастика: выбор жанра, выбор хронотопа

      Тезисы к докладу

      1. Проблема жанра относительно фантастики
      — жанровая неопределенность в современном литературоведении;
      — Бахтин против Аристотеля;
      — фантастика — метод? Недостаточность критерия Стругацких — "введение элемента необычного";
      — фантастика и сказка: сопоставление, выводы; если сказка может считаться литературным жанром — может и фантастика;
      2. Хронотоп: попытка разрешения проблемы определения фантастического жанра.
      — Бахтин: хронотоп как жанрообразующая реалия;
      — фантастический хронотоп — место, которого нет, время которого нет; "Утопия" Т. Мора как первое научно-фантастическое произведение, утопия как первый научно-фантастический жанр (метод, если хотите);
      — Ухрония — "время, которого нет"; образ времени как места; "Машина времени" Г. Уэллса, как первое научно-фантастическое произведение о "времени, которого нет"; ухрония будущего — фантастика о будущем, ухрония прошлого — фэнтези и криптоистория, ухрония настоящего — альтернативная история;
      — Ускэвия — от греческого "скэос", вещь: "невозможная вещь", помещенная в реалистический хронотоп — ускэос; фантастика Жюля Верна как классическая ускэвия;
      3. Автология как существенный элемент фантастической поэтики
      — автология и металогия: короткое разъяснение терминов;
      — поэтическая автология и прозаизм; мнимая и подлинная автология;
      — автология как признак фантастического текста, отделяющий фантастику от других случаев введения элементов необычного, чудесного в повествование;
      — восприятие критиками фантастической автологии как признания художественной недостаточности "жанровой литературы"; обреченность фантастики на "жанровое" гетто в силу неизбежности для нее автологии как художественного метода;
      4. Резюме: поэтика фантастики складывается из "невозможного" хронотопа (утопия, ухрония, ускэвия)+ автологии как художественного метода либо как действительно наивного писания.

                 -- "Проблема жанра" относительно фантастики

      Проблема жанра в современном литературоведении — одна из наиболее актуальных проблем, она не разрешена с какой-либо приемлемой долей ясности до сих пор, и этот доклад — ни в коем случае не претензия расставить все точки над i, а более чем скромная попытка продвинуться к разрешению проблемы жанра на дюйм-другой на том узком участке литературного поля, который мы тут возделываем.
      Критика называет фантастику "жанровой литературой". Значит ли это, что вся остальная литература нежанровая? И что это значит вообще — жанровая и нежанровая литература?
      Так называемое "школьное литературоведение" учит нас, что литературный жанр — "определенный вид литературных произведений, принадлежащих одному и тому же роду". Это определение настолько расплывчато, что в его рамках жанром может оказаться решительно все что угодно.
      Любители фантастики, обсуждая тему между собой, часто говорят: "фантастический жанр", "жанр фэнтези", "жанр космической оперы" и так далее. Другие решительно возражают, противопоставляя слову "жанр" слово "метод".
      С одной стороны, фантастике присуще то, что определяет жанр — по Гаспарову, например, жанр — это "Исторически сложившаяся совокупность поэтических элементов разного рода, невыводимых друг из друга, но ассоциирующихся друг с другом в результате долгого сосуществования"
      Есть ли в фантастике такая совокупность поэтических элементов? Есть. Пусть далеко не каждый из нас с ходу их назовет — но если кто-то, пытаясь в двух словах объяснить собеседнику, что за книга "451 градус по Фаренгейту" или "Обитаемый остров" скажет "это фантастика" — собеседник наверняка его поймет и довольно точно представит себе поэтику жанра в общих чертах — хотя и затруднится определить эти черты.
      Поэтические черты жанра выводимы друг из друга? Нет. Сложилось это исторически? Да. Так стало быть — фантастика — жанр?
      Но как быть с тем, что этот жанр — если он жанр — переступает границы не только других жанров — романа, рассказа, повести — не только рода литературы, но и рода искусства? Если возможен фантастический фильм, фантастическая живопись, фантастическая поэзия и песня, фантастическая игра — компьютерная и на местности?
      А вот если брать аристотелево определение жанра как совокупности художественных норм — то получится, что в фантастике она отсутствует. Поэтому некоторые фантасты и критики предпочитают называть фантастику художественным приемом или творческим методом. Братья Стругацкие в одном из своих интервью высказались так: "Нам представляется, что фантастика есть отрасль литературы, подчиняющаяся всем общелитературным законам и требованиям, рассматривающая общие литературные проблемы (типа: человек и мир, человек и общество и т.д.), но характеризующаяся специфическим литературным приемом -- введением элемента необычного".
      Может ли нас удовлетворить это определение?
      Нет. И вот, почему.
      Является ли необычной такая вещь, как подводная лодка? То есть, конечно, не у каждого в собственности есть личный батискаф — но у всех стран, имеющих какие-то приличные выходы к морю, на вооружении состоит сколько-то подлодок. Мы все привыкли к этому, это обыденная реалия нашей жизни. Но это отнюдь не делает роман Ж. Верна "80 000 лье под водой" реалистическим. Равно как не стала реалистической, например, книга Брэдбери "451 по Фаренгейту", хотя все элементы необычного, описанные в ней, давно стали реальностью.
      С другой стороны — подводная лодка, которая в степях Украины погибает в неравном воздушном бою — согласитесь, вещь куда как необычная. Тогда будет ли фантастическим текст, который задействует эту самую подводную лодку в воздушном бою как образ? Посмотрим:

