Василий Спринский. Бессмертный лич Гондваны

Рассказ для антологии памяти К. Э. Смита Апокалипсис грёз

Ожившее безумие палеозоя, миллионы лет назад ставшее прахом исчезнувшего мира, проникает в хладный разум чешуйчатой твари, решившей жить дольше вечности. Тонкие, изящно ороговевшие веки отверзаются, являя взору древнего ящера картину окружающей его действительности, неотличимой от грёз.

Предвечный лес истекает сладостно-ядовитыми соками буйной хищной жизни, в первобытной ярости пожирающей всё, включая самое себя, не разбирая, где кончается чужая и начинается своя плоть, питающая тело ненасытного едока, пока тот не захлебнётся собственной кровью, если не успеет истечь ею раньше.

Вместе с ящером через его глаза мир озирает невидимая тварь, рождённая в иных временах.

Рождённый в похоти и безмыслии влажных, сочащихся горячими испарениями болот ящер, которого можно было бы отнести к породе некрупных дейнохейрусов, обладал достаточно развитым мозгом. Именно его выбрал в качестве очередного носителя нематериальный межпространственный путешественник, волей случая оказавшийся на юной Земле. Скучающий по новым восприятиям скиталец бездн, не отягощённый плотью, легко влил себя в дикую мягкость первобытного рептильного мозга, невольно формируя в нём новые связи, позволяющие с комфортом расположиться тут на неопределённый срок.

Неожиданный бесплотный наблюдатель не стал помехой хищному сознанию, не ощутившему появления незваного пришельца. У ящера хватало собственных повседневных забот. Выйти из оцепенения сна в обволакивающее тепло нарождающегося дня, почувствовать голод и жажду, омыться под небесным дождём после дождя ядовитых соков, капавших с ветвей и листьев первобытного леса, приступить к поиску добычи, гоняя визгливых летучих и древесных тварей. Насытиться плотью неудачников, не дать покуситься на добычу другим наглецам, уступая лишь заведомо превосходящим его титанам. Суметь отличить лёгкую добычу от обманчивой, ядовитой или просто несъедобной, от которой в лучшем случае болят внутренности, а в худшем – погибаешь в долгих мучениях.

Странник, поселившийся в его сознании, неощутимый для ящера, самим своим существованием посреди танца слабых электрохимических импульсов мозга запускал ряд процессов, повышающих адаптивность носителя к окружающему миру, порождая одну из бесконечно многообразных форм того, что некоторые называют разумом.

Скиталец наблюдал за нехитрым бытием ящера изнутри его глаз, а временами и сам становился им, получая наслаждение от пожирания незнакомых ему мелких живых созданий, трепещущих и пищащих в пасти носителя. Ненависть и боль жертв аккуратно поглощалась наездником, как изысканное лакомство нематериальной твари. Иной формой подобного удовольствия было пожирание падали с её некроэманациями обратной стороны жизни, существующими до момента полного разложения трупа и поедания его останков мелкими и крупными некрофорами, в свою очередь тоже отправляющимися в пасть всеядного ящера, не брезговавшего мёртвой лежалой плотью и теми, кто питался ею изнутри падали. Страх перед крупными хищниками, опасность пожара, не щадящего влажные леса, паника бегства от разъярённой водной стихии, подтапливавшей континенты чудовищными волнами – всё порождало яркие эмоции, всё шло в пищу и коллекцию скучающего странника.

Подобное повторялось на бесчисленных планетах, посещённых им ранее, подобное бывало в транскосмических безднах, где существует своя, особая жизнь, также подчиняющаяся круговороту пожирания и смерти – везде, куда могло дотянуться бесплотное странствующее сознание, вплоть до невообразимых разумных скоплений галактик и туманностей, поглощавших облака межзвёздных газов и неведомой материи, к ужасу наблюдающих всё это звездочётов миров по ту сторону звёзд, прикованных к собственным планетам, ненавидящих краткость собственных жизней и ограниченность дарованных им чувств.

Ящеру просто не с чем было сравнивать новообретаемое состояние разумности, наездника же это просто не интересовало. Он лишь пользовался удобствами, которые возникали при изменении поведения носителя, становившегося более хитрым и способным просчитывать своё поведение, выходя за рамки обычного цикла пожирания, размножения и выживания. Неторопливо перестраивались уже имеющиеся связи в холодном рептильном мозге, постепенно добавлялись новые, запуская в работу дремавшие клеточные массивы резервных систем, которые могли бы пробудиться в отдалённом будущем, ожить при случайной непредвиденной удачной мутации – или не пробудиться вовсе.

В этот раз сработал предпоследний вариант. Слепая, но доброжелательная к своим детям природа с многократной избыточностью одаривала всё живое и неживое способностями и возможностями к развитию – и жестоко бросала тех же детей на произвол судьбы.

Запуск разумности не слишком удивил того, кто ещё почти не умел удивляться, поначалу воспринимая новое состояние лишь как расширение собственных чувств. К уже известным вещам добавлялись те, о коих ранее он не был осведомлён, но которые хранились в его телесной памяти. Миллиарды лет назад они начали сохраняться в длинных цепочках биомолекул, передаваясь дальше в неизменном и постоянно дополняемом виде, от комочков слизи, плававших в первичном бульоне жизни юной планеты до нынешних её хозяев и тех, кто придёт на смену им в будущем.

