На стуле напротив меня сидел черт. Самый настоящий черт. Весь покрытый черной мохнатой шерстью, с рожками и пятачком вместо носа. (...)
Черт провел руками вдоль своего туловища, и оказался одетым в белый парусиновый костюм, какие носили полуответственные советские работники во времена НЭПа. Он обиженно пробормотал себе под нос:
– Ну вот, говорил же я им, что не надо отключать шумовые эффекты. Бабахнул бы молнией, напустил облако серы, он бы по-другому запел. А то вишь – сидит, хихикает.
Передо мной возникла секретарша – молодая изящная девица в обтягивающей прозрачной блузке и мини-юбке. Ее красивые длинные ноги оканчивались уже знакомыми мне копытцами; однако они, как и небольшие рожки, видневшие ся среди локонов короткой прически, не могли уменьшить ее потрясающей сексуальной привлекательности. (…)
Я отпил из чашки еще немного, поставил ее на стол, и с благодарностью поднял глаза на секретаршу.
– Спасибо, вы просто волшебница, – сказал я.
– Ой, ну что вы, – засмущалась та. – Я еще только учусь. А это мы проходили на первом курсе.
За столом на стульях сидели двое: невысокий коренастый мужчина лет тридцати – тридцати пяти, с внешностью борца или боксера, и симпатичная женщина того же возраста с длинными распущенными черными прямыми волосами.
У меня появилось желание построить себе собственный дом здесь, в Аду. И я решил его построить.
Я сел в кресло и нажал кнопку на мониторе. Внизу экрана появилась строка «Слушаю и повинуюсь».
В предрассветном тумане голоса звучали чуть приглушенно, как будто боялись потревожить спящие горы. Интересно, каково это – спеть новую, только что написанную песню, ранним утром в горах, едва нарушая предрассветную тишину? Наверное, это ощущение стоит того, чтобы продрогнуть за всю ночь на склоне с гитарой и блокнотом, и с неизменной сигаретой, прикуренной от бычка предыдущей.