       Я свидетельством истинным в Духе и в Сыне
      предлагаю вам повесть мою -
      Как подводная лодка в бескрайней пустыне
      Погибала в воздушном бою.
      И трещала броня, и дела были плохи -
      Небо в дыры хлестало, как газ,
      И глубинные бомбы бездарной эпохи
      Разрывались все ближе от нас
      (С. Калугин, Das Boot)


      Является ли эта песня фантастической? Нет. Эта лодка — сложный металогичный образ, а не просто какой-то там элемент необычного.
      Так что, сводя фантастику как художественный метод к введению необычного, мы не разрешаем вопроса — а только преумножаем недоразумения. Введение элемента необычного как жанрообразующий элемент присуще некоторым литературным жанрам — сказке, притче, агиографии, аллегорической прозе, памфлету. Так, роман В. Войновича "Москва 2042" по всем формальным признакам является фантастическим — но издательские флагманы не спешат его печатать в сериях научной фантастики, и правильно: это политический памфлет. А уж введение необычного как поэтического элемента, не образующего жанровых черт — нам трудно будет назвать род и вид литературы, который обходится без этого.
      Однако если мы зададим себе вопрос — а есть ли несомненный литературный жанр, в котором введение элемента необычного является жанрообразующей чертой? Мы очень быстро ответим на этот вопрос: да, есть — это сказка, в некотором роде — старшая сестра фантастики.
      Но если мы рассмотрим бытование сказки в культуре как жанра — мы обнаружим, что это жанр с фантастикой роднит не только введение элемента необычного. Как и фантастика, сказка пересекает границы не только разных родов литературы — но и самой литературы: есть сказочные фильмы, сказочные спектакли, картины и музыка на сказочные сюжеты. Как и фантастика, сказка, будучи отдельным жанром, порождает внутри себя поджанры — сказки о животных, волшебные сказки, бытовые, авторские, фольклорные. И все это не мешает сказке быть общепризнанным литературным жанром. Так почему же это должно мешать фантастике?