Проявляя картины прошлого на экране собственной памяти, ящер вместе со своим наездником постигал былое, временно обретая сознание своих бесчисленных предков, передавших ему свой опыт и память. Напитавший свою плоть ящер лениво выбирался на ровный скальный утёс, возвышавшийся над тропическим лесом. Здесь он погружался в созерцание окружающего пейзажа, на который постепенно накладывались нездешние картины мира, давно ушедшего в вечность.

Обретая разумность, ящер понемногу учился удивляться новому, просыпалась ранее неведомая жажда познания, стремление познакомиться с событиями былых времён, в память о которых он погружался с каждым днём, всё дальше уходя от настоящего момента. Пропуская малоинтересное, ящер рассматривал всё более дальние уголки собственного разума, хранившие события, отстоящие уже не на тысячи, а на миллионы и десятки миллионов лет от настоящего. Прошлое, настоящее и будущее непостижимым образом существовали для него одновременно, на расстоянии мысли – да, уже мысли, а не простого инстинктивного влечения. Поначалу простые и незамысловатые, состоявшие лишь из визуальных образов, они постепенно обретали силу и объём, расширяя сознание картинами грезящегося прошлого.

Наездник, не ограниченный временем собственного бытия, также не без удовольствия смаковал эти образы, наслаждаясь вкусом каждой новой мысли своего носителя – и новорожденными, и извлечёнными из далёкого прошлого.

Проскользнув через однообразные воспоминания миллионов лет безмыслия, наполненных жаждой, голодом и похотью, память ящера постепенно начала являть ему иные картины. В них был страх перед изменяющимся климатом, всё усиливающийся по мере того, как ящер проникал дальше в прошлое. Древние небеса застилала тяжкая серо-багровая тьма, не пропускавшая тепло и свет солнца, тонкая пыль, висящая в атмосфере, забивала ноздри, удушливые газы с трудом позволяли дышать.

После бесчисленных лет и тысячелетий ужаса воздух вновь вернул себе чистоту, даже стал более сочным и насыщенным, удивительно прояснявшим восприятие, как бывает, когда съешь колючую круглую рыбку, не слишком вкусную, но зато сильно обострявшую чувства.

Перед внутренним взором ящера открывался новый мир исчезнувшего прошлого. Он видел его через память своего предка – небольшого, но ловкого и сообразительного ящера, отличавшегося от него внешним видом, но не настолько, чтобы нельзя было отметить их родство. Длинные передние лапы предка с проворными пальцами и возможность подниматься на задние лапы, освобождая передние, позволили ему стать слугой других, более продвинутых и разумных созданий. Примитивный разум древней твари с трудом мог охватить их действия.

Они довольно сильно отличались от него, походя на больших змей с поднятой вертикально передней частью туловища и развитыми передними конечностями. Громадные холодные глаза таили непонятный разум и властность. Владыкам не нужно было даже смотреть или шипеть на своих слуг – они отдавали простые и понятные приказания беззвучно, направляя их прямо в головы подчиненных им тварей.

Чаще всего перед внутренним взором ящера и его наездника повторялись несколько картин. Из неглубокой лагуны поднималась чёрная скала, отличающаяся необычно правильными прямыми линиями и гранями. Над водой и под водой в чёрном камне имелось множество угловатых отверстий, с линиями, пересекающимися под странными углами – не так, как это обычно бывало с известными ему дикими скалами. Над камнем явно поработала чья-то воля, придав ему нынешнюю форму. Представители змеиного народа и его собственные древние сородичи во множестве окружали эту скалу, входя и выходя из её отверстий, проплывая через них под поверхностью воды. Над её вершиной поднимался прозрачный дым, а в некоторых отверстиях были видны колеблющиеся отблески света, возможно от подземного пламени, живущего внутри чёрного камня.

Змеиный народ работал не только с предками ящера, но и с гениями и духами различных стихий, взаимодействуя с одними, стараясь подчинить других, призывая или изгоняя третьих. Эти создания были ему знакомы, он и сам часто встречал их в лесах и водоёмах, но без всякого интереса, поскольку те не были ни съедобными, ни опасными – обычная ситуация для юного мира, где грубые и тонкие стихии и их обитатели ещё спокойно существовали бок о бок.

Дремавшее до сих пор любопытство вновь начало просыпаться в сознании скучающего наездника. На сей раз его заинтересовали картины стихиалей, танцующих в огне под массивом чёрной пирамидальной скалы, носящихся в воде лагуны и в воздухе над ней, мягко текущие сквозь её камень, и других, незримых, но тоже находящихся неподалёку – духов эфира и мысли.

Наездник был давно знаком с ними, сам в какой-то степени являясь их родичем. В этот раз его удивила столь плотная концентрация стихиалей, причём самых различных пород, обыкновенно не слишком дружных и отличавшихся вздорностью. Судя по всему, змеиный народ готовил что-то необычное, сумев собрать их вместе и заставив работать на себя.

Наездник тихо направил часть себя в прошлое по каналу родовой памяти ящера, устремляясь в сознание его далёкого предка – слуги змеиного народа, чтобы уже оттуда напрямую наблюдать за обманчиво новой картиной из жизни очередной биологической цивилизации и призванных ею стихийных духов. Возможно, он даже увидит что-то занятное, и скука, пусть ненадолго, но отступит.

Ящер даже не заметил этого разделения, произошедшего в момент очередного созерцания картин далёкого прошлого. Он не особо различал образы былого, хранившиеся исключительно в его сознании, и реальный окружающий мир, полагая их чем-то единосущим, проникающим друг в друга. Впрочем, не до такой степени, чтобы не замечать опасностей и удовольствий реального мира.

