9. В рубрике “Publicystyka” размещено интервью, которое Иоанна Кулаковская/Joanna Kułakowska взяла у польского журналиста, редактора и переводчика ЛЕХА ЕНЧМЫКА/Lech Jęczmyk. Интервью носит название:
Иоанна Кулаковская: Это прозвучит высокопарно, но вы очень много сделали для фантастики в Польше и для литературы в целом. Благодаря вашим переводам мы получили доступ к замечательным книгам таких авторов, как Ле Гуин, Дик и Воннегут... Для начала позвольте мне спросить вас о вашем пути в качестве переводчика. Почему вы выбрали англоязычную литературу, ведь по образованию вы филолог-русист?
Лех Енчмык: Ну, я начал работать руководителем редакционного отдела советской литературы и славянских стран, поэтому лучших книг брать не мог -- неловко как-то было, а переводить те, что похуже, я не хотел. Поэтому я перешел на английский и предложил переводы другим издательствам. С русского я перевел мало, только три книги, но зато много хороших рассказов. Тогда издавались ежегодные антологии советских рассказов, и там было много хороших произведений.
Иоанна Кулаковская: Это была фантастика?
Лех Енчмык: Нет.
Иоанна Кулаковская: А какая из переведенных вами книг вам особенно нравится? Я имею в виду не только фантастику, хотя, возможно, именно это больше всего заинтересует читателей нашего журнала.
Лех Енчмык: Книги Дика, в том числе его биография, написанная Сутиным,
далее «Маленький большой человек», «Возвращение маленького большого человека» Бергера.
Прекрасные книги… Очень люблю также «Космолет и челн» (“The Starship and the Canoe”- “Kosmolot I czółno”) Кеннета Брауэра – о двух Дайсонах, отце и сыне. Отец хотел полететь в космос и работал над собственным проектом космического корабля с ракетным двигателем, а сын, напротив, был хиппи и бежал в прошлое. Он решил обходиться совершенно без денег и построил себе океанский каяк, на котором плавал вдоль побережья Западной Америки. Книга показала такого рода напряжение и упорство на совершенно противоположных путях.
Что еще... Мне нравится книга Стоуна, американского журналиста-расследователя, противопоставившего себя истеблишменту. Он выискивал кое-что из того, что упустила многотиражная пресса, копался в документах Конгресса, издавал собственный бюллетень, который я, будучи библиотекарем, выписывал в 1960-х годах. Он распространялся только по подписке, но каждая серьёзная библиотека мира должна была его иметь.
Иоанна Кулаковская: И эта книга это…?
Лех Енчмык: «Дело Сократа» (“Sprawa Sokratesa”). О суде над Сократом.
Стоун хотел показать его как пример цензуры – экстремальный пример, каковым является убийство писателя. Поэтому он подтянул свой древнегреческий -- в то время в порядочных американских университетах учили греческому и латыни, и взялся за источники. Оказалось, что все авторы переписывали предыдущих, и он потянулся к греческим античным комедиям и материалам, ну и тут этот самый Сократ весьма упал в его глазах. Так что в процессе написания книги он изменил свой взгляд на гораздо более критический. Он не оправдывал смертную казнь, но показал, что Сократ был врагом демократии и умер из-за этого.
Иоанна Кулаковская: А ведь Сократа считают чуть ли не ангелом.
Лех Енчмык: Я не знаю, почему. Ведь там, в Греции, демократия дважды свергалась, один раз были пятьсот тиранов, другой раз -- тридцать, и среди них шестеро его учеников, так что он был однозначно противником демократии.
Иоанна Кулаковская: Кстати о противниках: вы сознательно выбираете для перевода аутсайдеров, бунтарей и диссидентов? Отождествляете ли вы себя хотя бы отчасти с такими авторами?
Лех Енчмык: Хм… Я никогда об этом не думал. Может быть, со стороны такие вещи лучше видно…
Иоанна Кулаковская: Ну... Дик, Хеллер, Воннегут...
Лех Енчмык: Некоторые вещи определенно лучше видно со стороны (смеется). Пожалуй, тут решающее значение имеет стиль, я должен уловить язык писателя. Кое-что я бы точно не стал переводить. Может быть, в этом что-то есть — мои директора говорили, что «Енчмык совершенно неуправляем».
Иоанна Кулаковская: (с улыбкой) Как вы думаете, может ли это быть причиной того, что вы довольно часто меняли место работы?