                 -- Хронотоп: попытка разрешения проблемы определения фантастического жанра


      Жанр не рождается из ничего. "Выбор писателем определенного жанра, стиля или художественного направления — тоже есть выбор языка, на котором он собирается говорить с читателем. Язык этот входит в сложную иерархию художественных языков данной эпохи, данной культуры, данного народа или данного человечества (в конце концов, с необходимостью возникает и такая постановка вопроса)" (Ю. Лотман). Назовем мы фантастику жанром или методом — это выбор языка, на котором писатель говорит с читателем. Но язык — это реалия вполне определяемая и описываемая. Что отделяет язык фантастики от любого другого языка, на котором с читателем говорит человек искусства?
      Я осмелюсь утверждать, что это выбор хронотопа. По Бахтину вообще "Вступление в сферу смыслов совершается только через ворота хронотопа".
      Хронотоп, если вкратце охарактеризовать его — это художественный образ места и времени. Принятие моей гипотезы позволяет объяснить, кстати, почему фантастический жанр выходит за рамки литературы: он существует во всех видах искусства, где имеет значение хронотоп, именно потому, что хронотоп, образ места и времени, является ключевой жанрообразующей реалией. "Хронотоп в литературе имеет существенное жанровое значение. Можно прямо сказать, что жанр и жанровые разновидности определяются именно хронотопом, причем в литературе ведущим началом в хронотопе является время. Хронотоп как формально-содержательная категория определяет (в значительной мере) и образ человека в литературе; этот образ всегда существенно хронотопичен" (Бахтин).
      Чем фантастический хронотоп отличается от любого другого? Тем, что фантастический хронотоп так или иначе есть такой образ места и времени, которого нет и не может быть — но описывается он при этом как такой, который при определенных условиях мог где-то существовать.
      На определенном примере объяснить проще. В 1516 году вышла книга Т. Мора "Золотая книжечка, столь же полезная, сколь и забавная о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопия". Само название острова означает "место, которого нет". Причем этот отрицательный префикс — "у-" в греческом — не просто "нет", а "нет и быть не может".
      Вместе с тем общество и нравы Утопии описываются с максимальной реалистичностью. "Утопия" отчетливо подражает диалогам Платона, где описывается Атлантида, но в тексте Платона отсутствуют какие-либо маркеры, указующие на то, что Атлантида — не фантазия автора, Мор же четко обозначает Утопию как место, существующее только в воображении автора и читателя. Рискнем предположить, что именно этой книгой начался научно-фантастический жанр в литературе: Мор излагал в своей книге тот взгляд на человека и общество, какой был присущ тогдашней науке, и создал фантастической хронотоп, метод которого заключается в том, что читателю с максимальной реалистичностью описывают место, которого нет. Чем это отличается от, скажем, "Плаванья Брендана" или древних описаний земель, в которых живут фениксы и люди с песьими головами? Именно тем, что в тексте Мора наличествует четкий маркер: на самом деле такой страны нет. Именно этот маркер, явно или неявно присутствующий в тексте, отделяет фантастику от любой другой литературной фантазии.
      Утопия как жанр — или как метод — приобрела большую популярность в эпоху барокко и классицизма и практически захирела в романтичном 19-м веке. Романтика была временем открытия сказки, как народной, которая питала литературу сюжетами, так и литературной. Сказка полностью вытеснила утопию из сферы литературной фантазии. Отчасти этому поспособствовали географические открытия 19-го столетия, когда с карты мира одно за другим стирались белые пятна. Утопии стало негде жить.