Он уже знал, что некоторые виды пищи вызывают состояния, схожие со сном или погружениями в память, но и отличающиеся от них. Производимые ими картины сплетались причудливыми химерами, порождая не только любопытные образы, но и влияя на весь его род. Ибо в этих состояниях ящер успел оплодотворить многих самок, получивших новое, изменённое семя жизни, породив новые поколения, отличавшиеся куда большей разумностью. Род его разрастался, захватывая и подчиняя всё большую область обитания, проявляя ранее несвойственные способности. Отпрыски ящера с каждым новым поколением расширяли приобретённые от прародителя умения погружения в прошлое и путешествий по лабиринтам расширяющегося сознания, по мере сил используя их в реальной жизни. Некоторые даже научились чувствовать умы своих соплеменников, проникая в них, сплетаясь сознаниями, порождая новый уровень разума – единого, объемлющего всех членов рода. Сам ящер также изредка включался в это новосозданное единое сознание, растворяясь в нём или пользуясь новыми, ранее недоступными возможностями наблюдения посредством чужих глаз в реальном времени или объединяя нужное количество свободных сознаний для разрешения встававших перед ним проблем.

Как правило, это касалось наблюдений за загадочным миром древнего змеиного народа. Предки ящера, находившиеся в услужении у змеев, хоть и не были особо умны, но часто наблюдали множество таинственных и труднообъяснимых деяний своих хозяев. Его непосредственный пращур был одним из тех, кто помогал владыкам сохранять знания, трудясь в хранилище записей и имея под своим началом как других своих сородичей, так и нескольких огненных стихиалей из числа саламандр, наносящих знаки змеиного языка на треугольные металлические пластины. Разбираясь в его воспоминаниях при помощи коллективного разума племени, ящер смог понять, чем занимался в то время змеиный народ.

Владыки планеты, познавшие множество тайн мира, проникавшие за пределы незримых стен материального бытия, планировали переселение части своего народа на висевшую в небе по утрам и вечерам яркую звезду – тёплую планету, на которой не было животной жизни, могущей составить им какую-то конкуренцию в деле выживания. По каким-то причинам морские звери этого ещё более юного мира так и не вышли на сушу, а непуганые стихийные духи вольно парили в воздухе, купались в огне вулканов и тихо дремали в литосфере, ожидая прихода тех, кто сможет ими повелевать. Здесь можно было обрести новый дом, на случай если их род постигнет какая-то катастрофа – судя по всему, та самая, которую ящер видел в воспоминаниях своих более молодых предков.

Змеиный народ, похоже, знал о ней и, не имея уверенности в том, что он сможет её пережить, планировал переселение на соседнюю планету поближе к солнцу. На другом конце земли горячая магма, изливавшаяся из чудовищных разломов, заливала обширные пространства, превращая их в мёртвую каменную пустыню и отравляя атмосферу. Противостоять этому было невозможно, но переселение в иной мир могло спасти хотя бы часть сородичей, если катаклизм захватит всю планету, губя её обитателей.

Управляя стихиалями земли, мудрецы змеиного народа заставляли их поднимать из недр и обрабатывать чёрные скалы, подготавливая оные для полёта через бездну пространства. В них создавались обширные, плотно закупориваемые пещеры, где должна была храниться вода, пища и запас воздуха на всё путешествие, которое должно было продлиться несколько лет, ибо даже в открытом пространстве стихиали силы не могли обеспечить громадной скале большую скорость.

И вот горы начали уходить в небеса. Их подъём сопровождался явлениями исключительной разрушительной мощи, сравнимыми с чудовищными извержениями, сопровождающимися невиданными разрушениями на поверхности и в глубине планеты. О дальнейшей судьбе ушедших сообщали духи эфира, наблюдавшие за полётом из черноты безвоздушных просторов, разделяющих планеты.

Кажется, все они успешно достигли своей цели, благополучно опустившись на утренней звезде – кто-то из предков ящера сумел просмотреть сообщения эфирных стихиалей, извещавших о ходе переселения, пусть и без каких-то подробностей.

Однако для самой планеты это деяние оказалось чрезмерным. Разрываемая стихиалями земная кора, извлечение из неё громадных скальных масс и чудовищные удары силы, отправляющие горы за пределы планеты, в конце концов ослабили и сокрушили её, открыв путь неисчислимым массам расплавленной жидкой магмы, до сих пор спокойно дремавшей в своих жарких глубинах на этой части земной сферы. Не сдерживаемая более искалеченной корой, магма начала изливаться наружу – месяцами, годами и столетиями. Вместе с морями магмы, образовавшими новые слоистые плоскогорья на громадных территориях, в воздух было выброшено чудовищное количество ядовитых газов, дыма, пепла и пыли, которые постепенно закрывали всё небо над планетой, препятствуя доступу солнечных лучей.

Наступила ядовитая зима без надежды на возвращение былых тёплых дней. Именно её ящер видел в воспоминаниях нескольких поколения своих предков, пока не добрался до более ранних. Десятки тысяч лет в воздухе висела пыль, отбирая жизнь у животных и растений, замораживая океаны и покрывая планету траурным серым крепом вулканического пепла. Тёплый влажный климат сменился холодным и засушливым, в котором былые владыки планеты и их слуги выживали лишь чудом, с трудом приспосабливаясь к новым неблагоприятным условиям. Земная ветвь змеиного народа, похоже, не пережила этой грандиозной катастрофы – по крайней мере, из памяти предков ящера они исчезли очень быстро, а сам его род стремительно деградировал, отбросив начатки разумности в пользу приспособляемости и выживания. Лишь сейчас, десятки миллионов лет спустя, он снова немного приблизился к прежней сообразительности, что позволило межзвёздному страннику устроиться в сознании одного из выживших потомков, и это оказалось весьма полезным для дальнейшего развития рода.