Лех Енчмык: Ну… не так уж и часто. И вообще я начал свою трудовую деятельность с Института международных отношений, где меня быстро повышали, и на третьем году работы я был уже и.о. директора серьезной библиотеки. Это было попросту замечательно, ведь у меня был доступ к запрещенным книгам, я мог даже просматривать цензурировавшиеся журналы. Я ушел оттуда, так как хотел заниматься литературой. И в издательстве “Iskry” я работал почти пятнадцать лет. И только когда в нем появился один товарищ из ЦК, который ко всему относился исключительно серьезно, а может быть, я ему просто не понравился... Во всяком случае, он вмешался, чтобы что-то со мной сделали.
Иоанна Кулаковская: И что касается цензурных вмешательств, когда вы работали в «Искрах» или «Чительнике», были ли у вас проблемы с цензурой?
Лех Енчмык: Во времена коммуны существовали вполне четкие правила. Можно было издавать все, что публиковалось в Советском Союзе в книжном виде. Ну так я стал готовить к изданию Булгакова, который был издан в Советском Союзе в виде книги, но в 1923 году (смеется). И тут оказалось, что эти правила не такие уж и жесткие. Мне сказали «нет», и таких шлагбаумов было опущено несколько, именно по советским книгам. Мне задержали роман Бакланова «Июнь 1941 года» — об отступлении советских войск, который был опубликован там же, в СССР, в ежемесячном журнале, но не смог выйти книгой. Ну и поэму Евтушенко о Ленине, как ни странно. Там были весьма критические строчки по адресу Советского Союза. Вроде бы действие разворачивалось сто лет назад, но были красноречивые намеки на то, что нет ничего хуже, чем ездить после оттепели по обледенелой дороге. Должен сказать, что я попытался побороться с цензурой.
Иоанна Кулаковская: И побороли?
Лех Енчмык: Поборол, потому что попросту обманул. Я сказал, что Евтушенко уже сообщает западной прессе, что его издают в Польше, и, если что, разразится скандал (смеется), поэтому, может быть, лучше промолчать, чем поднимать шум по этому поводу. «Действительно, вы правы, товарищ» -- сказали они. Книга вышла. А вот с американскими произведениями проблем почти никогда не было.
Иоанна Кулаковская: Не было опасения, что какой-то контент из «гнилого Запада» может оказать дурное влияние на менталитет читателей, снизить их моральный дух?
Лех Енчмык: По определению все, что исходило из Запада, было "гнилым", поэтому там было сложно найти части, более гнилые, чем другие. Однажды была попытка подвергнуть сомнению Воннегута – у него в одной из сцен неприятный правый диктатор стреляет по мишеням, изображающим различных персонажей. Одним из них был Сталин. В американском тексте его звали «дядя Джо» — в Польше никто не знал, что так Сталина называли на Западе в военные годы. Дядюшка Джо, такой симпатичный...
Иоанна Кулаковская: С усами...
Лех Енчмык: С усами и трубкой, поэтому я заменил дядюшку на усатого генералиссимуса. И это было совершенно прозрачно. Я услышал, что не надо русских раздражать. А я спрашиваю: «С чего бы это? Вы кого тут имеете в виду?» Отвечают: «Ну как кого, это ведь Сталин…» А я на это: «Какой Сталин? Ежу ж понятно, что речь идет о Чан Кайши» (смеется). В общем повеселился от души.
Иоанна Кулаковская: А в случае русской литературы чаще приходилось прибегать к хитростям?
Лех Енчмык: Да, потому что там вмешательства были прямыми. В советском посольстве в Варшаве в отделе культуры работали семь сотен человек, они знали любую мелочь, которая так или иначе имела отношение к России или Советскому Союзу. Однажды кого-то выгнали из журнала “Przegląd Kulturalny” за неблагоприятное мнение о Екатерине Великой.
Иоанна Кулаковская: Были ли проблемы при создании серии «С космонавтом» (“Z kosmonautą”) в издательстве «Чительник» (“Czytelnik”)?
Лех Енчмык: Нет, когда я занимался серией, никто в Польше не разбирался в этом. Лишь Ставиньский, который отобрал и опубликовал две фантастические книги. У меня не было конкурентов, я мог делать все, что хотел. Такой степени свободы не было ни у кого -- ни в США, ни сейчас в Польше. Это было пустое поле.
