Азбука поэзии. Медитативная лирика

Учение о медитации и ее приемы разрабатывало наряду с восточными религиями христианство: примеры стихотворных медитаций находим в византийской (Григорий Богослов) и средневековой литературе; в период контрреформации написаны канонические стихотворные медитации исп. мистика 16 в. Хуана де ла Круса.
До 18 века М. л. бытовала на периферии «светской» поэзии, затрагивая лишь религиозные переживания и оставаясь иллюстративным приложением к мистической дисциплине медитации, более естественным и распространенным в форме трактата или проповеди.
Однако накопленный поэтический опыт был использован в период расцвета М. л. Начало его датируют изданием поэмы англ. поэта Э. Юнга «Жалоба, или Ночные размышления о жизни, смерти и бессмертии» (1742—45), а также появлением «Элегии, написанной на сельском кладбище» (1751) Т. Грея, где медитация обретает собств. жанр.

Жанр привился в России и занял видное место в поэзии 1800—10-х гг.
На поприще М. л. элегия вытесняет оду (к-рая мешала чувство с риторикой); вместилищем медитации становится стихотворное послание и надмогильное напутствие; элегический оттенок «задумчивости» приобретают описания путешествий, воспоминания и картины природы: из риторических они становятся прочувствованными, личностными, сохраняя при этом условность и декоративность (ср. «Вечер» и «Славянку» В. А. Жуковского; «Моя молитва» и «Я чувствую, во мне горит» Д. В. Веневитинова; стих. К. Н. Батюшкова «Мечта» и «К другу», где точно сформулировано назначение «задумчивости»: «Я сердцу в ней ищу отрады»).

Романтическую и натурфилософскую огласовку лежащей в основе М. л. темы «загадочности человеческой судьбы» (А. Л. Ж. де Сталь) дает А. Ламартин в сборниках «Медитации» (1820).
Развитие М. л. (особенно в рус. лит-ре) идет по линии философской, социальной и образной конкретизации: «Брожу ли я вдоль улиц шумных», «Когда порой воспоминанье» и «Когда за городом, задумчив, я брожу» А. С. Пушкина, «Запустение» и «Осень» Е. А. Баратынского, «1-е января» и «Выхожу один я на дорогу» М. Ю. Лермонтова, «Сижу задумчив и один» и «Обвеян вещею дремотой» Ф. И. Тютчева, «На стоге сена ночью южной» и «Ласточки» А. А. Фета и т. д.

М. л. остается описанием «вещего» душевного состояния; особую напряженность ему придает предметизация переживания: созерцание становится неповторимым
образным впечатлением и тем самым приобретает смысл откровения.
К М. л. обращаются и поэты 20 века, в основном чуждого ей (в ее классическом выражении): образцы М. л. находим у А. А. Блока, И. Ф. Анненского, Н. А. Заболоцкого, О. Э. Мандельштама, поздней А. А. Ахматовой.
В иностранных литературах — у Т. С. Элиота («Пепельная Среда», «Четыре квартета»), Р. М. Рильке («Дуинезские элегии»), Р. Фроста, П. Целана и др.

Отражая различные типы миросозерцания, М. л. представляет целостный комплекс стихотворных приемов, образов и интонаций (в т. ч. ассоциативная насыщенность слова, сугубая экономия выразит. средств и т. д.).
Будучи поэтизацией душевной сосредоточенности, М. л. плохо сочетается со стихотворными экспериментами, авангардизмом, риторикой, установкой на повествовательность или драматизм. Во 2-й пол. 20 в. обращение к М. л. часто свидетельствует о стремлении автора установить свое поэтическое родство, верность определенной традиции.


(Лит.: Гинзбург Л. Я., О лирике, 2 изд., Л., 1974; Эйхенбаум Б., О поэзии, Л., 1969.
В. С. Муравьев. )

http://feb-web.ru/­­feb/­­kle/­­...