Прародитель новой расы, измененный своим пассажиром, холодно наблюдал за тем, как с каждым поколением умнеют его сородичи. Он уже был стар, однако вовсе не чувствовал себя таковым – успевшее адаптироваться к изменениям тело не спешило к смерти, продолжая наслаждаться всеми прежними радостями бытия и новыми открывающимися возможностями.

Благодаря коллективному сознанию, позволявшему уверенно действовать сообща, род постепенно переходил от загонных охот к начальной форме скотоводства, не убивая загнанную добычу сразу, но выпасая громадных и не слишком сообразительных травоядных рептилий, следя за их размножением и наращивая численность.

Отдельную группу сородичей составляли ящеры, отличавшиеся высокой мозговой активностью, умевшие подчинять других неразумных тварей. После нескольких лет экспериментов с подчинением и неизбежными в этом случае жертвами, им удалось поставить под контроль даже самых больших и опасных хищников, делая из них верных охранников, обезопасив ценный скот от возможных нападений.

Ящер-патриарх уже чувствовал подступающее окончание жизни и не был этому рад. То, что его собственная память сохранится в грядущих поколениях рода, было слабым утешением. Он хотел жить долго, возможно, вечно.

Секрет этого, возможно, скрывался в иных состояниях сознания, обыкновенно возникавших после употребления некоторых видов пищи или определённых веществ. Это могло быть что угодно – причудливые моллюски и медузы, рыбки, растения, светящиеся грибы, минеральные соли и газы, вырывающиеся из земных недр. Подобные находки зачастую приводили к гибели очередного члена рода, испробовавшего доселе неизвестный продукт – что опять же фиксировалось в общей родовой памяти, уберегая сородичей от дальнейших опасных проб или наоборот, выясняя всю широту свойств новых интересных веществ.

Молодая планета щедро делилась богатствами со своими детьми. Папоротники и кора ряда растений давали силу и скорость, моллюски и рыбки навевали жуткие или необычно прекрасные грёзы, неотличимые от реальности или же причудливо переплетающиеся с нею, грибы путали восприятие, заставляя чувства работать совершенно непривычным образом. Вулканические газы, пробивающиеся из-под чёрных песков у подножия огненных гор уносили сознание далеко за пределы планеты, открывая невообразимые картины иных миров, то ли реальных, то ли являющихся болезненным видением отравленного мозга.

Ящер-патриарх чувствовал, что здесь может находиться ключ к его изысканиям, и потому активно испытывал всевозможные сочетания таких продуктов на своих младших собратьях, не особо интересуясь их дальнейшей судьбой. Он оставался в их сознании вплоть до того момента пока не прекращалось действие нового вещества, возвращая родича-испытателя в реальный мир, или же до его смерти, когда тело и разум не выдерживали психимической нагрузки.

Первые переходы внешнего испытателя в смерть ящер даже не понял. Контакт после ряда странных, часто болезненных или пугающих ощущений просто разрывался, и он вновь оказывался в своём собственном теле. Однако некоторые вещества позволяли достаточно долго наблюдать постепенный переход в небытие, сопровождавшийся любопытными эффектами.

Чаще всего подобные ощущения наблюдались при экспериментах в горячей вулканической котловине, где собирались подземные газы. В сочетании с определёнными видами грибов и кожных выделений толстых больных жаб, молодые ящеры-испытатели достаточно долго оставались в живых. При этом разум их начинал работать намного эффективнее, чем ранее, и активность его иногда не прекращалась даже после того, как тело, ранее лишённое болевой чувствительности, оказывалось почти сваренным в горячей атмосфере котловины.

Восприятие и видение окружающего мира при этом значительно изменялось, являя доселе невиданные картины, не поддававшиеся однозначной трактовке. Вместо скалистой вулканической долины наблюдатель оказывался плывущим по громадным, причудливо извивающимся туннелям, стены которых маслянисто лоснились и пульсировали, создавая впечатление невообразимо громадного организма, стены то расходились в стороны, превращаясь в чудовищные трясущиеся пещеры с тянущимися из стен отростками, то сужались в тончайшие щели. В пространстве коридоров и в толще стен чувствовалось присутствие каких-то вовсе уж невообразимых сущностей, похоже, о чём-то переговаривавшихся между собой.

Складывалось впечатление, что это ещё один слой реальности, более тонкой, нежели наблюдаемый привычный мир. Иногда стены приобретали неприятный желтовато-прозрачный оттенок, размягчались, оплывали, хороня наблюдателя в своей толще, точно насекомое в капле древесной смолы. Смола превращалась в кристалл, и это длилось бесконечные миллионы лет, неведомым образом спрессованные в мгновения субъективного восприятия. Именно в эти моменты и включался механизм усиления мозговой активности. Не имея возможности передвигаться, похороненный в бесконечной толще жёлтого кристалла, разум наблюдателя, осознав невозможность вырваться из этой ловушки, принимался размышлять над возможностью освобождения – единственное, что имело смысл в данной ситуации.