Иоанна Кулаковская: Вы ранее упомянули Воннегута... Вы ведь знали друг друга лично, не так ли?
Лех Енчмык: Да, я однажды навестил его, когда был в Нью-Йорке. А во второй раз мы встретились здесь, в Варшаве, когда он приехал инкогнито в 1984 году -- в качестве представителя Пенклуба, чтобы узнать, каково здесь положение писателя. Ну, и состоялась встреча у меня дома. Какие-то журналисты его тогда узнали, но он не захотел давать интервью.
Иоанна Кулаковская: Каковы были впечатления Воннегута от его пребывания в Польше?
Лех Енчмык: Ну, тогда его здесь весьма обхаживали, как, впрочем, и любого иностранного гостя в ту пору.
Иоанна Кулаковская: Да, траву красили (смеется), хотя, может быть, тогда уже этим не занимались.
Лех Енчмык: Его отвезли в «Солидарность», в Гданьск, и, кажется, у него была короткая встреча с Валенсой. Он вернулся оттуда с огромным металлическим крестом, который ему подарили рабочие верфи, а он ведь был председателем Союза атеистов (смеется). «Вот, сделай что-нибудь с этим, я не знаю, что с этим делать» -- сказал он. Позже я отдал крест одной деревенской церкви. Ну, он несколько раз напивался, был к этому склонен. Не знаю, что он запомнил, но ему определенно было трудно садиться в «малюха» (Fiat 126 Maluch), потому что он был ростом под два метра (смеется).
Иоанна Кулаковская: Во всяком случае, никаких публичных негативных откликов с его стороны не было.
Лех Енчмык: Не было. Он дал интервью, как это ни странно, католическому еженедельнику «Сдержанность и работа» (“Powściągliwość I praca”) и подпольному в то время еженедельнику «Мазовше» (“Mazowsze”).
Иоанна Кулаковская: Раз уж речь зашла о западной литературе… Вы работали над старыми альманахами «Шаги в неизведанное».
Каковы ваши впечатления от нынешних «Шагов в неизведанное», издаваемых «Солярисом» (“Solaris”)? Вы их вообще читаете?
Лех Енчмык: Читаю, да… Но не от корки до корки, я бы сказал… Фантастика изменилось, я изменился. Однако фантастику в основном читают молодые люди, редко старше сорока лет. Конечно, Теда Чанга всегда приятно читать, а вот старые «Шаги в неизведанное» представляли мой личный вкус. Там всегда было много юмора, и сатиры -- все, наверное, помнят рассказ Фредерика Брауна о пьянице, который спас Земля. Шекли, Браун были очень остроумными авторами. Потом фантастика немного расширилась, появились психологические истории, в которых фантастика была лишь предлогом. Мне кажется, что господин Валевский в этих сборниках продемонстрировал свой вкус, который тяготеет к таким психологическим вещам. По-моему, это не обязательно относится к фантастике, поскольку, как говорили Стругацкие, мы хорошо знаем, каков человек, вопрос в том, что с ним дальше делать. Фантастика этим и занималась -- что делать дальше с человеком или что с ним сделает жизнь. А вот психологически мы стоим на одном и том же месте все последние 10 000 лет...
Иоанна Кулаковская: То есть вам не особо нравится направление...
Лех Енчмык: Ну, мне может нравиться или не нравиться, но так уж есть.
Иоанна Кулаковская: Я хочу сказать, что психологические и социологические произведения не в вашем вкусе.
Лех Енчмык: Возможно. Я сделаю для Войтека Седенько подборку старых рассказов, в которой старые читатели найдут свои любимые, а новые читатели увидят, как раньше выглядела фантастика.
Иоанна Кулаковская: Такая ретро-коллекция будет полезна и тем, и другим. А что касается польской фантастики, можете ли вы рассказать нам, когда она вам особенно нравилась? В какое конкретное десятилетие? Что вы вообще думаете о фантастике польских авторов?
Лех Енчмык: Ну что ж, в отличие от Мацека Паровского, который читает как профессионал, я не делю литературу на десятилетия и поколения, читаю только как обычный читатель. Профессионально читаю русскую, английскую и американскую литературу. Польскую читаю тогда, когда мне кто-нибудь скажет: «Старик, тебе обязательно нужно это прочитать». Я думаю, что есть много хороших рассказов. Сейчас в фантастике происходит нечто такое странное, что мне трудно даже назвать. Появляется литература present perfect, настоящего совершенного времени. Дело происходит в ближайшем будущем или якобы в настоящем, но другом, очень заметна связь прошлого с настоящим.
