На днях поступает в продажу мой самый новый роман «Ольга, княгиня русской дружины», третья книга цикла. Далее многобукф о подходе к теме этого исторического сочинения, которое магазины записывают кто в фантастику, кто в «любовь», хотя оно не является ни тем, ни другим.
Роман посвящен переломному моменту в жизни Ольги: гибнет Игорь, и вопреки обычаю во главе державы становится еще довольно молодая женщина с не вполне взрослым сыном. Написано об этом немало, и немало гадано самыми разными авторами, кого же она там, прости господи, любила: Игоря, Мала, Свенельда?
Заявлением, что «все было не так, как вы думаете», сейчас уже никого не удивишь. И тем не менее повторюсь: я взялась за цикл о княгине Ольге вовсе не для того, чтобы в очередной раз пересказывать вам то, что вы и так уже знаете. И уж тем более не за тем, чтобы отыскиваться среди немногочисленных исторических лиц истинного возлюбленного ее сердца (это предупреждение на тот случай, что книгу ведь опять зачислят в «сентиментальную прозу»). Но и задача соригинальничать и выдать старую песню на новый лад передо мной тоже не стояла.
Главным принципом моего романно-исторического творчества является стремление заполнить белые пятна истории таким образом, чтобы они не противоречили установленным фактам. Но в том периоде, которым я занимаюсь, то есть в раннем средневековье славян и скандинавов, установленных фактов гораздо меньше, чем всевозможных домыслов и догадок, в свою очередь построенных на домыслах и догадках. Строить там концепции – все равно что пытаться ходить по груде воздушных шаров. Любой факт, который ты пытаешь использовать в качестве опоры, может в любую минуту перевернуться под ногами, а одновременно рассыплется вся созданная на нем версия и детали уложатся совершенно иным образом.
Есть вещи, о которых веками спорят уважаемые историки, но истина так и не отыскана и существует в лучшем случае «наиболее популярная и цитируемая версия». Которая в свою очередь может быть опровергнута какими-то новыми исследованиями. Или которую вы сами можете опровергнуть, если усомнитесь в достоверности ее опорных фактов.
В истории о смерти Игоря Старого, который, как я думаю, и был основателем династии Рюриковичей, очень много неясного. Собственно, ясно одно: он погиб в Древлянской земле в ходе сбора дани с этого покоренного, но издавна враждебного Киеву племени.
Повесть Временных Лет – наш основной источник о временах зарождения государства, и уже поэтому вызывает уважение. Но было бы неверным, как это часто делается, принимать летопись за прямое отражение реальных событий. Летопись – литературное произведение, созданное в рамках определенной политической концепции, ради выражения определенной идеи. А к тому же, если говорить о временах Игоря и Ольги, то сами события и запись их разделяет 100-150 лет. Это, заметим, в ту пору, когда не было книг, газет и прочих твердых носителей информации. Только народные предания. Теперь подумаем: много ли мы знали бы, скажем, о Гражданской войне или отмены крепостничества, если бы опирались только на переданные бабушками воспоминания их прабабушек? Боюсь, что очень немного. В эпоху, когда средняя продолжительность жизни составляла 35-40 лет, а естественная смерть, вероятно, наступала лет в 55, не каждый был знаком даже со своей бабушкой. Короче, сведения, доходящие в конце концов до летописца, были уже легендой в значительно больше степени, чем истинной правдой. И были записаны как легенда, приспособленная к текущей политической концепции.
И в наибольшей степени это касается смерти Игоря уже в силу специфики самой истории. Кто мог знать, как это произошло? Малая дружина Игоря, надо думать, полегла вместе с ним. Оставались исполнители, то есть древляне. Но они, как мы знаем из летописи, вскоре были перебиты отроками Ольги. Возможно, они успели что-то рассказать этим отрокам, которые прислуживали им на поминальном пиру. И вот эти-то полупьяные откровения не менее 90 лет ходили по Киевской Руси как народные предания, прежде чем дошли до пера летописца.
История смерти Игоря и мести Ольги за несколько веков обросла подробностями, которых накопилось много. Но весь этот сюжет – литературный. О том, например, что Игоря разорвали двумя деревьями, поведал Лев Диакон, который только родился около 950 года – примерно в то время, когда Игорь и сошел с политической сцены, – и ни сам не мог быть очевидцем событий, ни даже едва ли встречался с очевидцами. И так далее. Писатель вовсе не обязан следовать канону в изложении этой истории – не только ради оригинальности, но просто потому, что эта история – сама плод чьего-то творчества. Только очень давнего. Поэтому имеет смысл выйти из глубокой и наезженной колеи традиции и свежим взглядом проанализировать все, что нам известно о ситуации как таковой.