Продолжалось это бесчисленное множество лет по внутренним ощущениям, в реальном мире же это занимало всего несколько ударов медленного рептильного сердца. Чаще всего сознание ящеров-испытателей получало необратимые повреждения от подобной нагрузки, а затем погибало и тело, отравленное ядовитыми газами и меняющими восприятие продуктами, иссушенное подземным огнём и палящим сверху яростным солнцем.

Тем не менее, ящер-патриарх по крохам собирал результаты, компонуя их, собирая цельную и относительно понятную картину наблюдаемого необычного мира за пределами реальности.

Там не было смерти – в земном понимании этого термина. Сознание наблюдателей с легкостью проникало сквозь все преграды, являя всё более необычные картины химер разума. Чувствовалось, что все они являются частями чего-то единого, большого, как вселенная, организма или чего-то ещё, чему не было подходящих определений. Прекращение жизнедеятельности здесь не означало необратимой смерти, но скорее рассеяние и сбор временно разобщённых элементов в новое естество, сохраняющее опыт и память.

Здесь была первая зацепка, возможно ведущая к состоянию личного бессмертия, однако потустороннее не спешило делиться своими тайнами. Возможно, какую-то помощь можно было найти в памяти предков. Обращаясь к ней ранее, ящер видел, как некоторые представители змеиного народа – неважно, старые ли, близкие к неизбежной смерти или молодые, жаждущие нового бытия, освобождённого от страха его прекращения, выполняли некие довольно сложные действия, часто затягивающиеся на дни и даже месяцы. Увы, смысл их ускользал от ящера.

Кое-что ему всё же удалось узнать. Уходящие в посмертие змеи извлекали часть своей нематериальной сущности и запечатывали её в предметы – как правило, небольшие и отличающиеся высокой прочностью. Такой сосуд духа становился хранилищем для тонкой части сознания, позволяющим восстанавливать уничтоженное тело, чтобы продолжать существовать в новом.

Для создания и наполнения подобного сосуда требовалось принести обильную жертву, но ящера это не волновало. Достаточно отдать команду, и необходимое количество членов его рода без возражений отдадут свои жизни.

Но одних лишь смертей было мало – требовалось также знание самого ритуала перехода и создания сосуда духа. Увы, но такие детали были ему неизвестны. От змеиного народа не осталось ничего, кроме смутных глубинных воспоминаний, а те, кто ушёл в посмертие, либо исчезли за прошедшие миллионы лет, либо затаились настолько хорошо, что о них ничего не было известно.

Возможно, здесь могли оказать помощь те самые неуловимые страшные и чуждые сущности, наблюдаемые членами его племени в состоянии предсмертия, усиливающего умственные способности. Однако способа снестись с ними ящер не знал, а любые подобные попытки до сих пор оставались безответными, словно вопрошавшего не замечали или игнорировали. Межзвёздный скиталец, всё ещё неощутимо гостивший в его разуме также ни разу не попытался ему в этом помочь, очевидно просто не находя в этом интереса, а сам ящер так ни разу и не заметил его многолетнего присутствия в своей голове.

Вероятно, вопросы к потусторонним обитателям следовало подкрепить чем-то более существенным. В распоряжении ящера не было ничего кроме жизней своих младших соплеменников, и потому настало время жертвы. Обильной, несравнимой с теми, когда в процессе путешествий за пределы разума погибал тот или иной наблюдатель, сумевший заглянуть в соседний, столь близкий и непривычный мир. Возможно, именно благодаря таким нерегулярным жертвам и сохранялась связь с потусторонним измерением, доступным для сознания, находящегося на пороге смерти.

Под сенью первобытной зелени творилось действо массового путешествия на ту сторону жизни. Для многих молодых ящеров это будет переход в один конец. Утрата земного существования их не пугала – ведь они уже не раз видели иные бесчисленные прекрасные и удивительные миры, путь к которым открывали ядовитые земные испарения и прочие продукты, воздействующие на разум. И они десятками уходили в жёлтые вулканические испарения на чёрной пепельной равнине, усеянной острыми глыбами, с миллионоцветным безумием грибов в глазах, уже наблюдая иные миры, постепенно застилавшие земной план. Укладывались рядом в ложбине фумарол, безболезненно и незаметно переходя в мир по ту сторону жизни, направляясь к Великому Неизъяснимому, принимавшему их в свои ласковые объятия одного за другим – в точном соответствии с напутствиями ящера-патриарха.

Тот, похоже, был доволен происходящим. Приняв нужную дозу спор чёрного папоротника, несколько видов грибов и закусив парой сладких рыбок, набитых волшебной икрой, он находился в относительно безопасном межмировом пограничье, следя за уходом в смерть своих младших соплеменников и почти ощущая присутствие Великого Неизъяснимого, непосредственная встреча с которым могла бы оказаться для него фатальной. Сейчас он только старался вступить с ним в контакт, чтобы получить возможность если и не полноценного общения, то хотя бы более-менее понятные указания к дальнейшим действиям.

Великое, похоже, сегодня было благосклонно к нему. Ящер почувствовал его довольство принесённой обильной жертвой – как если бы в его сознании появился новый разумный собеседник, готовый вести с ним разговор на языке мыслеобразов.

Вопросы и ответы в виде живых картин чередовались со скоростью мысли, навсегда оседая в памяти ящера, с тем, чтобы позже оказаться доступными для неспешного разбирательства во всех хитросплетениях новообретённых потусторонних знаний.