Иоанна Кулаковская: Близкое альтернативное будущее?
Лех Енчмык: Да... Либо измененное, либо укорененное в каких-то конкретных событиях прошлого. Интересно, это особенность польской литературы или отчасти также русской? Пожалуй это исходит из балласта коммунистического периода.
Иоанна Кулаковская: Возможно, попросту из времени перемен, неопределенности, множества альтернатив...
Лех Енчмык: Скорее из самого коммунизма. Есть даже такие русские рассказы и романы, например «Кысь» Татьяны Толстой, где показано будущее, каким оно было бы, если бы Советский Союз медленно деградировал и постепенно разлагался. Это возвращение крестьянской, лесной, удивительной реальности, в которой сохранились какие-то коммунистические обычаи и церемонии. Такая литература интересна тем, что предполагает понимание того, что то, что мы делаем сейчас, – это выбор пути, мира, в котором будут жить наши дети и внуки.
Иоанна Кулаковская: Вы сказали, что помните некоторые конкретные польские рассказы, которые вам понравились. Что это за рассказы?
Лех Енчмык: Прямо сейчас мне приходит на ум Адам Пшехшта, несколько хороших рассказов… «Волчий Легион», прекрасный рассказ, о довоенных офицерах.
Иоанна Кулаковская: А что вам вспоминается из эпохи вашего пребывания на посту главного редактора «Фантастики»?
Лех Енчмык: Ну, я был там недолго. Подозреваю, что мои коллеги весьма справедливо меня изгнали, потому что я, вероятно, не уделял журналу достаточно времени. Например, для Мацека Паровского журнал был делом всей его жизни, а что касается меня... Дул ветер перемен, я немного увлекся политикой, сразу после 1990 года мне показалось, что пришло время таких, как я. В итоге некоторое время у меня были три штатных работы одновременно, так что, возможно, я немного забросил редакцию. Однако коллектив был отличный. Редакция действовала в своем ритме, Орамус занимался своей работой, Паровский – своей. Тогда мы были группой близких друзей. Это было чрезвычайно приятно. Редакция, наверное, напоминала редакции газет XIX века. Кто угодно мог зайти, получить чашку кофе или банку пива, и тут же начинался разговор о чем угодно, но из этих разговоров кристаллизовались темы рассказов и статей. Это была кузница замыслов, идей, нечто совершенно не обычное. В сегодняшних редакциях редактор спрашивает: «Может, кофе?», а сам звонит или уходит в другую комнату. Разговора нет. «Фантастыка» было местом работы, но действовала также как постоянный клуб. На такую атмосферу я наткнулся в Советском Союзе в 1960-е годы, когда был в гостях у местных издательств. Компания собиралась к десяти часам, затем был перерыв на завтрак, который длился часа два, на столе зачастую стояла бутылка, двери на замке… условный стук… Это были очень интересные разговоры, я многое тогда узнал из слухов и анекдотов об истории Советского Союза.
Иоанна Кулаковская: Кстати, об истории и политике. Вы также написали книгу «Три конца истории, или Новое средневековье». Мне интересно, как вы оцениваете текущие мировые события с точки зрения журналиста, занимающегося преимущественно философией, политикой и футурологией. Изменили ли бы вы сейчас что-либо в вашей книге?
Лех Енчмык: Гм, сложно сказать, надо бы бегло просмотреть, но в общем я в восторге от собственной проницательности. Легко быть хорошим пророком, если ты плохой пророк.
Иоанна Кулаковская: А что вы скажете о США? Политический крах Буша и одновременно финансовый кризис в Америке, теперь глоток свежего воздуха в виде смены президента... Как, по вашему мнению, это будет развиваться дальше?
Лех Енчмык: Уже девять лет назад я писал, что Америка клонится к упадку. Новое правительство ничего не изменит. Америка уже пересекла черту, за которой нет поворота. Это империя в так называемом состоянии «трупа в доспехах». США ежегодно тратят на вооружение больше, чем все остальные страны мира. хотя им никто не угрожает. Будь я предсказателем, сказал бы, что профессиональная армия всегда рано или поздно приходит к власти. Я не удивлюсь, если следующим президентом станет генерал Петреус с этаким вот римским именем, командовавший Многонациональными силами в Ираке. В любом случае легионы вернутся в страну и заявят свои права…
Иоанна Кулаковская: ...и наступит конец Республики…
Лех Енчмык: Первоначально это укрепит Республику, но в очереди уже стоит диктатор. Читая журналы, издаваемые военными для внутреннего пользования, можно наблюдать взгляды нацистского типа.