      Но уже на изломе века, когда романтизм столкнулся с прогрессом, на волне неоромантизма возникли сразу два фантастических жанра, которые всем нам хорошо известны — но мы по старой привычке мы объединяем их, называя "научной фантастикой". Действительно, как и утопия, эти жанры питались непосредственно научными представлениями своего времени. Но если рассматривать не отношения жанра с наукой, а его поэтику, то мы увидим, что "научность" как таковая имеет исчезающее малое значение — главным является опять-таки хронотоп.
      По аналогии с "утопией", можно дать этим жанрам названия "ухрония" (от "хронос", время) и "ускэвия" (от слова "скэос", вещь).
      Если в утопии описывается некое условно-современное автору и читателю невозможное место, то в ухронии стержнем хронотопа делается невозможное время. В каком-то смысле ухронию можно считать подвидом утопии, в котором время становится местом. Ранние ухронии 19-го века по сути дела отличались от утопий только этим. Вся их содержательная часть сводилась, по сути дела, к описанию быта и нравов далеких потомков. Не претендуя на какую-либо художественность, видя в своих книгах прежде всего просветительскую и прогностическую ценность, авторы ухроний стали вдохновителями многих социальных преобразователей 19-20 веков.
      Настоящую революцию в этом жанре произвел Герберт Уэллс со своей "Машиной времени". С одной стороны, в этой книге тоже присутствует социальное прогнозирование и просветительство — но Уэллс не ограничивается чистым описательством. При этом он не только оживляет социальный прогноз введением приключенческого сюжета и персонажа, современного читателю англичанина, глазами которого показывает нам мир — нет, он рисует будущее как художественный образ места и времени. Он создает портрет времени, в его книге хронотоп — не просто один из рабочих образов, но центральный образ повествования.
      Ухрония, которая делает образ будущего — прекрасного ли, мрачного ли — центральным образом литературного произведения, утвердилась в литературе недолго и жива, как мы знаем, по сей день.
      Тридцать с небольшим лет спустя другой английский писатель, Джон Рональд Руэл Толкин, и параллельно с ним — американец Роберт Говард открывают еще один вид ухронии: невозможное прошлое. Толкин называет это "мифологическим периодом истории", Говард — Гиборейской эрой, но художественный образ времени в обоих случаях — это облагороженное, пропущенное сквозь призму романтического восприятия прошлое Земли с реалиями, которые пришли из средневекового мира воображаемого: колдовством, чудовищами, легендарными народами — такими, как эльфы, гномы, тролли — и активно действующими в мире сверхъестественными сущностями: богами и демонами. Можно долго рубиться насчет того, чем является жанр фэнтези и жанр ли это — я могу лишь предложить к рассмотрению "образ невозможного прошлого" как определяющую жанрообразующую черту.
      И наконец, во второй половине 20 века, с ее жадным интересом к поворотным моментам истории, появляется еще один вид ухронии — образ "невозможного настоящего", так называемая альтернативная история.
      Как и многие отцы-основатели жанров, как тот же сэр Томас Мор, Уэллс не понимал, что именно он сделал. Он должен был совершенно искренне предполагать, что работает в третьем жанре, который тогда как раз и процветал: жанре ускэвии. Машина времени — это действительно типичный для романов конца 19-го века "ускэос", невозможная вещь.
      Поэтика ускэвии зиждется на том контрасте, который образует помещение ускэоса, невозможной вещи, в отчетливо опознаваемый реалистический хронотоп. Сама природа ускэоса имеет при этом второстепенное значение — неважно, человек он или предмет или еще какое-то существо, неважно, является ли он продуктом технического прогресса, как "Наутилус" Жюля Верна, или имеет магическую либо мистическую природу — как старик Хоттабыч. Важно, чтобы его необычность оттенялась подчеркнутой реалистичностью хронотопа, современного писателю или скрупулезно исторически воссозданного. Смерть капитана Немо отчетливо привязывается по времени к гражданской войне в США. По гаданию Воланда можно точно определить дату событий в "Мастере и Маргарите".
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