Межзвёздный странник в его голове неслышно орал от восторга, наблюдая доселе неведомые ему картины земного не-бытия, временами и сам входя в контакт с Неизъяснимым, теперь уже неощутимо помогая ящеру задавать нужные вопросы и верно интерпретировать ответы. Скучноватая чешуйчатая тварь постепенно становилась для него всё интереснее, и наездник чувствовал впереди ещё немало новых сюрпризов, которые мог преподнести его носитель. К тому же и эманации гибнущих жертв были довольно приятны на вкус. День определённо удался.

Тем временем последние молодые ящеры благополучно отправились в мир иной, и связь с Неизъяснимым начала ослабевать – тот словно уплывал в сферу своего неведомого пребывания, оставляя ящера наедине с выданной информацией, касающейся перехода на другой план бытия – или не-бытия.

Не доверяя обитателю потустороннего, перед тем как самому встать на путь перерождения, ящер-патриарх сначала опробовал переход в не-бытие на одном из младших сородичей – разумеется после того как стали ясны все детали процесса, описание которого оставил ему могущественный обитатель иных измерений. В этот раз вторая волна потенциальных жертв, идущих вслед за первой, должна была также пожрать тела уже погибших ящеров, принимая в себя тонкую субстанцию, источаемую умирающими, что повышало эффективность трансформации подопытного, готовящегося стать бессмертным возрождающимся личем.

На удивление, первый бессмертный лич мира динозавров оказался вполне неплох. Болезненно убитый молодой ящер успешно возвратился из странствия по царству смерти, сохранив все двигательные и мыслительные функции. Все мельчайшие детали успешного опыта были запечатлены в памяти ящера-патриарха, так что процедура могла быть с известным успехом повторена.

Не желая плодить бессмертных соперников, ящер-патриарх использовал для хранилища духа молодого ящеролича кусок чёрного вулканического стекла, который при необходимости мог быть достаточно легко уничтожен вместе с частицей духа путём раздробления в пыль или расплавления в магме.

Около года ушло на опыты с новыми возможностями, даруемыми немёртвым естеством. Сожжённый в лавовом озере, раздавленный тяжелым валуном, растоптанный стадом гигантских ящеров, разорванный на куски собратьями, пробный ящеролич вновь и вновь восставал рядом с обсидиановым осколком, исправно восстанавливавшим уничтоженное тело – храниличем – как по внезапному озарению назвал его ящер-патриарх. Разумеется, на языке мыслеобразов это звучало совсем иначе, однако смысл был тем же.

Сам же новообращённый ящеролич чувствовал себя вполне пристойно, вернее, он просто не ощущал ничего – как и положено истинному подданному смерти. Подобные процедуры, связанные с уничтожением и восстановлением немёртвого тела никак не влияли на его мыслительные способности и память, в том числе родовую.

Оставалось выполнить ещё одно, простое последнее испытание – с уничтожением хранилища души, а вместе с ним и возможности возрождения первого пробного лича из рода ящеров.

Кусок вулканического стекла рассыпался после удара тяжёлого камня, осколки были тщательно растёрты в тончайшую пыль, развеянную по ветру с высокой скалы. Патриарх в это время с интересом следил за сознанием молодого лича, стараясь уловить возможные изменения при уничтожении камня духа, однако ничего подобного заметить не смог. Возможно, связь тела и хранилича была более тонкой и недоступной его чувствам, возможно, её просто не существовало, пока тело лича не получало существенных повреждений, требующих его восстановления.

Сам молодой ящеролич при этом не испытывал никаких неудобств. Несколько дней за ним внимательно наблюдали, после чего он был уничтожен сходным же образом – путём обрушения на него массы тяжёлых камней с опасного склона, перемоловших тело в неаппетитную массу мёртвой плоти. Как и ожидалось, возрождения лича в области, где был рассеян чёрный прах, в который превратилось разбитое храниличе, не произошло. Таким образом была подтверждена возможность уничтожения существа, получившего бессмертие подобного рода.

Убедившись в относительной безопасности такого перехода в иное естество, ящер-патриарх занялся приготовлениями к собственному превращению в бессмертного лича.

Отряд соплеменников, предназначенных на роль новых жертв, получил продолжительное и мощное внушение от патриарха, последовательно отправляющее их на смерть в клубах ядовитого вулканического дыма. Действие внушения должно было продлиться несколько часов, гарантируя точное исполнение всех деталей перехода, пока жертвы не будут контролироваться самим патриархом, пребывающим за пределами оставляемого им мира, чтобы впоследствии вернуться в него в новом естестве.

Всё прошло достаточно успешно. Приняв должную порцию снадобий перехода, патриарх вместе с будущими жертвами отправился в дымную котловину, где последовательно, одному за другим разорвал глотки младшим ящерам, уже лишающимся чувств в клубах тяжёлых подземных испарений, но успевшим войти в незримое измерение. Гибель жертв в мгновения их наслаждения зрелищем иного мира пробудила уже знакомые потусторонние сущности, обрадовавшихся такой поживе.

Вместе с ними получал свою долю удовольствий и межзвёздный пассажир ящера-патриарха, наслаждавшийся сейчас как эманациями гибели жертв, так и наблюдениями потустороннего мира через сознание своего носителя.

Вступив в контакт с одним из обитателей некросферы, ящер-патриарх постарался передать ему своё желание о переходе в немёртвое естество бессмертного лича, подкрепив его пленительной картиной обещания новых подготовленных жертв, ожидающих своей очереди.