Иоанна Кулаковская: То есть то, чего на самом деле боится Америка. В американских фантастических фильмах, затрагивающих политику, виден некоторый страх перед ханжами правого толка, но прежде всего перед военной диктатурой, цензурой и тотальной слежкой за гражданами со стороны правительства или секретных агентств.
Лех Енчмык: Происходит что-то вроде затягивания петли. За последние годы 69 американских журналистов подверглись судебному преследованию – их вынуждали выдать источники их информаций… В любом случае сейчас экономический кризис усугубил ситуацию: два миллиона двести тысяч человек лишились жилья. Их дома стоят пустыми, банки не могут их продать, в них роятся бомжи и наркоманы. Многие люди запаслись продовольствием и прочими припасами, уезжают в деревни к родственникам. Прячутся в лесах и -- как показано в некоторых фильмах — покупают оружие, складируют продовольствие и ждут апокалипсиса. Все в пионерском духе. А если говорить о кризисе, то мне очень понравилось заявление премьер-министра Китая: «Наш учитель болен».
Иоанна Кулаковская: Вернемся на минутку к коммунизму, к нашей политике и истории. Вы, говорят, были лично знакомы с ксендзом Попелушко, а это очень важная личность для многих поляков...
Лех Енчмык: Да. Мне было тогда 45 лет, я был человеком неверующим и в костеле бывал лишь по патриотическим праздникам. Когда вокруг священника начало твориться нечто неладное, я подошел к нему и сказал, что хочу защитить его, как смогу, и в первую же ночь поставил лавку поперек его двери. Мы с ним никогда не говорили о глубоко религиозных вопросах. Но незадолго до его смерти я осознал, что каким-то необъяснимым образом обратился в веру, возможно Бог принял во внимание, что я вызвался добровольцем и даровал мне некоторую благодать, потому что вера благодатна. Я понимал, что, будучи католиком, не могу уже позволить себе то или иное сделать, поэтому начал думать, как «отомстить» по-христиански. И вместо планировавшегося уже мною покушения на Урбана опубликовал книгу, содержащую письма к о. Ежи. У меня как раз тогда хранился такой архив…
Иоанна Кулаковская: Недавно сняли фильм о нем…
Лех Енчмык: Я его еще не смотрел, немного побаиваюсь столкновения реальности с киношным ее представлением. Помню одного ветеринара, который перед войной был офицером кавалерии. Он пошел смотреть фильм «Лëтна» (“Lotna”) и ушел из кинотеатра спустя пять минут после начала сеанса со словами: «Ну кто ж так стремена цепляет, это ж совсем не так было!» Кино бывает попросту невероятным. Например, Вайда снимал фильмы, целиком укладывавшиеся в русло антипольской пропаганды, внушал полякам отвращение к собственной истории. «Пепел», «Канал», герой на мусорнике, тонут в дерьме... Очень странно, что поляки воспринимали это иначе, потому что это была однозначная враждебность, разве что только благородство побежденным он признавал. Люди видели то, чего хотели.
Иоанна Кулаковская: Но на этом отчасти и основывается знакомство с историей, представленной на киноленте. Впрочем, это очень сложная тема, поэтому давайте отойдем немного в сторону. Тривиальный вопрос: вы вообще пользуетесь компьютером?
Лех Енчмык: Нет, не пользуюсь, у меня его нет. Из новых вещей у меня есть телефон (смеется). Иногда я чувствую, что Интернет мне пригодился бы… Друзья присылают мне смешные распечатки.
Иоанна Кулаковская: Благодаря Интернету можно посмеяться и расслабиться. Но, насколько я знаю, вы любите отдыхать традиционно, например на Фантастическом фестивале в Нидзице.
Лех Енчмык: Да. Иногда выбираюсь. Традиционно в Нидзицу и на Пыркон в Познань. Как-то странно так сложилось, что в Познани у меня есть друзья-издатели и люди, которые всегда меня туда приглашают и с которыми я хочу встретиться.
Иоанна Кулаковская: В таком случае я желаю вам удачных конвентов в этих местах и благодарю за беседу.