Самый ранний из предполагаемых (по версии А. А. Шахматова) летописный свод был создан к 1039 году. Живых очевидцев событий уже давно не было (почти все эти 90 лет), а за это время история успела обрасти слухами, домыслами и всяческими искажениями. Потому она и в летопись попала уже в довольно странном, противоречивом виде, который оставляет вопросы.
Истоком конфликта, как мы знаем, было недовольство Игоревой дружины, которая снабжалась хуже дружины Свенельда, имевшего право получать древлянскую дань. Таким образом, главными сторонами конфликта должны быть именно эти две дружины, делившие кормовую базу. Поэтому логично выглядит предположение Шахматова, что под именем летописного князя Мала скрывается Мистиша (Мистина) Свенельдич: ведь именно у Свенельдовой дружины Игорь должен был отнять источник доходов, чтобы удовлетворить дружину свою собственную.
По летописи выходит, что Игорь пошел по другому пути и попытался собрать с древлян две дани: одну Свенельду, другую себе. На чем и погорел, ибо это было нарушением договора. А Свенельд выступает на стороне киевский дружины и Ольги, хотя именно они, а не сами древляне, являлись его соперниками.
Об исторической основе можно сказать, что война Киева с древлянской землей действительно имела место, и это было весьма трагичное и масштабное мероприятие. В середине X века прекратили существование некоторые древлянские города, причем находящиеся как на Днепре (Монастырек), так и в бассейне Тетерева (Малин) и сам Коростень. Коростень (единственный город, упоминаемый в летописной легенде) был сожжен вместе с посадом, причем в ходе раскопок в пожарище были найдены дорогие украшения из золота и серебра, которые едва ли могли быть потеряны и брошены владельцами, если те оставались бы живы. Во рвах обнаружены пережженные человеческие кости – следы штурма и разгрома. Причем особенно интересно, что культура Коростеня уже в слое пожарища выглядит «интернациональной». Там присутствуют изделия, говорящие о широких международных связях: моравские зерненные украшения, венгерские и печенежские пояса, ряд предметов скандинавского облика, в том числе женские подвески к ожерелью.
По этому поводу высказывается два мнение: либо в Коростене со времен Олега Вещего стоял скандинавский корпус, либо там погибли участники нападения на малую дружину Игоря, которые привезли домой эти вещи как трофеи (но владели ими недолго). Правда, в этом случае остается вопрос, почему гриди Игоря возили с собой на сбор дани женские подвески.
Комплекс Коростеня состоит из нескольких городищ, и взаимоотношения их наукой пока в точности не выяснены. Поэтому я и посчитала возможным предположить, что одно из них принадлежало местной знати, а другое – тому самому «скандинавскому корпусу», то есть Свенельду. И вопрос, кому в данном случае был лоялен Свенельд и его дружина – Киеву и Игорю, Коростеню и Малу или вовсе самому себе, и составляет сюжетообразующую проблему романа.
Грустно, что мы ничего не знаем о персонажах летописных легенд как о людях. Мы не знаем, какой логикой они руководствовались, совершили они тот или иной роковой шаг только по недомыслию или их к этому вынуждали обстоятельства. В зависимости от того, как мы решим эти вопросы, одну и ту же историю можно рассказать несколькими разными способами, как что схема вроде бы одних и тех же событий примет совершенно различный вид. Я выбираю те версии, которые не противоречат твердо установленным фактам и выглядят достоверными и непротиворечивыми с точки зрения здравого смысла. Ну и помогают наиболее интересным образом раскрыть характеры участников событий.
И если подумать, то в истории древлянской дани и последовавшей за ней древлянской войны отразился важный этап формирования Древнерусского государства в целом. Кто имеет право на сбор дани: частное лицо, пусть и весьма героическое, или только представитель державы в целом? На кого подняли руку убийцы Игоря – на отдельно взятого вождя или на новый тип общественного устройства? И чем вызвана была пресловутая месть Ольга – личными ее чувствами или пониманием совершенно иного процесса, что и обеспечило ей место в преданиях? И дело не в том, была ли эта женщина так жестока по натуре, как нам ее живописует летопись. Вопрос совершенно в другом: что она защищала своим походом на древлян? Насколько понимала свою задачу как преемницы Олега Вещего, что это понимание подвигло ее на действия, непростые и морально, и физически. Для женщины – особенно. И вот это-то понимание своей сверхличностной задачи и сделало ее героиней преданий – а вовсе не любовь и жестокость. Здесь была достигнута высшая точка ее проявлении как языческой правительницы, но это – не более чем половиной ее пути. Но и остановиться здесь она просто не могла.
А для раскрытия темы «кто кого любил» у нас есть специально приглашенные персонажи…