Житель некросферы был согласен с таким предложением. Характер смерти жертв не имел для него какого-то особого значения, хотя гибель их от механических повреждений, сопряжённая с определёнными телесными мучениями была предпочтительнее более мягких способов перехода. Впрочем, кровавым пиршеством он уже успел насладиться в начале обряда, когда патриарх самолично разорвал глотки дюжине первых жертв, открывших проход в потустороннее.

Для нового хранилича ящер-патриарх подобрал кусок прочной искрящейся субстанции, свалившийся на планету из невообразимых далей космоса. Он не плавился даже в горячей лаве, истекающей из широкой трещины в мёртвой чёрной равнине. Сложно представить, в каком космическом горниле он был рождён, но зато его прочность изумительно хорошо подходила для такого важного предмета как вечное хранилище духа бессмертного лича.

Сам переход в новое естество остался незамеченным и для ящера-патриарха и для его наездника. Ящер просто вновь оказался в прежнем материальном мире – посреди кровавого месива из принесённых в жертву соплеменников среди жёлтых дымов, выходящих из бездонных расселин котловины.

Вот только теперь мертвиарх совершенно не чувствовал их едких запахов, ранее мутивших сознание и раздиравших внутренности. Да и не мог почувствовать – переход в немёртвое естество избавил его от необходимости дышать и питаться, а заодно и от ряда сопутствующих чувств, ставших отныне ненужными. И это, и многое другое было ожидаемо, поскольку обо всех таких изменениях, сопровождавших переход в новое естество, он узнал от первого экспериментального лича. Теперь всё это предстояло испытать уже ему самому.

И он азартно принялся испытывать новые возможности собственного тела, раз за разом убеждаясь в правильности своего решения о переходе в новое естество. Не спешил только с сильной порчей и полным уничтожением тела для последующего возрождения при помощи хранилича, здраво рассудив, что сделает это только после окончательного износа текущего тела, до которого, однако, было ещё далеко. С мелкими же травмами, наподобие сломанных конечностей или проколотого насквозь туловища с повреждением прежде важных жизненных органов, включая оба мозга, обновлённое немёртвое тело справлялось самостоятельно.

Лишённый ограничений, накладываемых хрупким живым телом, он мог теперь себе позволить многое. Опасные хищники, от мелких стайных до гигантов сторонились его, очевидно ощущая исходящие от него некротические эманации, опасные для живых. Любой подобный контакт был бы опасен для незадачливого хищника, падальщика и прочих некрофоров, перерабатывающих гниль. Переход в Смерть был наилучшей защитой от любой подобной агрессии.

Доказавшая свою эффективность практика создания немёртвых слуг позволила ящеру-мертвиарху окончательно освободить свой род от насущных обязанностей, прежде лежавших на живых, позволив ему вновь вернуться к прежним безмятежным временам, чтобы спокойно восстановить численность, снизившуюся после обильных жертвоприношений.

Не испытывая потребности в сне и пище, свободный от былых забот, ящер-мертвиарх без устали исследовал заново открывшийся перед ним окружающий мир, видя и понимая теперь куда больше чем это было доступно в прежнем живом естестве. Прогулки по опасным горным кручам, в ядовитых дымах подземных испарений, посещения пылающих вулканических кратеров, где стихиали огня плясали в озёрах плещущейся лавы, путешествия под водой в ранее недоступных океанских глубинах, где тёплый неглубокий шельф обрывался в бездонную тёмно-синюю пропасть, полную неведомых чудовищ, отныне стали для него обычными и привычными.

В особенности его занимало желание найти одну из оставшихся на земле чёрных гор змеиного народа, которая, если верить родовой памяти, должна была находиться где-то неподалёку. Конечно за прошедшие миллионы лет, после множества чудовищных катаклизмов, постигших планету, она могла и не сохраниться, но ящеролич очень хотел верить, что она до сиих пор где-то ждёт раскрытия своих тайн.

Желая узреть воочию то, что доселе являлось ему только в неверных и смутных образах, ящеролич старательно расспрашивал стихиалей, не встречали ли они нечто подобное во время своих игр и странствий. И хотя ответы часто были отрицательными или неопределёнными, ящеролич старательно собирал все слухи и намёки, постепенно уверяясь в реальности искомого объекта.

Несколько водных стихиалей видели нечто подобное в глубинах океана, там, где континентальный шельф обрывался в тёмную пропасть, уходя громадными террасами в океан. На одной из таких террас и находилось нечто подобное тому, что искал ящеролич. И хотя водные стихиали не слишком интересовались подводной скалой, этих сведений хватило, чтобы определить примерный район поисков.

Цель лежала довольно далеко от берега, двигаться приходилось по дну тёплого неглубокого моря. Ящеролич полуплыл-полушёл по песчаному дну – тело сухопутной рептилии не было приспособлено к быстрому плаванию, но после преобразования спешить ему было абсолютно некуда.

С первого раза, однако, не получилось добраться даже до края шельфа – его атаковала какая-то громадная водная тварь, в отличие от сухопутных хищников не побрезговавшая опасной плотью мертвиарха. Он даже не понял, что это было – рывок, серия рывков и странное ощущение распадающегося на части тела – а затем без всякого перехода он оказался в небольшой пещере древнего горного кряжа, где было надёжно спрятано его храниличе, обеспечивающее восстановление тела взамен необратимо повреждённого.

