УМИРАЮЩИЙ ПСАРЬ
.
Я ехал на псарню взмокши – тогда и всё началось,
Часа полтора наверно в седле провести пришлось;
И брату сказал я Джеку: «Сдается, схватил бронхит».
Я это знал и свалился, недугом своим разбит.
.
А ночью прошибло пòтом, затем пришла ломота,
И горло мне так сдавило, что не раскрыть и рта;
И кашель, проклятый кашель – терпеть мне его невмочь,
И стал я кожа да кости, скелет злосчастный точь-в-точь.
.
Я не был тяжеловесом и весил стоунов семь,
Ну, может быть, восемь, ныне ж я исхудал совсем,
И не солгав скажу я, что вешу стоунов пять,
Я весом, увы, отныне жокею-худышке под стать.
.
Причиной кашля и хрипа (мне доктор сказал ту вещь)
Стал малый злобный вредитель, что вроде как сырный клещ,
А мал сей хищник настолько, что виден лишь в микроскоп,
Забыл я его прозванье, но он загоняет в гроб.
.
Я знаю, что доходяга. Не говорили они,
Но по их лицам читаю: уж сочтены мои дни.
Хёрст за конями присмотрит, а за собаками – Джек,
Хоть лучше, чем я за ними присмотрит едва ль человек.
.
Меня хвастуном сочтите, но только признайте всё ж,
Что лучше во всем Суррее псаря вовек не найдешь;
Я свору знал со щеночков, и с вами я буду прост:
Коль кто-то хвостом помашет, скажу я, чей это хвост.
.
Их голоса люблю я, природный их знаю склад,
По визгу их отличаю и знаю, как все скулят;
Хоть двадцать пар проведите там, где сейчас лежу,
Залают – каждого кличку вам без запинки скажу.
.
О да, от самой природы я знания те получил,
А книг не читал я вовсе, мечтами ум не мрачил;
Но дайте коней и гончих, и буду безмерно рад,
Ведь мне всегда любопытно, о чем они говорят.
.
Тому уж пять лет, как в мае случилось бешенство вдруг:
Мой Нейлер сделался странным, его подкосил недуг,
И я, хоть грозил укус мне, его из псарни волок,
Мне после сказали люди, что свору спасти я смог.
.
Тогда, по плечу похлопав, хозяин меня хвалил:
«Виктории орден вручили б, когда б ты солдатом был».
Тот орден дают военным, и будь я хоть рядовым,
Как молвил добрый хозяин, пожалован был бы им.
.
Вот с Библией пастор входит, мне что-то будет читать,
«Внимай, – говорит, – услышишь всё то, что ты хочешь знать».
«О лошадях прочти мне». И он мне: «Пустая блажь»,
И многое из Писанья прочел мне священник наш.
.
Я был удивлен немало; хоть клятву я в том даю,
Но там ни одна не ржала, как ржут они в нашем краю.
Еврейские те лошадки – отнюдь я не маловер –
Не ржали под стать английским, совсем на иной манер.
.
Тот пастор хороший малый. Я сызмальства с ним знаком;
Учил, как в седле держаться; он стал плохим седоком;
Всё «слушай, слушай» талдычит. Но слышу я гул рожка!
Хоть штору вы отодвиньте, уважьте же старика.
.
Чу, псов пробегает свора по сквайра землице тучной.
А пастор: «Ты слушай, слушай…» Ох, лай у них звонкий, звучный!
Вот Фанни, а вот Белтинкер, вот старый Боксер, встречай!
Не хвастал я, говоря вам – любого узнаю лай.
.
Меня вы приподнимите! Увижу я не впервой:
На мидлендской скачет кобыле мой сквайр по траве луговой.
Должно быть, умна кобыла, и повода нет к попреку,
Как пò лесу скачет, так же и по густому дроку.
.
Ну, полноте, Джек, ну, полно, ты не ягненок, не блей.
Припомни-ка, брат мой, лучше дни юности ты моей,
Ведь было время, и дамы, не чая во мне души,
Бежали по зову сразу на встречу со мной в глуши.
.
Я помню раздолье в поле и перекрестки дорог,
Там Пёрселл верхом на пегой, на чалой кобыле док ,
А сквайр наш – на цвета стали, такая вот масть была,
Но лошадь та в двадцать футов наскоком ручей брала.
.
Там Кейн, капитан был храбрый, еще Макинтайр был там,
И двое-трое, которых я и не помню сам;
Скорее всего, те парни на добрых были конях –
Но жаль мне, что в лучшем виде не видели свору, ах!
.
Разнюхают след и прянут через кустарник с горы;
Вы б видели псов бегущих – и кони не столь быстры!
Петляет лиса-хитрюга с подветренной стороны,
И коль ей уйти удастся, они вернутся грустны.
.
Но кто там, Мэгги, крадется у кочки? – Смотри, жена!
Лисица метнулась в клевер, и резво бежит она.
Они же ее не видят! Ты крикни «Ату! Ату!»
Мне ветер мешает, ты же исполни работу ту.
.
Теперь как музыку слышу: напали на след лисы!
О, Мэгги, смотри, смотри же, ужель не прекрасны псы!
Я вскармливал их, родимых, сноровку привил им я,
По ним тосковать я буду, как будто бы мы семья.
.
Так! Всё на земле конечно, наш пастор учил, мудрец,
И всадникам и лошадям их однажды придет конец.
Мой день это день вчерашний, меня уложи, жена,
И можешь задернуть штору, не надо мне, Мэгги, окна
.
(с) Перевод Александра Триандафилиди
цитировать