миротворец

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:54  
цитировать   |    [  ] 
      Следуя Бахтину, я предпочитаю называть фантастику жанром, и определять его главную жанрообразующую поэтическую черту как "невозможный" хронотоп, создаваемый тремя основными методами: утопией (невозможное место), ухронией (невозможное время) и ускэвией (невозможная вещь в подчеркнуто реальном хронотопе).
      То или иное использование этих приемов порождает разные субжанры фантастики. Например, то, что мы называем "фэнтези" и то, что мы называем "космической оперой" по сути дела разнятся только выбором топоса: для фэнтези это — некий мир, опознаваемый как легендарное прошлое нашего мира — но реально никогда не существовавший; для космической оперы — мир, опознаваемый как некое условное будущее, полный плодов сегодняшнего технического прогресса; временная же структура в обоих случаях одинакова: это так называемое авантюрное время, описанное Бахтиным как временная структура рыцарского романа: "Время распадается на ряд отрезков-авантюр, внутри которых оно организовано абстрактно-технически, связь его с пространством также технична". Герой космической оперы и фэнтези — также необычайно похож на героя рыцарского романа: "авантюрист, но авантюрист бескорыстный (...). Он по самому своему существу может жить только в этом мире чудесных случайностей и в них сохранять свое тождество. И самый "кодекс" его, которым измеряется его тождество, рассчитан именно на этот мир чудесных случайностей".
      Конечно, ни один из этих субжанров не является чем-то жестко детерминированным. Методы утопии, ухронии и ускэвии могут варьироваться и сочетаться. Уэллс в своей "Машине времени" сочетал все три, причем два взял из существующей литературы, а третий разработал сам. Утопию и ухронию порой трудно разграничить, потому что в таких вещах как "Туманность Андромеды" Ефремова сам хронос является топосом; время — это и есть место. "Аэлита" Толстого начинается как ускэвия: этот реалистический хронотоп нам хорошо знаком по таким книгам, как "Сентиментальное путешествие" Шкловского или "Республика ШКИД", и очень легко верится, что среди тифозно-голодного бардака в революционном Петрограде прошло почти незамеченным создание космического корабля — в конце концов, Шкловский чуть не построил броневик. Но в "марсианской" части роман переходит в утопию, а там, где Аэлита излагает историю своего народа — в ухронию. Можно сочетать "невозможное прошлое" с авантюрным временем — и это будет фэнтези; а можно выстроить "невозможное прошлое" в псевдореалистическим историческом дискурсе, это будет криптоистория. Но в любом случае автор-фантаст работает преимущественно с хронотопом. Хронотоп как образ занимает воображение читателя фантастики — в фэндоме это обычно называют "мир". "Миры братьев Стругацких", "Миры Урсулы Ле Гуин", "Мир Толкина" и так далее имеют многочисленных поклонников. Очень часто книга весьма посредственных художественных достоинств создает большой фэндом только потому, что читатели увлекаются образом нарисованного в ней мира, её хронотопом.
      Это открытие позволяет нам отделить фантастику от других литературных и внелитературных жанров, содержащих "элемент необычного" как жанрообразующую черту — от сказки, легенды, мифа.
      Но необходимо провести водораздел и с другими жанрами. В начале этого очерка была упомянута книга Войновича "Москва-2042", которая по ряду признаков является фантастической, но на деле представляет собой политический памфлет. Войнович, как и все фантасты, выстраивает в романе "невозможный" хронотоп — мир несуществующей Москвы далекого будущего. Но роман, несомненно, не является фантастическим — это верхним чутьем улавливают и фэны, и издатели. Войновича или Пелевина уверенно относят к мэйнстриму, и Олег Дивов совершенно зря недоумевает по этому поводу. Критерий, по которому критики и издатели почти бессознательно проводят селекцию, настолько очевиден, что его не замечают. Чтобы яснее это различить, обратимся к истокам жанра: книге сэра Т. Мора.
      Сэр Томас Мор знать не знал, что основывает новый жанр — он думал, что сочиняет политический памфлет. Но давайте обратимся к тому, как этот памфлет построен.
      Первая часть называется "Беседа, которую вел выдающийся муж Рафаил Гитлодей, о наилучшем состоянии государства, в передаче знаменитого мужа Томаса Мора, гражданина и виконта славного британского города Лондона". Мор начинает с абсолютно реалистического описания своего путешествия в Брюгге и встречи там с неким Петром Эгидием из Антверпена. Очень дотошно и обстоятельно Мор описывает во всех деталях, как Эгидий знакомит его с Гитлодеем в храме Девы Марии при большом стечении народа, и как они отправляются в сад при доме Мора, где и начинают свои беседы. Начинают они с того, что долго и нудно обсуждают порядки в Англии и других странах Европы, в которых Мор, будучи дипломатом, прекрасно разбирался. Мору все это нужно для того, чтобы композиционно уравновесить разумность государственного устройства и законов Утопии безумием устройства и законов Европы, но нас сейчас интересует не это. Я хочу сосредоточить ваше внимание на том, что первая часть книги Мора начисто лишена какой бы то ни были иносказательности. Единственным элементом художественности в ней являются вымышленные собеседники Мора. При этом даже выдуманные образы являются автологичными.
      Тут, кажется, нужно сделать техническое отступление на тему, что такое автология и металогия. Автоло?гия (от греч. ????? -- сам и ????? -- слово; букв.-- "самословие") -- употребление в поэтическом произведении слов и выражений в их прямом, непосредственном значении. Художественная автология противостоит металогической, или фигуральной, речи своей реалистической точностью.
      Метало?гия (от греч. ???? -- через, после, за и ????? -- слово, речь) -- напротив, употребление слов, а также образов и символов в их переносном значении.*