Он осмотрелся на месте, принимая это как должное, и не выказывая никакого недовольства непредвиденной задержкой – ибо даже намёки на какие-либо чувства остались там, в предыдущей смертной жизни, – вновь направился к берегу, откуда начал свой поход в морские глубины.

Теперь он вёл себя уже более осмотрительно, следя за возможным появлением опасных тварей, готовых наброситься на любой объект, даже непригодный им в пищу. Кто атаковал его в предыдущий раз, осталось загадкой – на мелководье не было ни неведомого оголодавшего водного хищника, ни каких-либо иных тварей.

Постепенно темнело – то ли над головой увеличивалась толща воды, то ли наступал вечер, а скорее всего и то и другое. Вскоре показался и край шельфа – крутой обрыв, уходящий в тёмные глубины.

Не обращая внимания на сгущающуюся тьму, ящеролич оттолкнулся от края шельфа и начал опускаться вниз. Первая попытка поисков оказалась бесплодной. Обойдя всю обширную подводную плиту, усеянную камнями и расселинами, ящеролич не обнаружил ничего похожего на чёрную ступенчатую пирамиду, столь часто являвшуюся в его видениях. Надлежало искать дальше, и он искал, продвигаясь вдоль края шельфа, погружаясь в глубины, где из-за края бездны поднимались странные создания пугающего вида, не напоминавшие ни одно из знакомых живых созданий, но имевшие неуловимое сходство с теми потусторонними тварями, что жили в видениях на грани смерти и яви.

Однако опасаться надо было не их…

В один из дней ящеролич спустился с края шельфа на очередную подводную ступень. Но не успел он отойти от вертикальной стены, как почувствовал странные тяжёлые колебания окружавшей его водной толщи, непохожие на внезапный шторм. Вслед за тем он увидел, как высокая стена рядом с ним сотрясается, роняя камни и скалы, а затем его накрыла масса песка, обрушившегося с края шельфа.

Убежать не было никакой возможности – так внезапно и резко всё случилось. Засыпанный песком, ящеролич немедленно принялся разгребать завал, стараясь побыстрее выбраться наружу. Но подземные толчки сильного землетрясения, обрушившие песчаный край шельфа, продолжались и даже усиливались, заваливая ящера вся сильнее, пока сотрясающаяся в конвульсиях подводная осыпь не сдавила его тело тяжким гнётом подводного оползня.

Это было бы не так страшно, ящеролич уже знал, что подобные ситуации не вредят его телу и понадобится лишь время и тяжёлые, но посильные действия, чтобы выбраться из-под осыпи. Песок сковал движения, но понемногу ящеролич, обладавший куда большей силой, чем его живые сородичи, и не нуждающийся в дыхании и пище, сумел, ворочаясь, несколько ослабить давление на тело. Теперь оставалось только равномерно выкапываться вверх, наружу.

Однако спустя непродолжительное время окружавший его песок сотрясся ещё раз, а давление на тело многократно увеличилось. Похоже, снаружи произошёл второй обвал, куда масштабнее первого.

Попытки снестись с членами рода, чтобы те помогли раскопать завал, ни к чему не привели, сколько мертвиарх не пытался мысленно до них докричаться. Да и вряд ли они могли бы ему чем-то помочь, поскольку в отличие от него оставались зависимы от необходимости дышать воздухом, которого не было на этой глубине.

Выбраться же самостоятельно не было никакой возможности, и ящеролич счёл это своеобразной шуткой мироздания над существом, получившим бессмертие, но не имеющим им возможности воспользоваться.

Возможно, ему мог бы помочь кто-то из земных стихиалей, однако те предпочитали более глубокие области планеты, где не было намёка на неприятную им воду. Поэтому надежда встретить здесь кого-то из них была призрачной.

Осознав положение, в котором оказался его носитель, через некоторое время из его разума исчез и межзвёздный странник, умчавшись в неведомые сферы времени и пространства, не желая оставаться в похороненном под обвалом немёртвом теле.

Но даже запертый в этой темнице, ящеролич всё ещё оставался обладателем родовой памяти, позволявшей почти бесконечно путешествовать по ней взамен временно утраченного существования в наземном мире. А новое немёртвое естество позволяло теперь заглядывать в мир потустороннего – ещё одна бесконечная загадка, на знакомство с которой не хватит всего времени мира.

Боги, демоны, безумие, логика, реальные и воображаемые картины, истина и грёзы сливаются в непредставимую смесь, то разрывающую разум буйством образов, то замирают на неопределённое время, оставляя пленника наедине со слепым несуществованием, предела которому нет – если только новое землетрясение не разорвёт на части пленённое тело лича или же не сожжёт его проснувшийся под ним вулкан, отправляя пленника на перерождение и – свободу.

Всё неважно. Видевшие вечность умеют ждать.

…Планета миллионы раз обернётся вокруг Солнца, континенты в очередной раз сменят очертания, высохнут океаны, поднимется новая суша. Обратившийся в камень песок размоет новорожденная река, превращая бывшее морское дно в причудливый каньон. Песчаник разуплотнится, рассыплется, и тусклый солнечный свет, пробившийся под полог выросшего на нём дождевого леса, вновь коснётся неживых иссохших глаз древнего ящеролича.

По окаменевшему черепу стукнет тяжёлое острое копыто, перед мёртвым взором возникнет зловонное клыкастое рыло неведомого чудовища, знаменуя окончание долгого покоя.

И новый мир предстанет перед его былым властителем…

02. 12. 2021