В тысяча девятьсот девяносто втором году я начал заниматься журналистикой. И первой моей темой оказался небольшой конфликт католической общины Харькова с Харьковским же художественно-промышленным институтом. Ну как небольшой. Без драк.
История началась в конце тридцатых, когда католическую общину Харькова большей частью пересажали, костел закрыли, а религиозное имущество вывезли на грузовиках в неизвестном направлении. И наступила пауза лет в сорок.
В 1978 году власти приняли решение превратить одно из кладбищ города в парк. Некоторые могилы просто заровняли, некоторые, вроде, перенесли. А те, в которых покоились люди известные, оставили на местах, уверенные, что отдыхать молодежи они не помешают. Возле кладбищенской церкви устроили кафе, которое студенты сразу прозвали «Могилка», все простенько, но чистенько.
Один преподаватель художественно-промышленного института взял с собой несколько студентов и, пользуясь общим бардаком, умыкнул с разрушаемого старого кладбища двухметровую статую Девы Марии. Статуя встала в коридоре института, недалеко от туалета, где и простояла спокойно до конца тысяча девятьсот девяносто первого года. Многие поколения студиозусов точили о пьедестал Мадонны карандаши, уборщицы грязными тряпками стирали с мрамора пыль, и все могло так продолжаться и продолжаться, но тут в Харькове стали возрождать костел и католическую общину.
И кто-то из пожилых католиков опознал в Деве Марии из Худпрома статую, когда-то стоявшую в костеле. Получалось, что кто-то, после разгона общины, установил статую на могиле. А вот теперь, когда наступила свобода и все такое, община попросила у Харьковского художественно-промышленного института вернуть статую. Или передать в дар. Как-то так.
Я подключился к конфликту в тот момент, когда руководство Худпрома сообщило католикам, что статую те не получат, ибо недавно приезжавший из самого Эрмитажа специалист, увидев Деву, прослезился и сказал, что хоть автор сея творения неизвестен, но стоит оно никак не меньше 3 000 000 (трех миллионов) долларов. В принципе, институт как бы не возражал передать статую, но только за вышеозначенную сумму. И не иначе. Католики пришли в легкое охренение, стали взывать и обращаться, а тут и я решил взяться за эту тему.
И пошел в Худпром.
Неожиданно для себя меня принял один из проректоров института, который одновременно и подтвердил, и опроверг информацию. Оказывается, статуя стоила не три миллиона — тут они (ректорат) ошиблись. Немного ошиблись, всего лишь на нолик. А вот за тридцать миллионов долларов они вполне готовы уступить шедевр неизвестного автора назойливым католикам. И ни копейкой меньше.
На мой вопрос, а чьи еще скульптуры в мире оценены в такие сумасшедшие деньги, проректор туманно сообщил, что оценку провел специалист, и у них нет повода сомневаться в его профессионализме. Но как же профессионализм самих преподавателей и профессоров института, ошалел в свою очередь я? Ведь двадцать пять лет все они ходили мимо статуи и никому даже в голову не пришло, что тут стоит шедевр, равного которому…
И, между прочим, попытался подвести итог проректор, статуя состоит на балансе, так что передать ее кому бы то ни было просто невозможно по вполне бюрократическим причинам.
-Я могу убедиться? — спросил я.
-Можете, — сказал проректор, не подумавши, и мне вручили для осмотра книгу учета материальных ценностей. Там значилось, что на балансе института находится статуя «Дева Мария», два метра высотой, выполненная из гипса и стоимость которой составляет восемьдесят семь советских рублей.
Гипсовая. Восемьдесят семь рублей.
Каким бы странным и необычным ни был курс рубля к доллару в семьдесят восьмом году прошлого века, ни до тридцати, ни даже до трех миллионов долларов цена явно не дотягивала. И, более того, получалось, что мраморная статуя вообще не числится за институтом, о чем я – каюсь — с некоторым восторгом и сообщил проректору.
Тот не поверил, внимательно изучил ту самую учетную книгу, растерянно произнес что-то типа: «Да там одного мрамора больше, чем на восемьдесят семь рублей»…
Так, может, поинтересовался я, получится отдать статую, тем более что…
Проректор отступил на последний рубеж обороны и заявил, что такие решения у них в институте принимаются только коллегиально, на ученом совете. И что без совета – никак.
И я попросился на совет.
Что-то мне подсказывает, что в любое другое время любого другого наглеца с такой просьбой послали бы подальше, но тут ситуация и звезды так совпали, что проректор согласился предоставить мне слово. И через пару дней я вышел на трибуну перед ученым советом Харьковского художественно-промышленного института.
Я человек неробкий, но стоять перед самыми лучшими специалистами, искусствоведами и профессионалами мне было неуютно. И в зале было холодно, и в груди у меня было волнительно, но я совладал с дрожью в голосе и минут за пять изложил ученому совету суть дела и просьбу католиков.
Председательствующий объявил прения.
И если поначалу, после разговора с проректором я был в легком охренении, то по мере выступлений профессионалов, мое охренение все усиливалось, пока не достигло максимума. Нет, серьезно, с тех пор мне ни разу не удавалось почувствовать столь насыщенное и одновременно дистиллированное чувство нереальности происходящего.
Первые выступающие просто отвергли всякие претензии на столь ценную скульптуру. Пусть выкладывают тридцать миллионов, у них деньги есть, сказал один профессор. Те члены ученого совета, чья очередь была позже, успели, по-видимому, сообразить, что такая вот меркантильная позиция не красит их совет и ВУЗ, посему попытались хоть как-то аргументировать свое нежелание отдавать Деву Марию.
Аргументов было, в общем, два.
Первый – это ведь печальная Дева Мария. Печальная. И это значит, что никакого отношения к костелу она иметь не может. Это надмогильный памятник, так что, католики просят не по чину. Да их ксендза накажут, если мы отдадим скульптуру, а он ее поставит в храме. Ксендза жалко, Марию не отдадим.
Я попытался – только попытался – намекнуть, что в отличие от всех здесь собравшихся, именно ксендз является специалистом в обсуждаемой области, и кому, как не ему понимать, какая статуя может стоять в храме, а какая – нет. Тем более что в случае чего, именно ксендз огребет от вышестоящего начальства за возможное непотребство. О том, что мне как-то не доводилось видеть изображений смеющейся Девы Марии, я промолчал, чтобы не позориться перед профессионалами. Уж они-то такого насмотрелись, наверное. И на смеющихся, и на хохочущих, и на каких угодно Богоматерей.
Но тут пришла очередь второго, смертельного, аргумента.
А вы обратили внимание, спросила пожилая и явно очень профессиональная дама, на постамент скульптуры? Там же выбиты ШЕСТИЛУЧЕВЫЕ звезды! Вы понимаете? Что это значит? Это значит, что эта статуя Девы Марии не из костела! Она – из синагоги!
Мое охренение достигло пика именно в этот момент. Я даже возразить ничего не смог, кроме: «Побойтесь бога…».
Ученый совет возопил: «Синагога!», я поблагодарил всех за внимание и ушел. А что мне еще оставалось?
Да. О чем это я?
С тех пор я очень уважаю профессионалов. Очень. Они такие… такие… ну вы меня понимаете.
Хорошо, что в литературе это не так. Особенно, в фантастической.
цитировать
свернуть ветку
.