      Образы, созданные Мором и в первой, и во второй части книги равны самим себе. Утопия, её столичный город Амаурот, её правители и жители, законы и обычаи — не символизируют и не означают ничего сверх себя самих: это голая иллюстрация к представлениям Томаса Мора о том, какое государственное устройство является наилучшим. Даже символика имен и названий у Мора совершенно прозрачна: "Утопия" — "место, которого нет", "Амаврот" — "непознаваемый", "Гитлодей" — "знаток пустых бесед", "Анидр" — "безводная", сиречь несуществующая река. Все топонимы, выдуманные Мором, просто указывают на то, что таких мест, людей и народов нет, и верить в их существование глупо.
      Сравним это с другими политическими памфлетами, которые написаны по законам утопии — например, памфлетами Дж. Свифта. Со школьных лет нам известно, что соперничество между Лилипутией и Блефуску намекает на вражду Англии и Франции что остроконечники и тупоконечники — это католики и протестанты, что Лангден — это анаграмма слова England, то есть "Англия". Если топонимы и этнонимы Мора указывают на то, что описываемого им не существует в природе — то топонимы и этнонимы Свифта служат указателями на страны, личностей и обстоятельства реально существующие. Иными словами, памфлеты Свифта металогичны.
      Вот здесь, осмелимся утверждать, и проходит водораздел между тем, что называется фантастикой и тем, что называется "большой литературой" или "мэйнстримом". Сочетание, которое само по себе кажется достаточно невозможным: автология и "невозможный" хронотоп, сотворили жанр фантастики, можно сказать, на ровном месте. Специфическая поэтика жанра заключена именно в этом: в повествовании о вещах несуществующих и невозможных с той же простой и внушающей доверие миной, с какой герой Мора по имени "знаток пустых вещей", поболтав о реальных политических делах Европы, нечувствительно переходит к делам несуществующего острова с его непознаваемой столицей, стоящей на берегах безводной реки.
      Несомненно, многие фантастические тексты созданы при помощи автологии как художественного приема, но являются по сути дела металогичными. Однако наивное восприятие не отличает художественную автологию от наивной, непроизвольной. Фантастический текст должен включать в себя возможность наивного прочтения. Если текст ее не включает — он с неизбежностью выпадает из обоймы жанра — как то на наших глазах случилось с текстами В. Пелевина и М. Веллера. Их тексты настолько кричаще металогичны, что за фантастику они сходили разве что в советские времена, когда все необычное в литературе могло спастись только в нашем гетто. Как только исчезла необходимость прятаться в гетто — жанр и эти писатели взаимно друг друга отторгли**.
      Это произошло и с фантастикой Булгакова, и с орловским "Альтистом Даниловым", и с Честертоном, Кобо Абэ, Воннегутом, Аксеновым и многими другими.
      Принятие автологии как второй жанрообразующей поэтической черты для фантастики позволяет наконец точно ответить на вопрос "почему фантастика пребывает в гетто "жанровой литературы".
      Во-первых, литературная критика со времен Союза пребывает в ужасном состоянии. Это самая загнанная область литературоведения, и количество непрофессионалов в ней превышает в ней все допустимые пределы. Критиков, подвизающихся в области фантастики и способных отличить художественную автологию от обычной, можно пересчитать по пальцам. Вместе с тем, среди критиков, особенно в эпоху постмодерна, живо убеждение, что заявленная, кричащая металогичность — есть неизбежным и обязательным признаком художественности. Она может быть совершенно пустой величиной, как в романах В. Сорокина — но сама по себе заявка на металогичность текста играет роль своеобразного пропуска, по которому то или иное произведение проходит в т. н. "большую литературу". Текст, который не претендует на металогичность с первых же строк, даже не предлагается к серьезному критическому рассмотрению.
      Но если художественная автологичность является жанрообразующей чертой — то фантастика не может отказаться от нее и не перестать существовать как жанр. Таким образом, фантастический цех исторически обречен на ношение "жанрового" клейма, как была в свое время обречена комедия; и так будет до тех пор, пока не подвергнется пересмотру весь литературно-критический метод как таковой.
      Эта ситуация усугубляется тем, что автологическая поэтика привлекает множество людей, просто неспособных создавать металогичные тексты — так верлибр привлекает тех, кто неспособен рифмовать. Множество фантастических произведений — дети духовной нищеты и умственной лени своих авторов, для которых автология не художественный прием — а всего лишь естественный прозаизм графомана. Такие авторы легко находят своих читателей: жанровые особенности фантастики притягивают людей, не умеющих прочитывать текст иначе как по верхам. Некоторая замкнутость нашего гетто имеет для тех и других свои положительные стороны: одни без труда и в больших количествах находят продукт по своему вкусу, другие в количествах находят потребителя. Ведь сами по себе методы утопии, ухронии и ускэвии легко воспроизводимы. Они как колесо: тяжело изобрести, но просто повторить, раз увидев. Ситуация в фантастике отчасти похожа на ситуацию с классическими жанрами японской поэзии: поэтические жанрообразующие черты настолько легко воспроизводимы, а круг тем настолько ограничен, что буквально провоцирует создание неисчислимого множества заурядных текстов — и вместе с тем является серьезным вызовом подлинному мастерству, которое постоянно рискует остаться нераспознанным.
      Подводя итог этим размышлениям, хотелось бы найти что-то утешительное во всей этой ситуации. Поразмыслив, я нахожу утешительным сам факт сугубой хронотопичности жанра. Исследование хронотопа является одним из перспективных направлений в современном литературоведении, а это значит — однажды за исследование современной фантастики возьмутся люди, которых голым жанром нельзя будет напугать.

      *Очень яркой иллюстрацией к понятиям автологичности и металогичности является анекдот о психоаналитике и его дочери: "Папа, а что означает мой сон, в котором я беру в рот и курю огромную сигару? — Ну, знаешь, доченька... бывают ведь и просто сигары". Так вот, когда в книге образ является "просто сигарой" — он автологичен. А когда эта сигара означает что-то ещё — он, соответственно, металогичен.

      **Чтобы проверить свою теорию, я попросила своего друга — литературоведа Елену Михайлик, человека, куда начитаннее меня — припомнить текст, который всеми опознается как отчетливо фантастический, но напрочь исключает наивное, автологичное прочтение. Елена сходу назвала мне рассказ "Терминус" Станислава Лема — тем самым блестяще теорию подтвердив: "Терминуса" я прочитала в возрасте 11-12 лет абсолютно наивными глазами как полностью автологичный текст. Сама Елена, услышав об этом, изумилась крайне — с её точки зрения, такой подход разрушает в "Термнусе" внутреннюю логику сюжета. Профессиональная деформация мышления филолога: дело в том, что наивное прочтение не ищет в сюжете никакой логики, кроме самой примитивной, событийной.

P.S. С сигарой во рту у девочки хороший пример, едкий)
–––
Позвольте себе быть собой, а другому - другим.


философ

Ссылка на сообщение 29 октября 2009 г. 22:55  
цитировать   |    [  ] 
Animus, а вы не пробовали линки вставлять вместо полного копирования?
Что же до фантастики как жанра, тут есть целый ряд (точнее 1) возражений. Которое, в свою очередь, проистекает из разделения жанров с помощью:
1. Объектов
2. Способов
3. Средств
Что будет объектом подражания для фантастического жанра, отличным от объектов других жанров? Где нам взять этот несуществующий объект, потому как если он существует — это уже не фантастика. Ну что, заново открываем диалог "Софист" и пытаемся доказать то, что не удалось доказать Платону, — существование несуществующего?
–––
Судья был неумолим: «Непонятливость».
"Даже детей не жалко. Они другого не видали. А мы им не расскажем. А раскажем - они не п
Страницы: 123...23242526272829    🔍 поиск

Вы здесь: Форумы fantlab.ru. > Форум «Другие окололитературные темы» > Тема «Фантастика - жанр или метод?»

 
  Новое сообщение по теме «Фантастика - жанр или метод?»
Инструменты   
Сообщение:
 

Внимание! Чтобы общаться на форуме, Вам нужно пройти авторизацию:

   Авторизация

логин:
пароль:
регистрация | забыли пароль?



⇑ Наверх